Отдаленные последствия. Иракская сага - Корецкий Данил Аркадьевич

Однако, вместо этого бунтовщики, не переставая вопить, принялись разбегаться кто куда, группами и поодиночке, словно оказались перерезаны невидимые нити, которые связывали их воедино, превращая отдельных мирных индивидов в бушующую толпу. Когда морпехи пробились вниз, через охваченное огнем здание, им попалась всего парочка йеменцев, которые тут же пустились наутек. Гражданский персонал вывели через пожарную лестницу и до прибытия вертолета укрывали в кофейне, расположенной по соседству. Никто больше не пытался на них напасть – дух убийства и разрушения, какие-то минуты назад носившийся в воздухе, вдруг растаял без следа. Хозяин кофейни даже хотел угостить американцев обедом, но им всем было не до еды.

– У любой толпы, даже самой стихийной, обязательно есть сердце,– сказал майор Бланк.– Мозгов нет, но сердце – есть. Надо вырвать его, и толпы не станет.

...У войска, что окружило сейчас крепость АльБаар, имелось и сердце и даже мозг. Вдали, на югозападном направлении, на холме был разбит лагерь, над которым развивались знамена и штандарты,– явно штаб наступающих. Капитан Маккойн рассматривал его в снятую с танка двойную подзорную трубу тридцатикратного увеличения. Дальномерная шкала определяла дистанцию в тысячу четыреста метров. Слишком далеко для прицельной стрельбы. Разве что из крупнокалиберной «снайперки» Санчеса...

В большой шатер то и дело входят рыцари в цельнометаллических доспехах, мусульмане в своих тюрбанах, узкоглазые монголоиды в лисьих и волчьих шапках, чернокожие зиары с бритыми головами, а через некоторое время выбегают, придерживая мечи и сабли, вскакивают или карабкаются на коней и спешно направляются к своим отрядам. Маккойн подумал, что это командиры подразделений получают задачи от главнокомандующего.

Когда солнце клонилось к закату, с юго-запада в передовые шеренги прибыл большой конный отряд, состоящий из тяжеловооруженных воинов в блестящих кованых доспехах. Вместо кольчуг и кирас на них были сплошные латы, они закованы в сталь с ног до головы, так же как и их лошади. На штандартах и развевающихся плащах в бинокль были хорошо видны расширяющиеся к концам кресты. Едва они появились, как по раздерганному на части тысячеглавому организму, подобно электрическим сигналам, пошли команды, вызывая в нем заметную дрожь. Расторопные гонцы доносили приказы до боевых порядков, там их передавали все дальше и дальше, и что-то менялось... Те, кто сидели,– вставали, а те, кто стояли,– бежали, чтобы занять свое место в строю, и командиры вскочили на своих коней, подгоняя отстающих криками и тупыми концами копий.

Аморфная масса принимала четкие очертания. Еще недавно можно было наблюдать кучки пьяных наемников, которые вместо выстраивания боевых порядков, бесцельно шатались, дебоширили, затевая ссоры и драки, с дальней дистанции пускали бесполезные стрелы в сторону крепости и занимались прочей ерундой. Но один из латников с крестом на глазах всего войска зарубил самого дерзкого мечом, и все остальные мигом протрезвели.

За довольно короткое время – не больше получаса – огромное войско оформилось в восемь отдельных полков, каждый из которых состоял из конницы, лучников и пехотинцев-копейщиков. Тяжелые всадники с крестами выстроились в центре, усилив рыцарские шеренги. Бронированный кулак. Аналог современных танковых армий.

«Что у них за кресты? – подумал Маккойн.– И зачем им нужна конница, когда они штурмуют крепость? Может, их лошади умеют забираться на стены?»

Зрелище многотысячной армии было завораживающим и страшным. Современные войны ведутся малым количеством живой силы, все решает техника. Ну сколько противников капитан Маккойн видел одновременно – вот так, лицом к лицу, глаза в глаза, даже если считать тот случай в Йемене? Сотни две-три, ну пять – это максимум...

Даже боксеры, которые по спортивным правилам бьются на ринге один на один,– они и то испускают биоволны агрессии, психическую энергию, способную деморализовать противника... А тут воины, идущие на смерть! Не боксировать в мягких перчатках, а вонзать холодную сталь в горячую человеческую плоть, убивать и умирать. Их не двое, их десятки тысяч!

