Отец Народа - Роман Г. Артемьев

— Они нашим врачам завидовали! Говорят, у них такое невозможно, на каждый случай нужно десятки бумаг заполнять. И вообще маги в госпитале лежать не любят, норовят сбежать. Я им сказала, что у нас тоже некоторые сбегают, но их ловят и ставят дополнительную клизму по числу дней, проведенных в побеге. Они очень внимательно слушали.

Будем считать, обмен целительными практиками состоялся.

Гильдийцы ожидаемо оказались не готовы к знакомству с нашей обаяшкой, за языком при общении не следили. Не совсем, но в достаточной степени, чтобы сболтнуть сведения, в обычной ситуации от посторонних скрываемые. А Ручеек, при всей её своеобразности, далеко не дура, и с наблюдательностью у неё хорошо. Поэтому в течении часа она описывала увиденное, иногда взрывая мне мозг парадоксальными выводами. Я бы с удовольствием послушал её подольше, жаль, времени не хватало. Однако услышанного для первоначального анализа и уточнения части планов достаточно, подробности позже предоставят аналитики из разведки. С Белянкой они прежде не сталкивались, будет им новый опыт.

Следующим собеседником, не вызывающим раздражения, стал Вова-Бабай. Единственный наш демонолог. Из-за наличия у большинства разумных инстинкта самосохранения единицы рвутся изучать существ, приходящих из планов с иной мерностью. У так называемых демонов абсолютно чуждое мышление, нам диких зверей понять и приручить проще, чем их. В подавляющем большинстве случаев контакт с демонами заканчивается дракой. Тем не менее, иногда они проникают в наш мир, умудряются выживать (насколько термин «жизнь» к ним применим) и мешать аборигенам. В лепестке мы справляемся с ними сами, люди поступают по-всякому. В большинстве государств демонология запрещена, поэтому при попытке избавиться от чуждых гостей либо местные маги навалят гору трупов, либо правители поумней обращаются к специалистам, например, к нам.

Суммируя: Вова является ценным, высокооплачиваемым членом общества, которое с пониманием относится к легким девиациям его психики.

— Шесть дней назад вернулся из центра, — сообщил он, усаживаясь в кресло. — Нашел себе ученика.

— Человека? — уточнил я.

— Да.

За что его люблю, так это за конкретику. Говорит только по делу.

— Среди наших подходящих нет?

— Нет.

Вот и думай. С одной стороны, Бабай уже не молод, в его профессии учеба длится долго. Успеет ли он подготовить преемника, если не возьмет его сейчас, вопрос большой. С другой — страшновато передавать эти знания людям. Вполне возможно, через века они всплывут при болезненных обстоятельствах и послужат причиной катастрофы. Конечно, у людей есть свои специалисты, и неплохие, но у нас традиция идёт со времен до катастрофы, не прерываясь.

Для успешных занятий демонологией требуется редкое сочетание сверхустойчивой психики, характеристик организма и черт характера. А Народ малочисленнен, среди своих никого подходящего Бабай не нашел, к сожалению.

— Твои предшественники трижды брали в ученики людей. Два раза учеба закончилось созданием сект с последующей зачисткой.

— Не придётся, — пообещал Вова.

Подумав ещё, я мысленно вздохнул и смирился. Как ни крути, а свой спец по этой дряни необходим, не столько для того, чтобы использовать самому, сколько для того, чтобы не давать использовать против нас. Любителей хватает… Радует, что мрут часто.

Дворец у меня трехэтажный. Первый этаж и подземелье отданы под общественные нужды: в правом крыле большой зал для совещаний и торжественных трапез, в левом ещё несколько защищённых от прослушивания комнат, в подвалах хранится всякая полезная ерунда, которую вроде и в обычном месте не оставишь, и отдавать кому-то не хочется. Например, золотой самородок весом в триста кило в бронированном хранилище лежит. Передавать его казне неохота, потому что расплавят, городскому музею тоже нельзя — либо потеряют, либо сломают.

Второй этаж безраздельно принадлежит мне. Кабинет, мастерские, библиотека, спальня… Попасть в сам дворец легко, пост охраны стоит в основном, чтобы мальчишек отваживать. А вот на входе в личные покои установлен барьер, пропускающий только тех, кому выдан доступ. Иначе дом очень быстро превращается в проходной двор.

Спальня представляет собой миниатюрную крепость, с уходящими вглубь земли стенами из сверхпрочного бетона, и узкими окнами хитрой формы, позволяющими легко выбраться изнутри, зато не дающими залезть внутрь снаружи. Этакая башня, вмурованная в здание. Дворец построен относительно недавно, ему всего лет пятьсот, поэтому защитные свойства спальни мне испытать не довелось. А ведь были, были времена, когда я жалел, что у меня нет надежного убежища, где можно безбоязненно отрубиться. Собственно, в память о них спальня и проектировалась. Попасть в неё сейчас может только Дарина.

Есть ещё две башенки, одна часовая, вторая с телескопом. На небе в лепестках нет звезд (и луны, и облаков), в телескоп я окрестности под настроение разглядываю. Нет, в женские бани не подглядываю, это ложь. С моей стороны ничего не видно, там забор высокий стоит.

— Может быть, задержишься ещё на неделю?

Дарина растянулась на диванчике, уставив столик перед собой закусками и бутылочками с легким вином. Она редко позволяет себе расслабляться, практически, только со мной или родителями, больше ни с кем. С подчинёнными она всегда серьёзна. Это одна из причин, почему её авторитет не подвергается сомнению даже стариками, хотя возраст у неё относительно молодой, всего полторы сотни лет.

— Хотелось бы. Но, давай откровенно — дел в Триединстве хватает, интриги закручиваются там. А особых причин оставаться дома сейчас нет.

— Если подумать… Кризис действительно преодолён, — признала она. — Не до конца, но если не случится чего-то неожиданного, то месяца через два чрезвычайное положение отменим.

Я присел рядом, с трудом удержавшись от того, чтобы погладить её по голове. Не любит она подобных жестов, пусть и молчит, не возражая.

— Кризис? Кризис, это когда из двухтысячного населения лепестка в живых остаётся четыреста двадцать один, причем почти все — женщины и дети. Без еды, стазис-капсул, с блокадой перехода к людям. Сейчас всего лишь легкая напряженность, уже почти завершившаяся. Причем она встряхнула наше общество, позволив смазать заржавевшие элементы, за что ей большое спасибо.

— Похоже, наши понятия опасного различаются, — помолчав, заметила Дарина. Передернула плечами, словно замерзла. — Я должна была помнить.

— Меня, знаешь ли, радует, что нравы смягчились. Хочется верить, общество и дальше продолжит меняться в ту же сторону. Мы у себя в домене создали условия для стабильной, богатой жизни, но давление внешней среды, в первую очередь со стороны людей, может уничтожить всё достигнутое. Впрочем, тенденции радуют — по сравнению с Эпохой Раздробленности текущий период более гуманен. Правда, и сложнее.

Раньше было проще в том