Голова на колесиках - Игорь Александрович Шенгальц

class="p1">— Погодь, Ржа, не торопись, — вперед шагнул парень постарше, высокий, широкоплечий, явный авторитет в банде, — тут у нас не просто железяка, тут железяка с башкой! И говорить умеет. Много ты крио без провалов видел? И я не много… точнее, вообще не видел. У нас тут уникальная штуковина. Такая, поди, денег стоит!

Толпа малолетних бандитов оживленно загомонила при упоминании денег.

— Не стою я никаких денег, — я вынужден был разочаровать окружающих, пока их ожидания не зашли слишком далеко, — иначе кто бы меня уборщиком поставил работать?

— Ты про руну знаешь, — не согласился парень, — разморозка обычно говорить не может, у них все мозги отмораживаются, а ты связно болтаешь. Нет, башка, с тебя явно можно кое-что поиметь!

Не вступая в дальнейшие споры, я врубил спасательную кнопку «SOS».

Глава 6

Обещанные двести рублей штрафа за вызов милиции мне было чертовски жалко, тем более, что столько средств у меня в наличии и не имелось. Придется влезать в кредит, а с такой работкой мне много не заработать, это сразу понятно.

— Всем стоять, работает милиция! — жесткий голос, многократно усиленный мощными динамиками, разнесся по округе.

Надо признать, стражи порядка прибыли быстро, почти мгновенно. Не прошло и минуты, как вокруг завыли милицейские сирены, и во дворе показались люди в усиленной экзо-броне и с оружием в руках. В воздухе, словно из ниоткуда, материализовался и завис неизвестный мне летательный аппарат с крупной надписью на боку «Милиция Града».

Подростки, которые как раз обдумывали вслух, как лучше распилить меня на части, чтобы сподручнее добраться до головы под защитным куполом, на мгновение оторопели, а потом бросились врассыпную, но не тут то было.

Милицейские мордовороты умело использовали ловчие сети с мелкой металлической ячейкой, которыми они выстреливали прямо из бронированных перчаток.

— Сдал нас, сука! — Ржа прыгнул на меня с заточкой в руке, но что может заточка против металлического корпуса.

Острие лишь прошлось вскользь, оставив после себя небольшую царапину, а потом парня схватили.

И не только его.

За пару минут поймали всех, причем действовали с детьми, как со взрослыми — жестко. Тех, кто пытался вырываться или бросался на сотрудников, безжалостно крутили, но, вроде, ничего им не сломали.

Вообще, я предполагал, что все пройдет несколько иначе… полегче как-то… без травм и насилия. Но милиционеры и не думали делать скидок в связи с явным малолетством преступников. Впрочем, даже преступление они совершить, по факту, не успели, а лишь планировали. Но вели себя с ними, как с матерыми уголовниками. Некоторых, кто понаглее, разложили на асфальте — руки и ноги в стороны, быстро обшмонали, побросав на землю кастеты, ножи, странного вида заточки и прочие вещи, назначения которых я не понимал.

Девочек тоже не обделили вниманием. Им досталось наравне с парнями. Разве что с самыми маленькими вели себя чуть легче, но никто из детей не ревел — они молчали, скаля зубы, и лишь смотрели на милицию с ненавистью.

— Шакалы! — прокомментировал огромный милиционер с четырьмя выбитыми на плечах звездочками, открывая лицевую броню со шлема. — Малолетние ублюдки! Я бы их всех уже сейчас загнал в «Полярного песца» на перевоспитание. Но законы придумывают другие, те, кто на улицах не работают.

Я выслушал эту тираду с каменным выражением на лице. Видно, что у человека накопилось, и он высказал это даже не мне, во мне он не видел достойного слушателя, а, скорее, просто вслух.

Но я все же счел нужным уточнить:

— Не слишком ли жесткий подход вы предлагаете, капитан?

Тот вылупился на меня, как на диковинку:

— Ого, говорящая голова! Впервые вижу! Ты же из крио?

— Вчера разморозили, — подтвердил я. — Порядковый номер XXX47.

— Капитан-штурмовик Березин, отряд быстрого реагирования Града, — представился милиционер, а потом с любопытством спросил: — И нет провалов в памяти? Все помнишь?

— Вроде, помню. Жизнь свою помню… и смерть.

— Н-да, — покачал капитан лысой головой, — тяжело тебе придется. Не завидую. Быть человеком, а очнуться никчемной железкой. Чего они от тебя хотели?

— Разобрать и узнать, почему я могу говорить, — если бы я мог пожать плечами, я сделал бы это. — Очень любознательные дети.

Капитан невесело рассмеялся.

— Да, эти могу. Опасные зверьки. Из отказников.

— Отказников? — переспросил я. Этот термин мне ни о чем не говорил.

— Тебя когда заморозили?

— В две тысячи двадцать пятом.

Капитан присвистнул:

— Сто лет назад? С тех пор много всего изменилось. Отказники — это те, кого родители бросают сразу после рождения. Отказываются, чтобы не навешивать на них долгов. Считают, что уж лучше вот так выживать, чем с кредитами на сорок лет.

Я смотрел непонимающе, и капитан пояснил:

— Ты же не знаешь о системе обратных выплат?

— Слышал что-то краем уха, — я вспомнил передачу, которую смотрел в жилом отсеке.

— Так вот — это когда родители содержат детей, записывая каждую копейку на них потраченную, а потом, когда ребенок достигает зрелости, то начинает возвращать эти деньги обратно, конечно, с учетом инфляции и процентов. Как долгосрочный заем, который навязывают младенцу с момента рождения, хочет он того или нет. Собственно, многие родители потом и живут на эти средства. Они заменяют пенсию. Говорят, раньше пенсию выплачивало государство, но я не верю в эти сказки. У государства и так забот полно, еще стариков кормить что ли? Не можешь приносить пользу — иди и убейся. Правильно я говорю? Благо, эвтанайзеры в каждой больничке в бесплатном доступе, как и крематории.

Чем больше я узнавал информации об этом времени, тем меньше мне тут нравилось.

Эвтанайзеров понаставили — для тех, кто не может работать. Легальный способ самоубийства.

Я, конечно, всегда был за добровольный уход из этого мира. Ведь понятно, что самоубийства запретили с целью сохранить человечество, как вид. В средние века, когда в Европе свирепствовала чума, выкосившая больше половины населения, именно церковь запретила самоубийства, отказавшись даже хоронить таких людей на общих кладбищах. А все почему? Потому что человек, у которого вся семья погибла от чумы, мечтал о смерти. А должен был думать, по мнению церкви, как принести пользу. Жить, работать, завести новую семью, продолжить род. Отсюда и очередное переписывание Библии, которой, впрочем, и так изрядно доставалось за все годы ее существования. Как ее только не меняли, в