Седьмой - Сергей Лукьяненко

а потом и двух «жэ». Поплавал. Почувствовал зверский аппетит, сходил в столовку. Потрепался с пилотами из третьего крыла. Все уже более-менее знали мою историю, но всем было интересно услышать её от меня. Потом я сходил на склад, продемонстрировал свою форму, едва сходившуюся на животе и с короткими рукавами. Вещевик Олесь Пукач всплеснул руками и начал ссылаться на инструкцию, по которой «справная форма» должна прослужить не меньше трех месяцев. Можно подумать, он сам эту форму шил ночами… Я немного с ним поспорил, а потом пообещал выйти и через полчаса вернуться с формой, полностью пришедшей в негодность. Лицо Пукача пошло красными пятнами, и он вынес форму на размер больше. Канадцы — они все такие, прижимистые, кроме негров и арабов, конечно, те хорошие ребята.

В благодарность я назвал Пукача «каптенармусом», от чего тот расцвёл и выдал смену белья и ботинки побольше размером. Как ребёнок, честное слово…

Приведя себя в порядок, я отправился в медблок.

Когда Уильямс сказал, что все наши вернулись, он не врал. Вернулись все, но не все удачно.

У Хелен, как я теперь знал, при атаке падших погибло два старших клона. Тот, что был доращён почти до двенадцати и одиннадцатилетний. Врачи сочли десятилетнюю тушку Хелен условно годной и полёты ей не закрыли.

Нет, наверное, в нормальной ситуации никто не стал бы её отправлять в патруль. Посидела бы на базе пару месяцев, пока тушку ускоренно доводили до кондиции.

Но пришёл ангел и Хелен кинулась выполнять задание.

Там есть какая-то хитрость, связанная с формированием лимбических структур мозга, в первую очередь таламуса. Он окончательно созревает именно к двенадцати годам и перенос сознания проходит нормально. Ну, на год младше — тоже ничего. А вот десять лет — уже бывают сбои.

Тушке Хелен было именно десять.

Я поздоровался с врачами и зашёл в её палату. Хелен сидела на кровати, маленькая и потерянная, не в штатной пижаме, а в весёленькой, с цветочками. Рядом на стуле сидел отец Бенедикт, держа в руках книжку — яркую, детскую. Когда я вошёл, он с выражением читалпо-английски:

— Of course, Pooh would be with him, and it was much more Friendly with two. But suppose Heffalumps were Very Fierce with Pigs and Bears?[1]…

Когда я вошёл, он отложил книгу, посмотрел на Хелен — на мой взгляд, слишком строго. НоХелен сразу кивнула мне и тоненько сказала:

— Oh! Good afternoon, Master Morozof — so lovely to see you! Father Benedict said I simply must say hello properly, and you do look ever so clever today — but you’ll pardon me if I dash back? Only Piglet’s got himself into a frightful spot with the Heffalump, and I promised I’d rescue him by tea-time![2]

Я сглотнул и ответил, на английском, как разговаривала она с отцом Бенедиктом, а не на нашей обычной солянке из русского, китайского, английского и испанского. Вчера, при первой встрече с Хелен, я ситуацию более-менее понял.

— Why, thank you ever so much for your kind greeting, Miss Kerly![3] — я заложил руки за спину ислегка поклонился. — I should be simply awfully sorry to interrupt your capital adventure with Pooh and Piglet — do carry on, and I shall endeavor to keep my Heffalump tales in reserve for when you’re quite recovered[4].

Хелен наградила меня благодарной улыбкой и умоляюще посмотрела на отца Бенедикта. Тот приложил руку к сердцу.

Я вышел, услышав напоследок:

— Reverend, if you please… Is it true Master Morozof has flown ever so high? Almost to the stratosphere, like Captain Hinchliffe in the papers?[5]

Преподобный что-то негромко ответил, Хелен заговорщицким шепотом уточнила:

— I do wonder… has he seen the Moon from up there? Not landed, of course — that’s for Mr. Wells' stories—but perhaps spied craters through a monocular?[6]

Закрыв дверь, я помотал головой.

Не приземляясь, значит? Да мы с тобой выросли на Луне, Хелен!

«Это очень печально, но многое объясняет, не так ли?» — спросил Боря.

«Понимаю, к чему ты клонишь» — согласился я.

«Клоню? Ха-ха!» — возмутился Боря. 'Если у тебя в голове не опилки, как у бедного Винни-Пуха, то ты всё должен прекрасно понимать!

— Нет, — сказал я. — Заткнись!

Идущий навстречу грузный немолодой врач вздрогнул и удивленно посмотрел на меня. Поправил старомодные очки.

— Это я не вам, извините, — сказал я. — Это я своей шизофрении, вы же понимаете… Доктор Слабинский, скажите, есть шанс, что Хелен поправится?

— Я бы не рискнул называть её больной, — он отвёл взгляд.

— Но она воображает себя маленькой девочкой, живущей в Лондоне сто пятьдесят лет назад!

Доктор Слабинский развёл руками.

— Верно. Но в рамках этого… представления… она совершенно здорова.

— То есть наша Хелен погибла? — уточнил я. — Её сознание стёрто и замещено?

Мы уставились друг на друга. Психиатр вымученно улыбнулся.

— Замещено выдуманной личностью, — сказал я. — А настоящее не вернётся? То, что мы есть — это же не тушка, это сознание. Память!

— Не знаю, — помедлив ответил Слабинский. — Возможно, следующий перенос в нормально доращённый клон всё исправит. Память вернётся. Как я понимаю, в клонарне сейчас ускоренно растят её следующие клоны.

У меня почему-то заныли зубы.

— Но ведь она может перенестись только если погибнет, — сказал я. — Как она погибнет? Она же маленькая девочка, не дочитавшая книжку про Винни-Пуха! Она не пилот!

Слабинский развёл руками. А потом вдруг развернулся и торопливо пошёл в обратную сторону.

Я подумал и не стал его преследовать. Он хороший дядька, но у всех нас свои тайны. У меня их тоже всё больше и больше.

Джей зашёл ко мне ровно в семь. Я сидел на кровати, барабаня пальцами по коленкам и думал.

Не про серафима Элю. И не про девочку Хелен.

Я вспоминал свою пятилетнюю тушку, сидящую в луже вытекшей из контейнера жидкости. Тушка сосала палец и смотрела на меня. Молча, но внимательно.

Я пытался понять, что было в его глазах. Младенческая расфокусированная пустота? Или страх и потерянность?

Почему я не попытался с ним… с собой поговорить?

А что бы я сделал, ответь он?

Проклятие!

Кажется, даже Джей увидел, что я весь на нервах и перестал смотреть на меня с обидой. Мы прошли по коридору, к той части, где жили пилоты