Александр Шакилов - Экстрим-шоу

А то!

Лариска недовольно шипит.

А я проталкиваюсь поближе к полигону, смонтированному из железных труб, керамики и полимерных щитов. Внимательно слушаю вопли комментатора.

"Уважаемые самураи! Господа офицеры! Сейчас спортсмен из Канады продемонстрирует Вам фигуры высшего пилотажа! Обратите внимание на эти чудеса ловкости!!" Да уж, эффектно, впечатляет. Толпа безумствует — восторг, признание. Белобрысый гигант выделывает нечто неимоверное. Он прыгает! — высоко! — через контейнеры утилизаторов радиоактивных отходов и скользит по причудливо выгнутым перилам. Канадец, приземляясь на рейл, слегка приседает, амортизируя коленями. Канты как наждак зачищают рейл, кажется, что вот-вот из-под лыж полетит стружка — противный скрежет бьёт по ушам похлеще ударной волны.

"Великолепно!" Зрители ставят оружие на предохранители — высшая степень признания! — стягивают бактерицидные перчатки и рукоплещут. И я ставлю, и тоже хлопаю в ладоши; что я хуже других или пацифист какой?

"Захватывающе!" Блондинчик на мгновение зависает в воздухе. Блики ослепительной улыбки прошибают мои защитные светофильтры. И тут же канадец падает на заострённые куски арматуры, оттуда перепрыгивает на бензопилу, проскальзывает меж раскалёнными струями металла.

И это без бронежилета! — шёлковая майка на голом пузе да на ляжках штаны безразмерные!! Ужас! Кошмар!

Настоящий экстрим!!

Толпа не дышит.

Лариска тоже.

Комментатор щебечет о каких-то блайндслайдах и ноузпрессах. В общем, ругается как прапорщик аэромобильных войск. А я…

А по мне стреляют. Попадают, естественно, в Лариску. Она недовольна, и её можно понять:

— Платье! Платье порвали, сволочи! Не прощу, контужу!

И тут уж, простите, началось: хотели как лучше, а получилось не по-детски — таки поймал я очередь, что называется, кишечником. Ничего, до свадьбы заживёт. Обидно только, что на соревнования по фуллконтактному фристайл-до Лариска меня не пустила.

— Фёдор, домой!

И поволокла к лимузину. Который всепогодный и повышенно проходимый. В прямом смысле поволокла. Взвалила на плечо — и вперёд. А я как бы парень немаленький: сто кэгэ живого веса — никакого жира, сплошная кость без мозгов да мышца без прожилок. На мне ещё и бронекомплект модный — три центнера с гирькой! Да навешано амуниции всякой, чтоб на пару суток автономного боя хватило, и на салют осталось. Тяжело моей подруге, ой как тяжело…

Вот и закончился праздник.

Эктрим-шоу, эх.

Живут же люди! Индивидуальности! Испытывают себя, занимаются опасными видами спорта! Не то, что некоторые, вроде меня!

А теперь что? — известно что: ночку в реанимации перекантуюсь, а с утра, с понедельника то есть, опять быт и опять рутина. Убийства заказные, разборки всякие. Там наймёшься повоевать, здесь в каратели завербуешься… Скучно, неинтересно, всё как у всех, всё как у людей. Изо дня в день одно и то же: кровь, вопли раненых, пыточные подвалы. Устаёшь, как собака. Как волкодав. По кругу, цикл, чтоб его: работа — дом — работа. Каждого пятого к шведской стенке, да кто ж так насилует, дайте батьке помародёрствовать…

Да уж, это не экстрим-шоу — это обычная жизнь, будни.

А Лариска, она… Она же киборг, ага. И губы у неё резиновые. Без подогрева. Потому и целоваться с ней… Н-да…

А куда деваться? — надо, Федя, надо.