Товарищ "Чума" 3 (СИ) - lanpirot

Второе желание — расстрелять тащивших Лихорука монахов, тоже при ближайшем рассмотрении не стоило и выеденного яйца — с такого расстояния я в них из «шмайсера» не попаду. Нечего даже пытаться. Вот была бы у меня СВД[1], либо, на худой конец, хотя бы «Мосинка», пара-тройка ушлепков там бы и осталась.

Всех бы я перестрелять не сумел, не под то руки заточены — снайпер из меня хреновенький. Не дед Маркей, уж точно. А вот третьей возможностью хоть как-то досадить фрицам в сутанах — хренануть их оставшейся гранатой с моего вороньего дрона, я просто не успел воспользоваться.

Чёртовы ушлепки быстро укрылись под крышей одного из деревенских домов. И достать их оттуда теперь было весьма затруднительно. А как же злыдень, спросите вы? Ведь и его тоже гранатой посечёт? А вот со злыднем, как раз проблем никаких и не было — не брало его обычное железо. Даже если его физическое тело нашпиговать обычным свинцом — то эти раны затягивались на нём похлеще, чем на той собаке — буквально на глазах.

Вот она, сработавшая чуйка в действии! Теперь стало понятно, отчего у меня так щемило на душе и не давало покоя. Надо было не слушать злыдня и валить подальше от Тарасовки, туда, где фрицев поменьше, и стоят они пореже. А в деревне их основные силы сконцентрировались, еще не успевшие растянуться по позициям.

И что это за черные монахи, что так ловко спеленали Лихорука? Похоже, что это не простые ребятки, а церковники, типа батюшки Евлампия. Я вспомнил, как он тоже меня пленил, правда, попался я по собственной дурости — надо же было мне в разрушенную церковь заскакивать?

Правда, голова у меня в тот день совсем плохо варила, да и тяму на тот счет, как проклятым ведьмаком на Руси-матушке жить-поживать, ещё совсем не было. Вот и «вышибло» меня на святой церковной «земельке». Ведь церковь на Руси испокон Его обителью почиталась, вот и вырубило меня, как «адову тварь».

Но на днях прочитал я в лете, что сильный ведьмак чина с четвертого-пятого может без вреда для себя в церкви пребывать. Пусть и ненадолго, но всё же. Как с тем же Афанасием-ведьмаком и было: хоть и ходили слухи про него, что, дескать колдун он и ведьмак, но доказательств ни у кого никаких не было.

И, дабы не смущать деревенский народ и епархиальные власти, все домочадцы Никитина и он вместе с ними, исправно посещали церковь. А деревенские чего? Наболтают всякого — только волю им дай! Но в церковь-то ведьмак ходит, говорили иные, знать, все у них, как у всех.

А на самом деле у такого могучего колдуна «защита» вокруг тела нарастает, типа брони. И чем сильнее ведьмак, тем дольше он в церкви Его находиться может. А совсем уж запредельные колдуны, перевалившие за десятку вед, и вовсе никакого для себя вреда в этом святом месте не ощущают. Но мне до такого могущества и «непробиваемости колдовской брони» еще пылить и пылить.

В общем, это всё «лирика», а вот как спасти Лихорука из рук этих странных немцев-«монахов» ответа я так и не нашел. Справиться своими силами нечего даже было и думать — пуст я. Даже те крохи, которыми успел поделиться злыдень, я на обезьян… на ворон с гранатами все потратил.

Еще леший с силой помочь обещался, но он предупреждал, что не скоро сладит с этим нелегким делом, если вообще у него что получится… Так что надежды на лесного хозяина никакой. Вот так я рассуждал, сползая с дерева в полном раздрае чувств.

Краем уха я услышал, как в районе деревни что-то громко бумкнуло. Похоже, что моя вторая граната сработала. Вот только пришибло ей кого-нибудь, я не знал. Да и снять прежнюю «установку» — валить фрица-подполковника, я так и не удосужился. Спрыгнув на землю, я тут же позвал лешего — мало ли, может сладилось у него? Или еще чем помочь сумеет?

Старикан не замедлил явиться на мой зов — вырос передо мной, бородатый черт, словно из-под земли. Я, хоть и готовился к его появлению, но всё-таки слегка вздрогнул от неожиданности — настолько резко и неожиданно он появился.

