Александр Бруссуев - Не от мира сего

Вылечиться от загадочного "топора в спине" не удалось. Никто из народа, способного к заговорам, приворотам, поискам и предсказаниям за него не взялись. Монастырский лекарь, прибывший из Андрусово, осмотрев Илейку, перекрестился и неожиданно заговорил с ним, будто со старшим по их духовной иерархии. Просил "смиренно терпеть", "молиться — ибо каждое его слово доходит до нужных ушей" и еще чего-то, приведя в большое смятение мать и в еще большее смущение самого парня. Что-то почувствовал старец, но объяснять не стал, оставив семью в недоумении.

А потом наступила зима, и снова лето. Потом еще одна зима, и еще, и еще. Задушевный сезонный собеседник Бусый однажды привел с собой совсем молодого волка. Только увидев рядом двух зверей, Илейко догадался, что его четвероногий друг совсем стар. Хребет на спине уже не прямой, а какой-то провисший. А на морде не следы изморози от дыхания, а седина.

— Э, друг, — сказал лив. — Да ты уже не молод. Сколько же лет прошло?

Бусый в ответ тяжело, по-стариковски, вздохнул и, то ли это показалось в темноте морозной ночи, то ли было на самом деле, из его глаз вытекли две маленьких слезы.

— Сколько же лет тогда мне? — спросил Илейко, и его собственные слезы были, без всяких сомнений, реальны.

Они долго смотрели друг другу в глаза, и впервые зверь не отводил свой взгляд. Молодой волк стоял чуть позади и неловко переминался с ноги на ногу. Было бы разрешение, он бы заскулил. А еще лучше — задрал бы морду к луне и спел свою печальную песню, чтобы потом убежать в стаю и скакать там до упаду вместе с другими молодыми волками. Они — хозяева ночи, им подвластен лес!

После той памятной встречи Бусый больше не приходил, не приходил и юный зверь. Зато через несколько месяцев пришла весна.

Илейко проводил дни в трудах и заботах. Чтобы содержать себя и свою маленькую избушку приходилось тратить больше сил и времени, нежели обычным людям. Таская за собой непослушные ноги, он иной раз только горько усмехался. Если бы увечье ему досталось в трудах, либо в бою, то долго существовать таким убогим он бы не смог. Недаром птица, потеряв крылья, помирает от тоски, даже если ее пускают бегать вместе с курами. Ну а куры живут себе и ковыряются в грязи — им просто, им обыденно. Участь-то одна — под нож.

Илейко предполагал, что и он сам легко может попасть под "нож", причем, гораздо легче, нежели те люди, что в состоянии убежать от лиходеев. Случались набеги разбойничьих ватаг, полудиких от злости и ненависти ко всему живущему людишек. Всякий сброд был в этих бандах, без роду и племени, но это не значило, что без принадлежности к народу. Ливы тоже были, но не большинство. Подавляющую часть составляли черные слэйвины. Их чернота изливалась через глаза: такой взгляд бывал только у воронов, клюющих падаль. Поговаривали, что ватаги этих отверженных выполняли поручения князей, князьков и княжат.

Ну конечно, избитое за столетия клише — чтобы получить контроль над людьми, надо сначала их побить, желательно до смерти самых независимых в суждениях и здравомыслящих, а потом предстать в роли освободителя. Ливония всегда тяготела к своей свободе. Память предков, не иначе. Вот ее и терзали, вырезая и выжигая эту самую память.

Илейко учился управляться с мечом, пусть не настоящим, но таким же тяжелым. В книге про Артура были даже картинки, как правильно держать меч, как выкручивать запястье, отводя вражеские удары. Что-то подсказал рыцарь Стефан, опытный рубака, что-то придумывал сам. Он считал, биться конным приходится тоже практически без помощи ног. Правда, коня не было. Но не беда, зато остальное все в наличие.

Метал топор, привязанный за веревочку, чтобы потом обратно подтаскивать к себе. Вообще-то топор — самое распространенное оружие — его легче всего изготовить, да и достаточно дешево. Викинги, особенно молодые, так те почти все были с топорами, лишь некоторые щеголяли именными мечами.

Банды вооружены были плохо. В основном, дубинами. У князей слэйвинских и у самих-то разбойников мечей не было. Если что-то дрянное болталось на поясе, то это так, муляж, изготовленный в придворных кузнях, побочный продукт производства подков. Луки были, но они легко пропивались, реже — обменивались на еду. Поэтому лиходеи совершали свои набеги на обозы и деревушки, вооруженные дрекольем и корявыми ножами. Брали наглостью и неожиданностью нападения.

