Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

Какого?..

Позади раздался крик, звук удара. Я обернулась, и в моем поле зрения пронеслось что-то вроде кометы. Только эта комета падала с криком, разбрасывая огонь вместо крови.

Солнышко…

Датэ хрипло зашипел, воздевая две из множества похищенных рук. С них каплями масла стекал тошнотворно-пестрый свет и шлепался на пол. Там, куда падали капли, раздавалось шипение.

Серебряный шарик между моими ладонями замерцал и пропал.

Забыв и про побег, и про все чудеса магии, я кинулась туда, где лежал Солнышко. Он почти не сиял. И не двигался. Перевернув его на спину, я убедилась, что он жив, — по крайней мере, дышит, хотя и трудно, неровно. Его грудь от плеча до бедра пересекала полоса темноты. Отрицание света, казавшееся прямо-таки непристойным. Я коснулась полосы, но там не было раны. Равно как и магии.

И я поняла: из чего бы ни состояла кровь демона, она уничтожала магию жизненной субстанции божества. И Датэ нашел способ ее направлять. Или это стало высшим свойством его новой ипостаси. Теперь он был не просто демоном, но богом, чью природу составляло качество смертности. Он понемногу, удар за ударом, превращал Солнышко в обычного смертного. А когда превращение завершится, он его попросту разорвет.

— Госпожа Орри, — выдохнула тварь, некогда бывшая Датэ.

Я даже про себя больше не могла называть ее человеком. В ее голосе угадывался целый хор голосов, женских и мужских, молодых и старых, они смешивались, путались, рождали эхо. Тварь тяжело дышала, подползая ко мне. Казалось, у нее множество легких… или что там богорожденные устраивают в своих телах, изображая человеческое дыхание.

— Мы — последние из нашего рода, — продолжало существо. — Ты и я. Я был не прав, я зря, зря, зря тебе угрожал…

Оно помолчало, тряхнуло огромной головой, словно наводя в мыслях порядок.

— Мне нужна твоя сила. Присоединяйся ко мне, используй ее для меня, и я не трону тебя.

Шесть ног разом выдвинулись вперед, и оно переместилось еще ближе ко мне.

Я не верила бывшему Датэ. Не смела верить ему. Даже согласись я участвовать в его планах — при его вывихнутой разумности, вполне соответствовавшей телу, он запросто убьет меня из простого каприза. И в любом случае он убьет Солнышко. Причем насовсем, так, что тот уже не воскреснет. И что ждет вселенную со смертью одного из Троих?

И заботит ли это безумного пожирателя богов?..

Не думая, я вцепилась в Солнышко в поисках хоть какой-то опоры от наползающего ужаса. Он зашевелился под моими руками, хорошо если наполовину придя в себя… Какая с него защита? Вот и его сияние начало угасать… И все-таки он еще жив. Если я смогу протянуть время, может быть, он соберется с силами?

— П-присоединиться к т-тебе?.. — спросила я, заикаясь.

По облику твари-Датэ прошла дрожь, и многоногая, многорукая жуть перелилась в обыкновенную смертную форму, знакомую мне по Дому Восставшего Солнца. Теперь я знала, что это лишь иллюзия. Он мог обмануть мое зрение, но я все равно чувствовала присутствие искаженной, свернутой реальности. Датэ чем-то напоминал Лил: безобидная внешность — и ужас внутри.

— Да, — сказал он… оно? — и на сей раз я услышала всего один голос. Существо указало рукой себе за спину, туда, где, как я помнила, лежали тела младших богов. — Я мог бы тебя обучить. Сделать тебя с-с-и-и-ильной…

Глаза Датэ утратили сосредоточение, и облик расплылся: личина на мгновение дала трещину. Видно было, какого труда ему стоило ее удерживать. Ничего удивительного, что монстр медлил меня пожирать. Еще одно сердце, еще одну похищенную душу он вполне мог и не удержать.

Солнышко застонал, и лицо твари сделалось жестким.

— Но прежде ты должна кое-что для меня сделать…

Теперь бывший Датэ давился рыданиями и говорил голосом Сумасброда, ласковым, убедительным. А руки то обрастали когтями, то сжимались в кулаки.

— То существо, чья голова у тебя на коленях… Я думал, в нем нет истинной магии, но теперь вижу, что недооценил его…

Слезы затуманили мне глаза. Я замотала головой и склонилась над Солнышком, словно это могло хоть как-то его защитить.

— Нет, — с трудом выговорила я. — Я не дам тебе убить еще и его, нет, нет…

— Я желаю, чтобы ты убила его, Орри. Убей его и возьми его сердце.

Я замерла, глядя на Датэ и медленно открывая рот…

Он вновь улыбнулся. У него были то зубы Датэ, то сплошные резцы Кинули.

— Ты любишь слишком многих среди этих богов, — сказал он. — Мне нужно доказательство твоей верности. Убей же его, Орри. Убей и возьми себе его сияющее могущество. Сделай это, и ты поймешь, какое величие на самом деле тебе предначертано!

— Не могу. — Я едва расслышала собственный голос. — Не могу.

На сей раз улыбка твари открыла острые, как у собаки, клыки.

— Ты можешь. Для этого понадобится некоторое количество твоей крови.

Датэ двинул рукой, и на груди Солнышка возник нож. Он был черным и состоял словно бы из отвердевшего тумана: кусочек Пустоты, обретший форму.

— Я так или иначе заполучу твою силу, госпожа Орри. Съешь его и присоединяйся ко мне, или я сам тебя съем. Выбирай.

*

Ты, наверное, считаешь меня ужасной трусихой.

Можно припомнить, что я бежала, когда Солнышко велел мне бежать, вместо того чтобы остаться и биться с ним бок о бок. А еще — когда разразилась эта вселенская жуть, я была беспомощна и бесполезна, перепуганная до такой степени, что никому, в том числе и мне самой, не было от меня никакого толку. Ну что, начал уже меня презирать?..

Я переубеждать не буду. Я не горжусь ни собой, ни тем, что делала в той Преисподней. Я даже толком объяснить своего поведения не могу. Просто потому, что слова бессильны передать ужас, заполонивший в те мгновения мою душу, оказавшуюся перед самым чудовищным выбором, какой только доступен живому существу: убей или умри. Съешь — или сам будешь съеден.

Я только вот что скажу. Полагаю, я сделала выбор, который сделала бы всякая женщина в присутствии монстра, убившего ее любовь.

*

Я отложила нож в сторону. Он мне не потребуется. Грудь Солнышка вздымалась, как кузнечные мехи. Магия еще клубилась кругом, но Датэ нанес ему серьезную рану. Ну что ж… Я разгладила ткань рубашки у него на груди и приложила к ней ладони. По обе стороны сердца.

Слезы капали мне на руки почему-то по три. Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… Точно крик птицы-плакальщика: «Орри, орри, орри…»

*

Я выбрала — жить.

*

Краска рисует дверь, учил меня отец. А вера становится ключом и отпирает замок. Сердце Солнышка под моими руками билось ровно и сильно.

Я шепнула:

— Я рисую картину…

*

Я выбрала — драться.

*