Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

Эти слова заставили меня нахмуриться. Я сплел пальцы и положил на них подбородок. Рамина тяжело вздохнул и поднялся. Я обрадовался, решив, что он надумал уйти. Мне жутко надоело подстраиваться под смертных, под их убогие мозги и запутанные расчеты родства. Он, однако, помедлил возле лестницы, оглянулся и наградил меня долгим взглядом.

– Раз уж ты не желаешь помочь писцам отыскать нападающих, – сказал он, – быть может, ты хотя бы согласишься защитить Шахар? Я совершенно уверен, что скоро она станет мишенью для наших врагов. Или тех из числа нашей родни, кто под прикрытием этих нападений надумает достичь собственных целей.

Я вздохнул, закрывая глаза:

– Она мой друг, глупец.

Он вроде обиделся на меня – возможно, за то, что я обозвал его глупцом.

– Но разве это… – Он умолк, не договорив, и снова вздохнул. – Нет, я должен поблагодарить тебя. Нам, Арамери, всегда недоставало одной важной вещи – дружбы богов. Если Шахар умудрилась завоевать твою дружбу… Что ж, быть может, у нее больше шансов выжить и унаследовать трон, чем мне казалось вначале.

С этими словами Рамина удалился.

Он мне по-прежнему не нравился.

6

Письмо любимой я послал,

Но по дороге потерял.

Письмо щеночек подобрал

И в свой карман его убрал.

Это не ты.

Это не ты.

Но это – ты.

Дворец по имени Небо – это скука. Вот что я больше всего в нем ненавидел, пока был здесь рабом. Реально дворец очень велик: каждая из его башен вместила бы население целой деревни. В его помещениях огромное количество развлечений. Да только за две тысячи лет все они мне обрыдли до тошноты, превратившись чуть ли не в пытку. Да какое там, за две тысячи – хватило и двадцати!

Довольно скоро стало очевидно, что сколько-нибудь долго я Небо выдерживать не смогу. Пожалуй, оно к лучшему. Я хотел отправиться во внешний мир, поискать себе лекарство для исцеления – если, конечно, оно в этом мире существует. Дворец, однако, был для меня идеальной промежуточной площадкой в попытках начать жить как смертный. Здесь было удобно и относительно безопасно, здесь я мог спокойно обдумать земные аспекты моих следующих шагов. Где, к примеру, я стану жить, когда отсюда уйду? И как вообще я собираюсь жить, если магия вскорости оставит меня? У меня не имелось ни состояния, ни каких-либо особых умений. И никаких связей в смертном обществе. А ведь оно, это общество, могло оказаться куда как опасно, особенно если учесть мою нынешнюю уязвимость. Чтобы со всем справиться, требовался продуманный план.

(От меня не укрылась горькая ирония моего положения. Смертным подросткам свойственно примерно так же беспокоиться и переживать в момент расставания с домом детства, на пороге безжалостной взрослой жизни. Вот только мне почему-то от этого было не легче.)

До вечера я так и не пришел к внятному выводу. Решив, что Шахар, должно быть, успела к этому времени поостыть от вспышки ярости, я отправился ее искать.

Выйдя в покои наследницы, я увидел ее в обществе трех служанок, занятых одеванием юной госпожи. Когда я появился в дверях гостиной, она обернулась так стремительно, что не до конца уложенные волосы вновь растрепались. Я успел заметить возмущение, мелькнувшее на лице одной из служанок, прежде чем женщина успела его спрятать.

– По каким преисподним тебя носило? – требовательно вопросила Шахар. – Слуги сказали, что ты ушел из библиотеки давным-давно! Много часов назад!

Я прислонился к косяку и медлительно протянул:

– И я рад тебя видеть. Чего это ради тебя так принаряжают?

Она вздохнула, вновь отдаваясь в руки прислуги:

– Ужинать иду. Я сегодня встречаюсь с госпожой Хинно из правящей триады теманского протектората и с ее пимексе.

Она безукоризненно выговорила последнее слово, как, собственно, и подобало, ведь ее, наверное, с детства обучали теманскому. Слово означало наследника, причем имело мужской суффикс, стало быть, переводилось на амнийский как «принц». А впрочем, кто их знает, этих теманцев, они могли и снова переписать свою хартию привилегий за те века, что я не обращал на них внимания. В прежние времена правление у них не наследовалось. Тогда теманцы выбирали себе вождей из числа самых умных и доблестных среди своей молодежи и натаскивали лет по десять, если не больше, прежде чем доверить им действительное управление. Такая разумность в поведении и стала причиной, по которой я остановился на теманской внешности, когда впервые выбирал себе человеческий облик.

Потом я обратил внимание на платье, в которое как раз заворачивали Шахар. Именно так – заворачивали. Платье, похоже, состояло только из лент приглушенно-золотого цвета в ладонь шириной. Их наматывали крест-накрест, так, что в итоге получался красивый узор елочкой. Все вместе получалось изящно, наряд искусно подчеркивал всю прелесть еще не до конца расцветшего тела Шахар. Я даже присвистнул, и она встревоженно на меня покосилась.

– Если бы я не знал, что к чему, то подумал бы, что ты охмуряешь этого принца. Но ты слишком молода. И потом, с каких это пор Арамери вступают в брак с чужеземцами? Так что здесь, вероятно, кроется нечто иное.

Она пожала плечами, переводя взгляд на свое отражение в большом зеркале. Платье было почти завершено. Оставалось лишь наложить несколько последних слоев на ногах. Вот интересно, как она потом собиралась выпутываться из этих лент? Может, их с нее срежут?

– Триадессе нравится красота, – сказала Шахар. – И она устанавливает тарифы на все поставки с Дальнего Севера, так что имеет смысл произвести на нее должное впечатление. Она – одна из немногих благородных дам, способных реально отравить нам жизнь. – Шахар повернулась к зеркалу боком, изучая свой силуэт. Теперь, когда служанка заново уложила ей волосы, смотрелась она безукоризненно и понимала это. – А принц Канру – старый друг моего детства, так что я не возражаю принарядиться и для него.

Я удивленно вскинул брови. Арамери, вообще-то, не позволяли своим детям заводить друзей. Что до меня, я полагал друзей необходимыми, особенно теперь, когда они остались без богов. Я подошел к дивану в гостиной и плюхнулся на него, нимало не смущаясь взглядов служанок.

– Значит, за ужином тебя ждут не только дела, но и удовольствие.

– В основном дела.

Служанки что-то пробормотали, и некоторое время царила тишина: Шахар придирчиво рассматривала себя в зеркале. Наконец она удовлетворенно кивнула, и женщины удалились одна за другой. Когда они вышли, Шахар натянула пару длинных бледно-желтых перчаток.

– Вообще-то, я собираюсь спросить ее, что сталось с моими кузенами, – пояснила она.

Я улегся на бок, чтобы наблюдать за ней.

– А ей-то почем знать?