Нил Гейман - Лучшее юмористическое фэнтези. Антология

Когда в наушниках послышался звук отодвигаемых стульев и череда «до свидания», «благодарю вас» и «до скорой встречи», я сидела, глядя поверх серых вод Темзы на противоположный берег, и всем сердцем сожалела, что не отказалась снять с Себастьяна заклятие моей прабабушки.

«Пожалуйста».

Он не должен был узнать об этом. Он не должен был узнать о судьбе, которая ожидала обитателей Вересковой пустоши, не должен был… пока не стало бы слишком поздно. А теперь это засело у него в голове, и, будь Себастьян человеком, он сделал бы все, что было в его силах, чтобы предотвратить катастрофу, но в той вечности, к которой его приговорила моя прабабка, он будет жить, мучаясь от сознания, что смог заглянуть в будущее, но не сумел его изменить.

«Ты единственная можешь мне помочь».

Его плечи поникли от безнадежности и отчаяния, и я подумала, что Себастьян напрасно так сильно поверил в учительницу-неудачницу, чья прабабка превратила его из симпатичного молодого человека в змею и чье собственное обратное заклинание оставило ему шепелявость на ту единственную неделю, когда он мог снова превратиться в человека.

Но в том-то и дело. Вера двигает горы, а не многомиллионные корпорации.

Вересковая пустошь была обречена.

Спать я не могла. Стоило только погрузиться в сон, как мне начинало сниться, что я запихиваю в рот лягушачьи лапки, по четыре зараз, одновременно вынимая улиток из их раковин, сваренных в чесночном соусе, — я просыпалась в холодном поту, а перед глазами продолжали вертеться, словно бетономешалка, готовящая цемент для заливки Рая, бабочки в кисло-сладком соусе да хрустящие соловьи по-пекински.

Я просыпалась, переворачивалась, одни сны сменяли другие.

Теперь я шла по улицам, заполненным красивыми людьми, на них были надеты туфли из змеиной кожи и пиджаки из кротовых шкурок, но, когда они проходили мимо, их одежда изрекала мне вслед: «Предательница», а летучие мыши пронзительно кричали: «Я ненавижу тебя. Ненавижу тебя. Раймонд никогда не спустится с потолка».

Я проснулась, встала, заварила себе кофе и снова вернулась в постель.

Моей вины в этом не было. Вересковая пустошь великолепна, но едва ли ее можно назвать Эдемом. Себастьян — не Адам, скорее змий-искуситель, я — не Ева… Все это сводило меня с ума, ведь относительно известного сценария в моем сне все перевернулось с ног на голову. Сейчас змий был хорошим парнем, с глазами изумрудного цвета, как зелень папоротника по весне, от него едва уловимо пахло лимоном, а улыбка была широкой, словно океан.

В своих слезах я виню слишком большую дозу кофеина, полученную в три часа ночи. Вообще-то, мне несвойственно громко рыдать.

«Ты единственная можешь мне помочь, — сказал он. — В конце концов, именно твоя прабабка сотворила это со мной».

«Уверена, у нее была веская на то причина».

«Веская? Веская? — Он завертелся на столе, словно зеленый дервиш, покрытый чешуей. — Я работал в таверне этой женщины с шестнадцати лет, таская на себе пивные бочонки, разнося кружки с пивом и выпихивая уже изрядно набравшихся посетителей с полудня до полуночи, семь дней в неделю, пятьдесят две недели в году, вплоть до того дня, когда я так опрометчиво решился попросить о прибавке. Это ты называешь веской причиной для превращения человека в з-з-змею?»

Из какого рода я произошла, размышляла я с тоской, что могло побудить прабабушку и иже с ней превращать честных, трудолюбивых, законопослушных людей в змей по такой пустяковой причине? Подождите минутку… Я поставила кружку с кофе на стол. Как назывался тот тяжелый том, что лежал под «Книгой необратимых заклинаний»? «Сага о Форсайтах», верно? А на «Книге необратимых заклинаний»? Папка, подписанная как «Мелкие провинности»! Неожиданно я вспомнила, что, когда отпихивала папку, она открылась и несколько страничек из нее выпало на пол классной комнаты. Не задумываясь, я сгребла их и засунула обратно в папку, однако несколько строчек из записей моей прабабушки запечатлелись на задворках моего сознания.

Первое правило заклинателя — у нее всегда был аккуратный почерк, у моей прабабушки, — никогда не прибегать к колдовству без веской причины.

Но навсегда превратить безобиднейшего человека в змею… Если только… Я выпрыгнула из постели и помчалась к семейному древу Хардкаслов (нашему дубу) посмотреть, когда именно моя прабабушка стала ангелом-хранителем. Так-так-так. Это случилось ровно через два дня после превращения Себастьяна в змею.