Вайкойлу последние десятилетия обходили. Зато по соседству с богатой и сильной Туксой, огороженной добротной, не уступающей олонецкой, крепостной стеной, в деревне Уйме порезвились вовсю. Там поубивали всех.

В Туксу после этого пришли постояльцы, якобы для охраны. И не было среди них никого из местных, какие-то смурные мужики, практически не говорящие на ливвикском языке. Защитники, будто своих не хватает.

Может быть, для большой Туксы это было событием, но в остальных ближайших деревнях на сей факт никто и не обратил внимания, а в дальних — так вообще не знали. Жили себе, как прежде, надеясь только на себя самих, не помышляя о каких-то там левых охранниках.

Однажды к Илейке заглянули два невысоких очень похожих друг на друга крепких парня. Как они представились, "от туксинских ополченцев". Лив долго не мог взять в толк, кто же эти такие — "ополченцы".

— Сволочи они, — пояснил один из визитеров.

— Жрут хмельное и планы строят, где бы урон нанести, — добавил другой. — Да так, чтоб за это им ничего не было.

— А вы, стало быть — братья, — сказал Илейко, никак не в состоянии уяснить, от кого пришли эти люди. Зачем они появились здесь, тоже было неясно, поэтому лив держался настороженно.

— Нет, — замотал головой первый. — Сестры.

— Я — Лука, он — Матвей, — улыбнувшись, представился второй, и, протягивая для рукопожатия широкую ладонь, добавил. — Петровы мы. Чудины.

Оказалось, что братья были по большей части скоморохами, по меньшей — рыбаками. Ловили в детстве, как и все, на озере Пейпси (так называлась одна из частей Чудского озера, примечание автора) рыбу, но решили посвятить себя служению искусству. Лелеяли надежду, что однажды дадут представление на берегу реки Великая в самом городе Плескове, перед знаменитым воеводой Твердилой. Ушли из дому, чтобы двигаться от одной ярмарки к другой. Там они развлекали людей своим мастерством: жонглировали шарами и булавами, ножи друг в друга бросали, мысли читали.

— Как это — мысли? — удивился Илейко.

— Да очень просто, — ответил Лука. — У многих они на лице написаны, присмотреться просто надо повнимательнее.

— А для важных персон, кто думает тоже важно, имеется у нас одна приспособа, — дополнил брата Матвей. — Называется очень просто: холестерилацетат. Месяц название учили. Зато теперь, кроме нас, никто не может повторить. Да мы никому это и не показываем.

Это был подарок жившего на отшибе их деревни старика-хазара, кем он себя называл. Он-то и научил, как ловко можно подбрасывать и ловить шары, чем отвлекать внимание и какую выгоду с этого иметь. А когда убедился, что братья настроены весьма серьезно и продолжать династию рыбаков не собираются, то предложил им небольшой стеклянный пузырь с тяжелой жидкостью внутри.

— Такое дело, оказывается, когда человек начинает думать, то мысли его имеют свойство менять некоторые характеристики воздуха поблизости, невидимые нашему глазу, — объяснял Лука. — Жидкость в пузыре, а точнее — жидкий кристалл, как его называл хазар, реагирует на все. Превращается в лед, тает, даже испаряется. Мысли досконально по нему не определишь, но поврать можно. И, знаешь, прокатывало!

— Очень рад за вас! — искренне сказал Илейко. Братцы-акробатцы своей бесхитростностью пришлись ему по душе. — От меня-то вам что нужно?

Парни переглянулись, потом Лука огляделся по сторонам, словно проверяясь, против подслушки, а Матвей проговорил:

— Такое дело, оказывается. Побили нас дружиннички. Ни за что, просто так, потехи ради. Да если бы побили — полбеды. Так они у нас все имущество отобрали. В государственную казну, как смеялись. Все искали "волшебство". Так не нашли, только всякое баловство, штучки-дрючки. Холестерилацетат-то мы всегда в потаенном месте держим. Осерчали, гады, выкинули нас на дорогу, сами всю повозку забрали, да еще и лошадь нашу, Сивку. Вот, как есть перед тобой, и все наше имущество.

— Мы с Алеховщины ехали, малость там поработали, эти гады нагнали, да обокрали, — добавил Лука.

Видя, что Илейко до сих пор не понимает, Матвей, ожесточенно жестикулируя, заторопился:

— Помоги нам, мил человек. Ты же тахкодай, а мы потом тебе заплатим, как вернем имущество.

— Дадим представление в этой Туксе, охранничкам-то этим подлым деваться некуда, придут посмотреть. Пока я работаю, Матти заберет наш инструмент, может быть, и с повозкой вместе. Уж потом отплатим тебе, честное слово!