Роберт Харрис - Фатерланд

– Кто-то выезжает, – прошептала Шарли.

– Нет. – Он кивком головы указал в сторону дороги. – Кто-то едет.

Показался огромный мощный лимузин – черный английский «бентли». Он подъехал со стороны города, свернул и на большой скорости влетел в ворота. Впереди шофер и ещё один человек, на заднем сиденье мелькнули седые волосы – скорее всего, Цаугг. Марш успел заметить очень низкую посадку кузова. Шины тяжело самортизировали толчки о край тротуара, и «бентли» исчез из виду.

Ворота стали закрываться, потом створки приостановились. Со стороны дома быстро шагали двое мужчин.

– Эй, вы! – крикнул один из них. – Вы оба! Не двигаться! – Он шагнул на улицу. Марш взял Шарли под локоть. В это время одна из полицейских машин, завывая, двинулась задом в их сторону. Мужчина поглядел направо и, поколебавшись, удалился.

Машина резко тормознула. Опустилось стекло. Раздался усталый голос:

– Мать вашу, садитесь.

Марш открыл заднюю дверцу, пропустил вперед Шарли и сел следом. Швейцарский полицейский развернулся и помчался в сторону города. Телохранители Цаугга уже исчезли, за ними с лязгом захлопнулись ворота.

Марш посмотрел в заднее стекло.

– У вас всех банкиров так охраняют?

– Зависит от того, с кем они имеют дело. – Полицейский поправил зеркальце, чтобы видеть их. Ему под пятьдесят, глаза налиты кровью.

– Герр Марш, намечаете ли вы ещё какие-нибудь приключения? Может быть, хотите ввязаться в драку? Было бы неплохо, если бы в другой раз вы заранее нас предупреждали.

– Я думал, что вы следите за нами, а не охраняете нас.

– «Следить и, если надо, охранять» – такой у нас приказ. Между прочим, в задней машине мой напарник. Твою мать, сегодня такой тяжелый день. Извините, мадам, нам не сказали, что в это дело впутана женщина.

– Подбросьте нас до гостиницы, если можно, – попросил Марш.

Полицейский проворчал:

– Ну вот, теперь я ещё и шофер. – И, включив радио, сказал напарнику: – Не пугайся. Возвращаемся в «Бор-о-Лак».

Шарли, положив на колени записную книжку, написала: «Что это за люди?»

Марш поколебался, но потом подумал: какая разница? «Этот офицер и его напарник работают в швейцарской полиции. Они здесь для того, чтобы я не пробовал убежать, находясь за границей. А также чтобы я вернулся целым и невредимым».

– Для нас всегда удовольствие помогать немецким коллегам, – проворчал голос с переднего сиденья.

Шарли спросила Марша:

– А есть опасность, что такого может и не быть?

– Вполне вероятно.

– Боже мой!

Она записала что-то в свою книжку. Он посмотрел в сторону. Слева вдали, километрах в двух, по черной воде озера протянулась желтая лента отраженных огней Цюриха. Стекло от дыхания запотело.

Цаугг, должно быть, возвращался из банка. Было поздно, но цюрихским бюргерам деньги давались нелегко – работать по двенадцать-четырнадцать часов было обычным делом. К дому банкира можно подъехать только по этой улице, что исключало самую надежную меру безопасности – каждый вечер менять маршрут. Зеештрассе, ограниченная с одной стороны озером, тогда как с другой от неё отходили десятки улиц, была кошмаром для сотрудников службы безопасности. Это кое-что объясняло.

– Заметили, какая у него машина? – спросил он Шарли. – Тяжелая. А как шумят шины? Такие можно часто увидеть в Берлине. Этот «бентли» бронированный. – Марш провел рукой по волосам. – Два телохранителя, тюремные ворота, телевизионные камеры и недоступная для гранат машина. Интересно, что это за банкир?

Он не мог разглядеть в темноте лица Шарли, но ему передавалось её возбуждение. Девушка ответила:

– Не забыли, у нас есть доверенность? Каким бы банкиром он ни был, он теперь наш банкир.

7

Они ужинали в ресторане в старой части города – плотные льняные салфетки, приборы массивного серебра, выстроившиеся позади официанты, с ловкостью фокусников сдергивавшие салфетки с блюд. Если номер в гостинице обошелся ему в половину зарплаты, то ужин встанет в оставшуюся половину, но Маршу было наплевать.

Шарлет была не похожа ни на одну из его знакомых. Ее не отнесешь к числу домоседок из Союза нацистских женщин, всех этих «киндер, кирхе унд кюхе», главное заботой которых было приготовить обед к приходу мужа, выгладить его форменную одежду и уложить спать пятерых отпрысков. Тогда как примерная молодая национал-социалистка питала отвращение к косметике, никотину и алкоголю, Шарли Мэгуайр не ограничивала себя ни в чем. Ее темные глаза поблескивали, отражая слабое пламя свечей. Она без конца говорила о Нью-Йорке, ремесле репортера, работе отца в Берлине, безнравственности Джозефа Кеннеди, политике, деньгах, мужчинах и о себе.

