Вегетация - Алексей Викторович Иванов

без Маринки, он хотел поскорее убить время.

— А Сундук, где бригадира подбираем, это что? — спросил Фудин.

— Гора, — кратко уронил Холодовский.

Игра шла с ленцой, без огня. Матушкин время от времени бесцеремонно заглядывал Талке в карты и тыкал пальцем, поясняя, что лучше сбрасывать.

— Был валет — и больше нет! — не унимался он. — Без бубей хоть хуем бей!

— Ох, Витька, — вздохнула Алёна. — Ведь при женщинах маты говоришь!

Кон завершился, проиграла Талка. Матушкин был смущён. Холодовский начал тасовать колоду. Талка смотрела на его пальцы — длинные и сильные.

— Ещё кон — и пойду городских проведаю, — сообщил Холодовский.

— А чего их проведывать? — не понял Матушкин.

Холодовский тщательно и спокойно раздавал карты.

— Хорошо живут. Надо поучить напоследок, как жизнь поворачивается.

Костик испытующе уставился на Холодовского и наконец сообразил.

— Я с тобой! — широко ухмыльнулся он.

— А шеф не заорёт потом? — осторожно поинтересовался Фудин.

— Ему без разницы, — сказал Холодовский.

Они продолжали играть, точно замысел Холодовского был совершенно нормальным и обычным делом: доиграют — и сделают его, торопиться некуда. А Талка растерялась. Глаза её заполнились тёмной водой обиды. Неужели Холодовский не распознал её намёков, не увидел её? Неужели принудить кого-то ему интереснее, чем получить всё то же самое, но по желанию, любовно? Талка задыхалась. Она даже забыла о картах — и опять провалила кон.

— Ты чего совсем-то затупила, дева? — рассердился Матушкин.

Талка молчала, глядя на Холодовского как побитая собака. Матушкин почувствовал, что стряслось что-то неладное, и заметался мыслями.

— Хочешь, покажу, как ты играешь? — спросил он у Талки, чтобы вернуть ей прежнее лёгкое настроение.

— Покажи! — через стол охотно согласился Костик.

Матушкин, ощутив себя в своей стихии, тотчас преобразился: расправил плечи, сел торчком, как сидела Талка, и слепил на своей физиономии задорно-виноватое лицо Талки. Схватив карты в обе руки, он голосом Талки сказал:

— Мамочка моя, сразу два короля выпало, блондин и брунэт!.. Мущщины-то какие красивые, аж в грудях взопрело! За кого замуж выходить девушке?..

Костик и Серёга заржали, Фудин тоже затрясся в мелких смешках, Алёна спрятала улыбку, а Холодовский словно ничего не заметил.

Талка густо покраснела.

— Мудак ты, Витюра! — тихо произнесла она.

Ни на кого не глядя, Талка выбралась из-за стола. Матушкин сжался, будто Талка могла его ударить, но она пошла прочь из кают-компании.

— Чё, Витёк, сказал — как в лужу пёрднул? — осклабился Костик.

Матушкин тоже выбрался из-за стола и тоже пошёл прочь — за Талкой.

— С нами-то не хочешь? — в спину ему крикнул Костик.

А Матушкин в коридоре почти побежал.

— Ну подожди, Наталья! — позвал он. — Я же шутя!..

Талка скрылась в своей каюте и захлопнула дверь.

— Сергей, а ты что надумал? — спросил Фудин.

Серёга как раз об этом и размышлял. Почему бы и нет?.. С Маринкой у него уже дважды обломалось… Хотя ведь не Маринка его отшила! С другой стороны — всё равно обломалось… Тех городских девок-партизанок Серёга видел только мельком, но успел зацепиться взглядом за одну… Серая мышка в очках… Заучка… Профессорша… У Серёги таких умненьких никогда не было. Ему казалось, что такие девки на самом деле — просто огонь…

— Мы не скажем твоей Марине, — покровительственно пообещал Фудин.

— Говна-пирога! — горячо не согласился Костик. — Я обязательно скажу!

Ему приятно было подгадить Башенину: на Башенина Маринка смотрела, а на него, на Костика, нет. Пусть Башенин хапнет радости.

— Уговорили, не пойду, — отказался Серёга.

Ему неудобно было перед Маринкой, и ничего тут не изменить.

— Тогда помоги, — неожиданно попросил Холодовский. — Возьми автомат и проконтролируй каюту с парнями. Они могут дверь выбить.

— Деев вон на стрёме постоит, — отбрыкнулся Серёга. — Он уже належался.