И под «Книгой необратимых заклинаний» она оставила «Сагу о Форсайтах».

Совпадение? Не думаю.

Я приняла душ, оделась, купила два букета роз. На этот раз это были два больших букета.

— Сюзанна.

Изменения уже начались. Шепелявость исчезла, а сам он стал выше и как будто стройнее.

— Сюзанна, тебе совсем не обязательно быть здесь.

В его глазах стояли слезы. Это будут последние слезы, которые когда-либо наворачивались у него, подумала я. Его трясло, когда он крепко обнял меня на прощание. Да и в моей душе творилось что-то странное, а вокруг нас квакали лягушки, птицы пели свои песни, а бабочки порхали с цветка на цветок в поисках нектара.

— У меня… э-э… есть хорошие новости, — произнесла я с дрожью в голосе. — Вересковая пустошь спасена. Ее не будут застраивать. Никогда.

— Правда? — Я думала, эта новость взбодрит его. Но он лишь еще сильнее прижал меня к груди. — О Сюзи, моя Сюзи, как же я буду скучать по тебе!

— Да?! — Что ж, хотя бы один из нас смог воспрянуть духом. — В самом деле?!

— В ту минуту, когда я увидел, как ты одергивала свою мини-юбку, проверяя экзаменационные работы, я влюбился в тебя, Сюзи. Этот непослушный завиток, спадающий тебе на глаза. Манера встряхивать головой. Я обожаю их, и, хотя я благодарен за все, что ты сделала, — не говоря уже — удивлен, могла бы я добавить! — только любовь будет поддерживать меня все то время, которое продлится мое су…

Думаю, он собирался сказать «существование», однако времени для поцелуя оставалось совсем мало. А я хотела получить все.

— Ух ты! — Казалось, у Себастьяна закружилась голова. (Или, может быть, у меня?) — Как ты это сделала?

— О, это очень просто, надо только не думать об этом, — сказала я.

Минуя всех секретарских драконов, я вошла в кабинет директора «Скамби хоумс», сжимая в руке букет роз и представляясь «довольным акционером» и т. д., и т. п. Директор был очарован молодой особой в мини-юбке (и, может быть, отчасти прикосновением волшебной пыли). Мы говорили. Или, точнее, я добивалась собственной цели и подкрепляла свои аргументы перекрещиванием ног, хлопаньем ресниц… ну и совсем небольшой щепоткой волшебной пыли моей мамочки. Правда, она действует очень недолго.

В результате я выложила перед директором все как есть. Я хочу сохранить Вересковую пустошь для потомков и хочу, чтобы это было зафиксировано в письменной форме, раз уж вы изъявили желание стать самым богатым в мире человеком и получить титул рыцаря. Он кивал. Я кивала. Мы решительно взялись за дело. Прекратите застройку Вересковой пустоши, сказала я ему, и я покажу вам месторождение нефти. Очевидно, в сложившихся обстоятельствах я должна была доказать ему свои способности. На его беду, в это самое время в кабинет заглянул несчастный Клайв. Впрочем, многие люди похожи на попугаев, и мне было необходимо подтвердить свое мастерство.

— Продолжайте, — сказал директор «Скамби хоумс», протягивая Клайву, сидящему на жердочке, арахис.

Так я и сделала. Превратила его секретаршу в рыжего кота, Руперта из отдела маркетинга — в бабочку-многоцветницу, а принесшего чай помощника секретаря — в полосатую кошку.

— Я имею в виду, продолжайте рассказ о нефти, — заметил директор, — а на это не обращайте внимания. Всегда питал слабость к кошкам. У нас дома их никогда не было. У жены астма.

Мне было безразлично здоровье его жены, и я сомневалась, питал ли этот человек хоть к чему-нибудь в своей жизни слабость. Но после того, как я показала, на что способна, и мы пришли к выводу, что когда-нибудь все серии «Далласа» будут отсняты, мы продолжили.

— Вересковая пустошь должна остаться нетронутой, — заявила я.

— Согласен. — Когда в список почетных граждан были внесены поправки, он, не задумываясь, подписал требуемую бумагу. — А что насчет нефти?

Я вручила ему карту с точными и подробными указаниями, оставила розы на его столе, чтобы они напоминали ему мой запах, и затем второй букет возложила на могилу своей бабушки.

— Нет-нет, я имею в виду то, как ты меня поцеловала, — сказал Себастьян. — Это было словно… Словно…

— Словно я тоже люблю тебя? — Боже! — Ну конечно же, люблю.

Его глаза уже превратились в щелочки, а кожа покрылась чешуей.