Отдаленные последствия. Иракская сага - Корецкий Данил Аркадьевич

Перед бронетранспортером, прямо поперек дороги, зияла широкая и глубокая трещина, скорее даже пропасть, в которую жидкими ручейками все еще продолжал осыпаться песок. Она начиналась у левой, западной обочины и, разрезав дорожное полотно под идеально прямым углом, уходила вдаль, выворотив с корнями несколько огромных финиковых пальм. «Лейви», верный железный коняка, застыл у самой пропасти, будто выполнял норматив на экстремальную точность.

Приоткрыв рот, Смит уставился в темный провал. Дна не было видно.

– Это что? – спросил он.

– Землетрясение,– спокойно пояснил Прикквистер.– Всего раз тряхнуло, шесть баллов как минимум. Ахмед говорит, здесь такое часто бывает, местные привыкли. А мы подумали – фугас на дороге...

– А как же я? – спросил Смит.

– Что ты? – не понял Прикквистер.

– Что! Что!.. Вот это все! – Смит пнул ногой песок и взмахнул руками, в самом деле не зная, как выразиться точнее.

– А-а... Ну, ты молодцом. Мордой в панель, отключился, ничего не помнишь. Хорошо, хоть двигатель заглушить успел...– Прикквистер подумал и добавил: – Хотя, скорее всего, он сам заглох. Все машины заглохли, когда тряхнуло.

Он выковырял носком ботинка камешек, столкнул его в пропасть и опять посмотрел на Смита:

– Кстати, у тебя никаких таких ощущений... необычных, скажем... в организме не возникло?

– Возникло... Еще как возникло! – рявкнул Смит.– Не дай бог еще раз такое привидится! Отвали от меня, Умник, а то врежу!

Прикквистер рассмеялся. Он всегда смеется, если ему пригрозить, такой уж человек.

– А вот Мако хочет на твою машину Хэкмана посадить,– сказал он.– Уж больно хорошо ты, по его мнению, головой приложился...

– Какой еще Хэкман? – Смит возмутился.– Какой Хэкман? Вон пусть на «Хаммер» его сажает, раз приспичило! Я в свою машину никого не пущу. Тоже мне, придумал!..– Он еще раз окинул взглядом трещину и обочину, уже по-деловитому, спокойно.– Здесь спуск градусов сорок, надо объехать аккуратно. А Хэкман на нос машину поставит, гарантию даю.

Он решительно подошел к бронетранспортеру, откинул боковой люк и на мгновение застыл, словно озаренный каким-то воспоминанием или неожиданной идеей. Провел ладонью по броне, потыкал ее пальцем. Но потом махнул рукой и забрался внутрь.

Уборщик

Свист электромагнитов Большого Ускорителя в какой-то момент усилился, а потом над головой Клода разразился гром. Тысяча громов. С таким звуком могли рваться в клочья тяжелые бетонные перекрытия или раскалываться земля. Клод попытался разжать сведенные судорогой на руле руки и... Вместе с машиной провалился в воду!

Ледяная вода была всюду – сверху, снизу, снаружи и внутри него, заполняя легкие и глотку. Удивляться было некогда. Он инстинктивно разжал пальцы, отпуская руль, который тянул его вниз, отчаянно заработал руками, стараясь всплыть к поверхности. Руки были непослушными, каждое движение отдавалось болью. Лишенное кислорода тело бунтовало, а перед глазами плыли зловещие красные круги.

Потом был мучительный миг, когда, казалось, жизнь стала выходить из него с кашлем и рвотой. И далеко не сразу юноша понял, что это не жизнь, это всего лишь вода извергается наружу горькими потоками. Что он все-таки выплыл на поверхность, барахтается там, беспомощно хлопая руками, словно пытаясь взлететь. И ничего не видит, ничего, кроме метущихся вдали тусклых огоньков, которые, возможно, и не огоньки, а только отсветы боли в его мозгу.

Он поплыл наугад, отмечая про себя, что тело стремительно окоченевает на ходу, и понимая, что надолго его не хватит.

Скользкие камни.

Капельный звон, разбегающийся бесконечным эхом.

Глухая темень.

Уборщик лежал на твердой каменной поверхности, содрогаясь в кашле. Он не помнил, как выбрался из воды. Он сам был водой, пропитавшей его всего, включая хлопковый форменный комбинезон и ботинки, ничего больше не было, кроме воды, которая вытеснила его из собственного тела.