— Тьфу, напугал… — ругнулся я, слегка отшатнувшись. — Это… Исполать тебе, дедко Большак! — поспешно поправился я, всё-таки лесной хозяин передо мной, а не шушера какая лесная. Тут вежливо надо, обидится еще. — Извини, что оторвал…

— Да знаю я уже… Знаю… — Отмахнулся старичок, досадливо поджав губы. — Видел, как твоего братишку одноглазого иноземные жрецы Единого, словно младенца неразумного спеленали. Не вышло у вас втихаря-то обстановку разведать…

— Поможешь Горбатого освободить, старче? — Чтобы не ходить вокруг, да около, попёр я напролом.

— Рад бы, да не в моей это власти, товарищ мой Чума, — покачал седой головой лешак. — За границами моего леса Горбатый твой, не дотянуться мне… — с горечью произнес владыка чащи.

— А если «вьюнок» закинешь? Как в тот раз, когда ты злыдня скручивал? — продолжал я перебирать даже самые немыслимые варианты.

— А ты думаешь, что жрецы супостата, этого не заметят? — Невесело усмехнулся в бороду старик. — Они такие штуки на раз выкупят. Чувствую, не простые то служители, — сведя густые брови на переносице, продолжил Большак. — Опытные, матёрые, что старые волки. Я подобных им насмотрелся еще во времена оные, когда они волхвов, что испокон на Руси по покону[2] изначальному жили, да в согласии с природой-матушкой, жарким огнем жгли! Словно скверну какую… — Леший даже кулаки сжал с такой силой, что они заскрипели, подобно гнущимся деревьям.

— А с силой… — заикнулся было я.

Но леший меня остановил, уловил с полуслова, о чем я хочу спросить:

— Я же говорил, что не быстрое это дело. И неизвестно еще, получится, аль нет. Прости, товарищ мой Чума, но помочь твоему одноглазому «братишке» я не смогу.

— Послушай, а сможешь что-нибудь сделать, чтобы они его увезти отсюда не смогли? Задержать как-нибудь? Хотя бы на денёк?

— Хм… — старичок задумался, почесывая длинную бороду. — Могу дождь проливной устроить, — предложил он. — И не только над лесом, но и над всей ближайшей округой. Ветры призову — растащат хляби на большие вёрсты окрест. Да что там ветры — настоящий ураган сотворить сумею. Дождь так дороги развезёт — никому не проехать, не пройти… Даже эти железяки в грязи потонут…

— Сколько держать такое светопреставление сможешь? День? Два? — Я быстро прикидывал, сколько времени мне понадобится, если я сумею претворить в жизнь только что забрезживший в моей голове план.

— Два дня, пожалуй, что и смогу, — кивнул Большак. — На третий точно выдохнусь — не такой уж и большой у меня лес. Вот до того, как вы, людишки, вырубать его начали, я такое мог…

— Дедко Большак, когда начать сможешь? — нетерпеливо перебил я его.

— Да вот прямо сейчас и начну, — степенно кивнул леший. — Дело то весьма небыстрое…

— Тогда начинай! А за помощь мы с тобой позже сочтемся, — пообещал я. Хотя сейчас я мог пообещать даже луну с небес, лишь бы только вытащить зубастого братишку. Главное, чтобы эти утырки в черных рясах его из Тарасовки не вывезли. А то, ищи его потом…

— Если лес мой от супостата иноземного спасёшь — в расчете будем с тобою, товарищ мой Чума, — ответно пообещал леший. — А теперь иди, делай свои дела. Два дня у тебя — а там, прости…

— Благодарствую, дедко Большак! — Я поклонился в пояс старичку и стремглав понесся в Ведьмовскую балку.

Я бросил под ноги «слово», что выцыганил у лешего, и мне открылась чудесная тропа, ведущая до самого дома. Буквально пара шагов (на самом деле, конечно больше, это я утрирую), и вот я уже стою во дворе поместья, выстроенного Афанасием Никитиным еще три сотни лет назад.

Акулинка, едва меня заметив, бросилась навстречу, громко крича:

— Мама! Мама! Рома вернулся! Живой!!!

Добежав, она кинулась мне на шею, едва не свалив с ног. Я обнял её крепкое молодое тело, и прижал к себе ставшего родным человечка. В такой момент никаких «других» чувств я к девушке не испытывал.

Глафира Митрофановна тоже не заставила себя ждать, появившись практически сразу. Дождавшись, когда её дочурка меня отпустит, тоже обняла. Однако делала она это весьма осторожно, чтобы, ненароком, в очередной раз не поддаться тем горячим чувствам, которые её до сих пор не отпускали. И я прекрасно это почувствовал — ведьмак же.