Альтернативная линия времени - Аннали Ньюиц

и безумное неистовство зрителей, достигнув пика, устремлялось дальше, к чему-то революционному.

Тут я почувствовала, как чья-то широкая ладонь больно стиснула мне плечо и здоровенное мужское тело вжалось мне в спину. Я попыталась отпихнуть незнакомца локтем и высвободиться, но тот, кого я по-прежнему не видела, удержал меня на месте. Наклонившись к моему уху, он прошептал-прокричал, перекрывая музыку:

– Я понимаю, что у тебя в таком возрасте уже много дочерей и ты тревожишься за их будущее. – Голос его был мягким, и в теплом дыхании чувствовался аромат лаванды и мяты. Продолжая сжимать мое плечо, другой рукой неизвестный принялся растирать мне шею. – Вот почему ты ходишь в такие места. Чтобы найти для женщин лучшую долю. Мы тоже хотим этого. Может быть, ты отбросишь свои предрассудки насчет мужчин и почитаешь наш журнал.

Наконец он отпустил меня, и я развернулась к нему лицом. Незнакомец достал из потрепанной сумки «Кинко» свой журнал. Обложку украшали зернистые ксерокопии женщин в цепях, а название было составлено из букв, вырезанных из других журналов: «ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ – ЭТО ЛОЖЬ». Пролистав страницы, покрытые убористым шрифтом и грязными иллюстрациями, я обнаружила несколько затасканных тезисов из политики провинциальной промывки мозгов: в университетах учат конформизму, превращают человека в бездушный корпоративный механизм, уничтожают истинное искусство и так далее, и тому подобное. Однако присутствовала еще и своеобразная жилка гендерной политики. Снова и снова безымянные авторы проповедовали: высшее образование «уничтожает женские свободы, унаследованные от наших предков в африканских саваннах», «убивает детородные функции». Я пробежала взглядом один абзац.

Женщинам от природы свойственно сострадание, а колледжи терзают их искусственным рационализмом. Миллионы лет эволюции привели к тому, чтобы мужчины господствовали в мире, производящем инструменты, как то: наука и политика, а женщины повелевали эмоциональной экспрессией и вскармливали искусство. Высшее образование отрицает эту биологическую реальность, чем объясняется то, что многие женщины такого невысокого мнения о себе. Но так быть не должно! На хрен высшее образование! Пришла пора освобождения!

Весь журнал был посвящен идее, почему женщинам не нужно высшее образование. Я подняла взгляд на незнакомца, готовая резко высказать все, что я о нем думаю, но когда увидела его лицо, слова застряли у меня в горле. Это было невозможно. Я не могла забыть эти черты, такие идеальные, словно он был выращен в резервуаре, заполненном мужскими журналами. В последний раз я видела его в 1880 году, на лекции о противодействии порокам в Нью-Йорке. Он был среди тех, кто толпился вокруг Энтони Комстока[5], хлебая гневные выпады известного борца за мораль, призывающего к крестовому походу против контроля рождаемости и абортов. Затем, во время шествия, он одарил меня очаровательной улыбкой, прежде чем с силой ткнуть кулаком в грудь. Пытаясь отдышаться, я «списала» его как одного из юнцов из Ассоциации молодых христиан[6], подпавших под чары Комстока. Однако теперь поняла: тут нечто большее. Он был путешественником. Притворившись, будто журнал мне интересен, я украдкой еще раз взглянула на мужчину. На вид ему сейчас было на несколько лет меньше, чем в 1880 году, так что, возможно, для него это была первая встреча со мной. В настоящий момент его светлые волосы были собраны в остроконечные иглы в нелепом подражании Билли Айдолу[7].

Он воспринял мое молчание как приглашение и снова склонился ко мне, прикоснувшись к плечу.

– Вижу, ты еще не до конца понимаешь, но тебе уже интересно. Мы с друзьями здесь для того, чтобы помочь, если мы тебе потребуемся.

Он указал на других мужчин с черными повязками на бицепсах, раздающих журналы женщинам в толпе. Несмотря на то что всеобщее внимание было приковано к продолжающей свое выступление «Черной Образине», им удалось всучить несколько экземпляров. Грудь мне сдавил ледяной комок страха. Этот тип и его приятели сажали семена идей, готовясь к долгой игре, – они стремились лишить этих женщин выбора в будущем. Это был классический пример того, чем категорически запрещено заниматься путешественникам, – подправлять линию времени.

В настоящий момент я выискивала активистов, выступающих против путешествий, которые стремились прекратить работу Машин. Для путешественника подобная политическая позиция была крайне маловероятна, однако с этим типом что-то явно было не так. Поэтому я последовала за ним на безопасном удалении, наблюдая, как он перемещается от одной женщины к другой, нашептывая им что-то на ухо, сбивая их с одного из немногих путей, ведущих к власти. Наконец, у самой границы амфитеатра мужчины с черными повязками собрались вместе. Остановившись неподалеку, я стрельнула сигарету у потрепанного панка в годах, стараясь уловить обрывки разговора путешественников.

– По-моему, сегодня нам удалось обратить многих. Отличная работа. – Это сказал Билли Айдол, тип, которого я больше сотни лет назад видела в свите Комстока.

– Полагаешь, мы сможем осуществить редактирование до того, как время остановится? – спросил другой мужчина.

– Возможно, нам придется вернуться на сотню лет назад.

– Сколько еще ждать? Когда мы вернем свои права? Это тянется слишком долго. Думаю, нужно ударить по Машинам сейчас.

Далее их голоса потонули в реве толпы.

У меня в голове сформулировалась страшная догадка. Существует одна-единственная причина, почему у путешественника может возникнуть желание запереть линию времени, и это возможно только в том случае, если он собирается осуществить последнюю, окончательную правку, отменить которую будет уже нельзя. Я снова взглянула на журнал. Как раз такой пропагандой воспользовались бы последователи Комстока, чтобы отменить тайные исправления, сделанные мною и моими подругами из «Дочерей Гарриэт».

Мы, «Дочери», частенько спорили о том, не приходится ли нам иметь дело с какой-то враждебной группой. Даже когда нам казалось, что мы в прошлом добились значительного прогресса, настоящее упорно отказывалось изменяться. Однако, помимо постоянного разочарования, никаких доказательств противодействия у нас не было. Казалось, мы сражались с призраками.

И вот теперь эти призраки превратились в реальных людей.

«Комстокер» заканчивал гневную обличительную тираду.

– Вот что происходит, когда мужчины становятся жертвами, – сказал он, указывая на амфитеатр. – Но когда мы завладеем Машиной, этот мир никто уже не вспомнит!

В этот момент он обернулся и увидел, что я внимательно слушаю. Его лицо скривилось в отвратительной кривой гримасе: он узнал меня и понял, что я не из этого времени.

– Хватайте ее! – воскликнул он, указывая на меня. – Она одна из них!

И тотчас же четверо мужчин с бледными лицами и черными повязками посмотрели на меня.

Я бросилась бежать, протискиваясь мимо охранников в направлении толпы, обступившей сцену. «Черная Образина» исполняла очередную оглушительную песню, которой я не слышала из-за стука крови в висках. Я потонула в плотной стене тел, хаотично размахивающих руками. Со всех