Огни пропали, потом появились снова, гораздо ближе, вместе с ними появились длинные пляшущие тени. И какое-то представление об окружающем пространстве.

Он находился в огромной пещере. Пещере? Нет, пещеры быть не могло, потому что считаные минуты назад это был 28-й уровень Ускорителя, сектор «3-4», блок очистки... Сухие и теплые тоннели, температура 20 градусов по Цельсию, чистота, как в операционной...

Или Ускорителя больше нет? Взрыв? Катастрофа?

Дрожащие огни вынырнули из-за какого-то бесформенного нагромождения – уже совсем рядом! – обратившись тремя фонарями, только не электрическими, а со свечками внутри, и тремя же приземистыми силуэтами в гномьих колпаках, которые несли эти фонари в руках. Они двигались прямо на него, двигались осторожно, словно прислушиваясь к чему-то.

«Наверное, один из них – мсье Фурналь,– почему-то решил юноша.– Это спасатели! Они ищут меня. Значит, действительно произошла катастрофа...»

Раздался крик. Его увидели?

Он надеялся, что так.

Силуэты с факелами почему-то остановились и стояли как вкопанные. Огонь – это тепло. Идите же сюда, чего стоите? Пусть даже среди вас нет мсье Фурналя, пусть даже вы гномы или черти... Хоть в пекло тащите, чтобы только немного согреться! В котел с кипящим маслом, а потом обсохнуть на горящих углях...

Просто он очень замерз.

Юноша собрался с силами и поднял одеревеневшую руку.

Фигуры отшатнулись, словно он навел на них пистолет. Кто-то снова издал сдавленный вопль.

– Сюда...– тихо позвал он. А потом уронил голову на камень.

...Теперь он был привязан к двум жердям, как подбитый на охоте медведь, руки и ноги опутывала грубая веревка, во рту торчал кляп. Нижний конец жердей волочился по каменному полу, верхний удерживали и тащили за собой два типа в серо-зеленой одежде. На головах у них в самом деле были какие-то островерхие капюшоны совершенно дурацкого вида. Третий шел впереди, освещая дорогу. И, кажется, были еще и четвертый, и пятый, и еще, и еще. Потому что света было больше, а значит, и фонарей, и рук, держащих их,– тоже. Уборщика волокли через просторную пещеру, по крайней мере так казалось из-за глухого эха, звуков капающей воды и собачьего холода, царящего здесь.

Откуда-то спереди вдруг подул теплый воздух. Жерди тут же бросили, уборщик больно ударился головой о камни. И послышалась человеческая речь, впервые за все это время.

– Ну, чего тащить-то,– сказал один голос.– Какой нам с него прок?

– Чего, в самом деле, тащить-то,– отозвались другие, сразу несколько.– Какой прок?

Язык, на котором они говорили, был похож на французский примерно так же, как сам уборщик походил на своего двоюродного прадедушку, умершего в Рабате в самом начале 50-х. Тем не менее какое-то сходство имелось, юноша с пятого на десятое понимал, о чем речь. Хотя лучше бы он не понимал.

– Как это чего тащить? Тащить надо,– вдумчиво возразил второй голос.– Господин все одно прознает. Обидится, бить станет.

– Тащить не хочу,– сказал первый голос.

– Правильно, правильно. И не надо,– вторил ему невидимый хор.

– Пробить ему бошку-то киркой, здесь прямо. И бросить под камушком, сказать, что так и было. Руки-то давно чешутся.

– Чешутся, чешутся,– подтвердил хор.

Замерзший уборщик, лежащий вниз лицом на камнях, вдруг понял, что в его незавидной ситуации возможны серьезные ухудшения. Но тут опять засомневался второй голос:

– Некроманта не так просто убить, как ты думаешь. Бошку продырявишь, ага. А ему только того и надобно: обернется себе каменным змеем, будет силу из нашей земли тянуть. Ты-то, Жан Простак, рудокопом, ты в шахте работаешь, а вот сестра твоя с мужем как проживут без урожая? Кто семью ихнюю кормить станет?

– Кто? – задумался тот, кого назвали Жаном Простаком.– Да никто. Я-то уж точно не стану, своих ртов хватает.

– Верно, не станет,– согласился хор.

– А если вместе с урожаем и марганец, и медь уйдут отсюдова? Вытянет их поганый змей – что делать тогда?