Родилась в Вашингтоне весной 1939 года. («Родители сказали, что это была последняя мирная весна – в любом смысле».) Отец незадолго до этого вернулся из Берлина и работал в госдепартаменте. Мать попыталась добиться успеха на сцене и в кино, но хорошо еще, что после 1941 года ей удалось избежать интернирования. В пятидесятых годах, после войны, Майкл Мэгуайр работал в посольстве США в Омске, столице того, что осталось от России. Считал слишком опасным брать туда с собой четверых детей. Шарлет оставили учиться в одной из дорогих школ в Виргинии; в семнадцать лет оттуда вышла Шарли, выучившаяся ругаться, плеваться и бунтующая против всего на свете.

– Я отправилась в Нью-Йорк. Попыталась стать актрисой. Не получилось. Попробовала стать журналисткой. Это устраивало меня больше. Поступила в Колумбийский университет – к великому утешению отца. А потом – разве знаешь, что с тобой будет, – завязался роман с преподавателем. – Она покачала головой. – До какой глупости можно дойти? – Выдохнула струйку дыма. – Вино ещё осталось?

Марш опорожнил бутылку и заказал другую. Подумал, что и ему нужно что-то сказать.

– А почему Берлин?

– Возможность выбраться из Нью-Йорка. Поскольку мать немка, легче получить визу. Должна признаться: «Уорлд юропиен фичерз» не такое важное агентство, как может показаться, когда слышишь его название. Два сотрудника с телексом в захудалом районе города. Откровенно говоря, они были страшно рады заполучить любого, кому дадут визу в Берлине. – У неё заблестели глаза. – Видите ли, я не знала, что он женат. Тот преподаватель, – Шарли щелкнула пальцами. – Вы бы сказали, неважное предварительное расследование.

– И когда у вас кончилось?

– В прошлом году. Я отправилась в Европу, чтобы показать всем, что я на что-то способна. Особенно ему. Поэтому я так переживала, когда меня решили выслать. Боже, снова видеть их всех. – Она глотнула вина. – Возможно, у меня тяга к отцам семейства. Сколько вам?

– Сорок два.

– Как раз то, что мне надо. – Она с улыбкой посмотрела на него поверх бокала. – Так что будьте осторожны. Женаты?

– Разведен.

– Разведен! Перспективно. Расскажите о ней.

Ее прямота то и дело заставала Марша врасплох.

– Она была… – начал было он и осекся. – Она… – и замолк. Как в нескольких словах рассказать о той, с кем прожил девять лет, пять лет как разведен, которая только что донесла на тебя властям? – Она не похожа на вас, – все, что он смог сказать.

– А именно?

– У неё нет собственного мнения. Ее беспокоит, что подумают люди. Никакой любознательности. Злая.

– На вас?

– Естественно.

– Встречается с кем-нибудь?

– Да. С партийным бюрократом. Он ей больше подходит.

– А вы? У вас есть кто-нибудь?

В голове пронеслось: «Прыгай в воду. Ну, прыгай же». После развода у него была связь с двумя женщинами. С учительницей, жившей этажом ниже, и с молодой вдовой, преподававшей историю в университете, – ещё одной знакомой Руди Хальдера. Иногда он подозревал, что Руди задался целью подыскать ему новую жену. В обоих случаях связь продолжалась несколько месяцев. Обеим женщинам в конце концов надоели звонки не ко времени с Вердершермаркт: «Что-то случилось. Извини…»

Вместо ответа Марш сказал:

– Столько вопросов. Вам бы надо быть сыщиком.

Шарлет скорчила гримасу:

– Так мало ответов. Вам бы быть репортером.

Официант налил вина. Когда он отошел, она призналась:

– Знаете, я возненавидела вас с первого взгляда.

– А, это все моя форма. Она заслоняет человека.

– Эта форма действительно заслоняет. Когда мы встретились сегодня в самолете, я вас сразу и не узнала.

Марш подумал, что есть ещё одна причина его хорошего настроения: он не видел в зеркале своего черного силуэта, не встречал людей, старавшихся стать незаметными при его приближении.

– Интересно, – спросил он, – а что говорят об СС в Америке?

– Не надо, Марш. Ну пожалуйста, – попросила Шарли, отводя глаза. – Давайте не будем портить хороший вечер.

– Я серьезно. Мне бы хотелось знать.

– Говорят, что люди из СС убийцы, – ответила она, помолчав. – Садисты. Воплощение зла. Сказала, как просили. Понятно, не подразумеваю ничего личного. Еще вопросы?