Мако вдруг ясно понял, что до сегодняшнего дня губительная энергия смерти и ненависти облучала его лишь небольшими дозами. Сейчас он оказался словно в чреве ядерного реактора.

Заходящее солнце садилось прямо в море яростно сверкающих доспехов, копий, сабель и мечей, мерно вздымающееся и опадающее, словно десятки тысяч людей дышали в унисон. Где-то местами возникали водовороты и течения – там, повинуясь окрикам командиров, перемещались небольшие отряды, занимая свое место. Разрезая, кромсая на части эту грозную массу, оставляя за собой стремительные буруны, сновали гонцы, передавая все новые и новые приказы.

Откуда-то появились несколько необычных конных групп – это были музыканты, а может, и какие-нибудь друиды с волынками, барабанами и длинными трубами, которые издавали резкий не звук даже, а – крик, дикий и оголтелый, как стенания нечистой силы. Музыканты неслись по проходам между полками, и навстречу им приветственно вздымались мечи, над толпой поднимался воинственный гул.

«Вот оно!» – подумал Мако, заметив быстрый всплеск в центральном рыцарском полку, будто маленький камешек упал в воду. Это первая шеренга подняла щиты. Сейчас начнется!

И точно – пошли волны, будто не камешек упал, а целая глыба. Полки, ощерившись копьями, двинулись вперед – неспешно, но неотвратимо. Гул поднимался выше и выше, набирал силу, перекрывая трубы и волынки, заставляя вибрировать землю и камни, вселяя в сердца ужас. Маккойн посмотрел вбок – у Миллера отвисла челюсть, губы дрожали.

Резкие дьявольские звуки боевой музыки подавляли волю к сопротивлению. В наступление шла ненависть – слепая, алчная, не ведающая преград и не знающая ограничений. Она сметет все на своем пути, отрубит головы солдатам, вспорет животы мужчинам и изнасилует женщин, сожжет дома и отберет имущество. Никто не устоит перед ней. Никто не сможет противостоять. Никто не выживет, не убежит. Встань на колени, склони голову, открой ворота, откинь прочь ненужный шлем – тогда смерть придет быстро, без мучительного ожидания, которое страшнее смерти. Это единственный твой шанс, твое спасение...

Но сила наступающей средневековой орды и излучаемая ею ненависть надвигалась не только на крепость Аль-Баар, на метательные машины, котлы с расплавленной смолой, на выдвинутые желобы, из которых смола польется на головы осаждающих. Она надвигалась на солдат и боевые технологии двадцать первого века...

Маккойн опустил глаза и увидел, что его торчащие из обрезанных перчаток пальцы, крепко сжимающие корпус рации, уже перевели тумблер в режим передачи.

– Фолз! Ракеты! – хрипло скомандовал он, стараясь перекричать гул и грохот наступающей армии.

Матрос медленно, даже как-то торжественно воздел вверх руку с ракетницей. Раздался хлопок, второй, третий... Три красные ракеты взлетели с крепостной стены и, оставляя дымные хвосты, зависли над наступающей армией.

В следующий миг движение копейщиков будто смялось, сбилось с ритма. Эти люди никогда не видели залитой огнями Пятой авеню в рождественский вечер, не видели, как полыхают фейерверки в ночь после Дня Независимости, даже обычная электрическая лампочка, наверное, показалась бы им чудом... И вот тысячи голов как по команде вздернулись вверх, тысячи ртов раскрылись, тысячи глаз завороженно наблюдали, как расцветают в закатном небе огненные цветы, а затем с убийственной неторопливостью осыпаются, осыпаются им на головы.

Кто-то с размаху упал на колени, кто-то застыл на месте, однако лошади – твари, не наделенные разумом и фантазией,– продолжали по инерции двигаться вперед, давя копытами упавших, подгоняя отстающих и толкая в спины остановившихся. И тут же заорали командиры – тоже твари, только разумные, для которых нарушение строя было страшнее любых небесных явлений и знамений. Человеческая масса, на мгновение запнувшись, дернулась раз, другой... и с криками и руганью снова пошла на крепость.