Психомодератор. Книга 1. Разделение - Никита Андреевич Борисов

считая ненаучными. Миры чувств, которые я отрицал, боясь потерять контроль. Я... — он запнулся, подбирая слова, и решил просто озвучить истину: — Я многому учусь у тебя, Аврора. Каждый день.

Свет заходящего солнца окрасил её персону в тёплые оттенки, и в этом свете её глаза казались двумя удивительными космическими объектами — не холодными и далёкими звёздами, а живыми, пульсирующими сгустками энергии. Она улыбнулась, и Декарт поймал себя на мысли, что мог бы создать математическую модель этой улыбки — идеальное сочетание кривых и углов, уникальную топологию счастья.

— Мы учимся друг у друга, — сказала она, и её голос звучал как самая прекрасная мелодия, которую он когда-либо слышал. — Это самое удивительное в нашем... общении.

Последнее слово она произнесла с едва заметной паузой, словно примеряя его и находя недостаточным, слишком формальным для того, что происходило между ними. Как будто пыталась уместить галактику в спичечный коробок.

Декарт заметил эту микропаузу, этот момент нерешительности. Прежде он пропустил бы его, сосредоточившись на содержании, а не на форме. Но сейчас, словно настроившись на новую частоту восприятия, он уловил всё — и колебание в её голосе, и лёгкое прикусывание нижней губы, и мимолётную тень, пробежавшую по её персоне. И внезапно осознал, что само слово "общение" кажется смешно недостаточным для того, что пульсировало между ними. Это было больше — глубже, значительнее, словно невидимый мост, соединяющий не только их разумы, но и нечто более фундаментальное.

Аврора отвернулась, её взгляд скользнул по городу за окном — сотням тысяч огней, мерцающих в сгущающихся сумерках. Их свет отражался в её глазах, словно она вбирала в себя все звёзды мира.

— Я не уверена, что справлюсь с экзаменами, — внезапно призналась она, и в её голосе прозвучала такая неприкрытая уязвимость, что Декарт физически ощутил острую боль в груди. — Там собираются лучшие умы, люди с невероятными способностями и подготовкой. Гениальные интуитивисты, феноменальные эмпаты, носители уникальных нейроархитектур. А я…

— А ты лучшая из них, — мягко перебил её Декарт, и сам удивился теплоте в своём голосе. — Просто ты этого не видишь.

Она повернулась к нему, и в её взгляде было столько неуверенности и надежды одновременно, столько доверия и тихой мольбы, что что-то внутри него окончательно сломалось — последняя стена, последний барьер между ним и миром подлинных чувств.

Впервые в жизни он почувствовал непреодолимое желание защитить кого-то, поддержать, дать уверенность. Не из логических соображений, не из рационального анализа ситуации, не потому, что это повысило бы эффективность их совместной работы, а просто потому, что не мог вынести тень сомнения в её глазах.

Декарт протянул руку через стол и осторожно, почти благоговейно коснулся её щеки — жест, который был для него совершенно нехарактерен, но в этот момент ощущался абсолютно необходимым, как дыхание.

— Ты справишься, — сказал он с уверенностью, которая удивила его самого. Это не было вежливой поддержкой или стратегическим подбадриванием — это была чистая, незамутнённая вера. — И станешь одним из лучших Психомодераторов, которых видело Сестринство. Потому что ты видишь не только паттерны и структуры — ты видишь людей. Настоящих, живых, сложных. Видишь их боль и их радость. Их страхи и их надежды.

Его голос стал тише, интимнее:

— Ты увидела меня, Аврора. Настоящего меня — под всеми алгоритмами и защитами. Ты первая, кто смог это сделать.

Аврора смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно удивлённая этим внезапным проявлением эмоциональной открытости от человека, который всегда гордился своей рациональностью. В фиолетовой глубине её глаз отражались звёзды — реальные или воображаемые, Декарт уже не мог определить. Затем, медленно, как во сне, она накрыла его руку своей, прижимая её к своей щеке, и это прикосновение содержало в себе больше информации, чем любой объем данных.

— Ты тоже видишь меня, — прошептала она. — Всегда видел, даже когда я сама себя теряла.

Время словно замедлилось, растянулось, как в пограничной зоне чёрной дыры. Декарт ощущал тепло её майя под своей ладонью, видел каждую деталь её персоны с такой кристальной ясностью, словно его восприятие внезапно перешло на квантовый уровень — маленькую родинку у основания шеи, тонкие золотистые искорки, пронизывающие фиолетовую радужку её глаз. Как прекрасно она подобрала себе персону.

Не осознавая, что делает, движимый чем-то более глубоким, чем рациональное мышление, он наклонился к ней. Её глаза медленно закрылись, и в следующий момент их губы встретились.

Поцелуй был легким, почти невесомым, но в нем содержалось больше чувства и смысла, чем во всех теоретических конструкциях, которые Декарт создавал годами. Это был момент чистого присутствия, полного и безоговорочного "здесь и сейчас" — то самое состояние, о котором говорила Аврора, которое он так долго не понимал и не принимал.

Когда они наконец отстранились друг от друга, Декарт увидел в её глазах отражение того, что чувствовал сам — удивление, радость и что-то еще, что-то глубокое и значимое, чему он пока не знал названия.

Глава 5. Тени разума.

Аврора резко пришла в себя, ощущая, как сознание выныривает из глубин чужой психики. Ее дыхание было прерывистым, каждый вдох — словно глоток ледяной воды, сердце колотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот пробьет грудную клетку. Рядом, в соседнем кресле автокапсулы, София уже пришла в себя — её глаза, обычно холодные и аналитические, сейчас казались непривычно яркими, почти лихорадящими.

— Мы выбрались, — констатировала старший психомодератор, и Аврора с удивлением отметила, что её всегда безупречно спокойный голос слегка дрожал от напряжения. Тонкие морщинки вокруг глаз Софии, обычно едва заметные, сейчас проступили отчетливее — свидетельство колоссального ментального напряжения, через которое она прошла. — Нейрокапкан был мощным, но архитектура имела фундаментальный дефект — эмоциональную привязку к создателю.

Аврора повернулась к окну, жадно всматриваясь в окружающий мир. Обычный городской пейзаж за стеклом автокапсулы казался невероятно ярким после часов, проведенных в глубинах чужого сознания. Люди спешили по своим делам, смешиваясь в калейдоскоп персон и силуэтов; цвета майя-покрытий на зданиях переливались в лучах заходящего солнца, меняя оттенки в зависимости от угла падения света и эмоционального фона прохожих. Реальность. Нормальная, стабильная, материальная реальность.

Но что-то в ней уже казалось странным, неуловимо чужим после того, что они пережили. Краски были слишком яркими, звуки — слишком отчетливыми, будто все существование вокруг внезапно повысило свое разрешение. Аврора поймала себя на том, что ищет швы и нестыковки в структуре реальности