— Отъебитесь, — с дивана буркнул Калдей. — Это без меня.

— Николай один среди вас приличный отыскался, — с укором сказала всем Алёна. — Вот и ты, Костичек, с него пример бы брал.

— Да чё ты, мам! — зашипел Костик.

По длинному железному коридору драглайна Холодовский шагал первым — уверенно и неотвратимо, будто делал какую-то важную для всех работу. Фудин и Костик шли за ним. Серёга с автоматом замыкал группу.

Двери в каюты партизан были заперты: в петли замков попросту всунули большие болты с гайками. Серёга остановился возле ближней двери — идти дальше он не хотел, это как окунаться в отравленную воду. А Холодовский действовал неторопливо, упрямо и без нервов. Он свинтил гайку, вытащил болт, положил его на пол, открыл дверь и ступил в каюту. Серёга даже не стал смотреть в ту сторону. Ну на хер. Ебанутая затея.

Из маленького окна каюты было видно необыкновенно много — как на картине: луг, залитый солнцем, речка, лесное море и дальние горы под ярко-синим небом. Две девчонки, вскочив, попятились к стене. Лица у них поплыли.

— Что вам нужно? — срывающимся голосом спросила одна.

— Отвечать вам придётся, — рассудительно, даже с сочувствием пояснил Холодовский. — Для вас, городских, мы не люди. С нами как угодно можно обращаться. Мы же тупые работяги. Гоним бризол за китайскую лапшу, а вы-то, городские, знаете, как жить. Ну, теперь обраточку получите.

— Вы не посмеете!..

— Почему? — спокойно удивился Холодовский. — Вы же посмели.

— Мы ничего не сделали!..

— Делаете, только не понимаете.

— Пожалуйста, не трогайте нас! — заплакала вторая девчонка, в очках. — Прошу вас!.. Пожалуйста!.. Хотите, я на колени встану!..

— Встанешь, — заверил Холодовский. — А сейчас обе раздевайтесь.

В проёме двери, глядя на девчонок, теснились Фудин и Костик. Фудин злорадно улыбался, а Костик горел от восторга.

Серёга слышал, как девчонки в каюте закричали и зарыдали, сдвинулось что-то большое, что-то упало. Серёга завертелся на месте. У него был автомат, он легко сумел бы всё прекратить, но яснее ясного понимал, что вмешиваться не будет. Нельзя против своих. Ничего с теми девчонками не случится. Не целочки же они, если с парнями сюда приехали. И никто их не убьёт.

В каюте, которую охранял Серёга, тоже началась возня. Парни гневно заорали, принялись колотить в стены и в дверь — она злобно залязгала. Серёга перехватил автомат и тоже ударил в дверь прикладом.

— Завалите там ебала свои! — рявкнул он. — Всех перестреляю!

— Прекратите! — доносилось из-за двери. — Скоты!..

Серёга сейчас сам себе был противен до сблёва, и неплохо было бы, чтобы парни вырвались, — он бы отвёл душу, отхуярив кого-нибудь по полной.

— Давай, сломай дверь! — крикнул Серёга. — Чё не ломаешь-то? Не хочешь выйти?! Взаперти безопаснее, никто не угондошит, да?!

Серёге хотелось, чтобы те, за дверью, оказались хуже него. Типа не он — подонок, а городские — бакланы и ссыкуны. Направляясь за Холодовским, он прикидывал, что как-нибудь потом понтанётся перед Маринкой: мол, все пошли к залётным блядям, а он не пошёл, потому что любит её, Маринку, вот такой он верный. А сейчас Серёга глядел на дверь, прыгающую в стальной раме, слышал крики девчонок и осознавал, что будет молчать как рыба.

По металлическим лабиринтам драглайна все звуки раскатывались гулко, будто в барабане, и до каюты Вильмы тоже доносились женские крики и мужская ругань. Вильма прекрасно поняла, что творят мужики из её бригады, но Вильму это не тронуло. Мужики возьмут своё и оставят городских девок в покое, а девки поплачут и утрутся. Сама Вильма поначалу тоже плакала и утиралась, а потом ей стало всё равно. Не побили — уже хорошо. Зато в такой момент никто не услышит, что нелюдимая Вильма с кем-то разговаривает.

На телефоне Вильма по памяти набрала номер Алабая. Сейчас она звонила без видео, словно так было менее заметно.

— Алло, это я, — тихо сказала она. — Раньше позвонить не могла…

Вильма смотрела в окно и прикрывала рот ладонью.

— Вы сейчас где? — спросил Алабай.

— Мы на экскаваторе с Арского камня… На Банном