Соль и призраки (ЛП) - Харди Камрин

Аннабель коротко склонила голову и удалилась. Бернард перевернул велосипед, поправил сиденье, нажал на рычажок звонка, издавший приглушённый и

хриплый звук, и посмотрел на Юэна.

— Ну что, поехали?

Бернард плохо помнил дорогу, поэтому ориентировался по запомнившимся

образам. Перед проржавевшим грузовиком, который уже едва был виден среди

зарослей кустарника, съезд на грунтовую дорогу. Потом на развилке с дубом

надо повернуть направо. Дальше небольшой пруд, теперь превратившийся в

болото, а после него на ещё одной развилке налево. И так далее. Конечно, больше чем за десять лет многое изменилось. Лес сильнее подполз к дороге. От

старых уже тогда заброшенных домиков остались только камни или вовсе ничего

— всё поросло травой и цветами.

Когда Бернард был маленьким, они часто с родителями пускались по этому пути

на велосипедах. Он сидел на раме, крепко вцепившись в руль, пока отец крутил

педали. Потом, когда стал старше, сам научился кататься на велосипеде.

Теперь же они с Юэном пересекали поля с фермами, проезжали через крохотные

деревушки, останавливались, чтобы сделать фотографии и сравнить, как

изменились места, изучая старые снимки Грегора. Солнце светило ярко и

пригревало лицо, иногда скрываясь за пушистыми, похожими на сахарную вату

облаками.

Около небольшого подлеска они решили остановиться на привал и заодно

перекусить. Мелодично мыча, Юэн с набитым ртом

записывал идеи для песен, пристроив блокнот на коленке. Бернард иногда

опускал взгляд на листок, который быстро заполнялся словами, линиями и

точками с хвостиками, но разобраться в этих записях до сих пор не мог. Всегда

ждал, когда такие наброски Юэн переделает в музыку, и каждый раз удивлялся, как у него так получалось. Как вообще в его голове появляется складный и

наполненный смыслом текст? Как возникает сама мелодия? Каким образом он

накладывает одно на другое, чтобы в итоге получилось гармонично?

— Кстати, как ребята там без тебя? — спросил Бернард, медленно пережёвывая

сэндвич.

— Нат очень скучает, — усмехнулся Юэн, роняя крошки на блокнотный лист.

— Кто бы сомневался...

— Собираются иногда репетировать, но выступать без «голоса» не будут.

Юэн нахмурился и поджал губы. Потом пощёлкал пальцами, покрутил головой и

принялся что-то быстро записывать в блокнот. Бернард перевёл взгляд на его

ногу, где под носком на щиколотке прятался малозаметный шрам.

Он с ужасом вспоминал то время, когда Юэн взял перерыв в музыке из-за этого

шрама. Бернард верил, что Юэн сильнее собственных фобий, и его желание

выступать на сцене слишком велико, чтобы пойти трещинами от собачьего укуса, но всё же было тревожно какой-то период слышать его песни только дома.

Спустя время, конечно, всё наладилось, и ребята вновь воссоединились, с

прежним азартом погружаясь в репетиции и обдумывание стратегий

продвижения. А там пошли концерты, на которых Бернард подрабатывал

фотографом, звукозапись в студии и трансляции песен по местному радио, и всё

вроде стало как прежде, даже лучше. Однако порой как тень проскакивала мысль

о произошедшем...

После лёгкого перекуса они пристроились отдохнуть на солнышке. Чуть

прохладный ветер приятно обдувал лицо. Слышался стрёкот кузнечиков и

сверчков, из подлеска доносились птичьи голоса и шелест листвы.

— Здесь больше никого нет, — сказал Бернард, — можешь снять кофту.

Помедлив секунды две, Юэн стянул тонкий лонгслив и, подложив его под голову, улёгся на траву.

— Даже не помню, когда в последний раз моего тела вот так касались солнечные

лучи, — усмехнулся он.

Оторвав травинку с пушистым кончиком, Бернард провёл ею по животу Юэна

над поясом шорт.

— Щекотно, — улыбнулся Юэн, приподняв веки.

— Знаю, — ответил Бернард и продолжил рисовать травинкой невидимые линии

на его теле.

Он обвёл мышцы пресса, поочерёдно заключил соски в окружности, коснулся

ключиц и провёл по шее, которую Юэн податливо подставил.

— Ты тоже можешь снять футболку...

Недолго раздумывая, Бернард последовал рекомендации, жаркое солнце сразу

припекло плечи и спину. Он снова взял травинку и провёл кончиком Юэну по

плечу, потом медленно опустился к предплечью и, склонившись, оставил на

шраме невесомый поцелуй. Юэн глаз не открыл, но губы его растянулись в

улыбке.

Зажав травинку во рту, Бернард продолжил эту незатейливую игру. И мягкий

пушистый кончик вновь касался ключиц и шеи Юэна, порхал по его грудине и

животу, легко задевал соски.

Пока они вот так лежали, солнце успело несколько раз скрыться за облаками и

снова вынырнуть. Ветер волнами покачивал траву. Юэн делал вид, будто

задремал, хотя порой касался оголённой груди и пресса Бернарда тыльной

стороной пальцев и тихонько улыбался, пока травинка рисовала узоры на его

коже.

Огладив едва ли не каждый дюйм его тела, Бернард склонился и поцеловал Юэна

в приподнятый уголок рта.

— Наверное, с тебя хватит солнечных ванн, — сказал он, потянув за край кофту

из-под его головы. — А то обгоришь.

— Да, — согласился Юэн, привставая.

Бернард тоже взял футболку, но успел только протиснуть голову через ворот, как

ощутил прикосновение пальцев к своей спине, а потом и мягких губ к лопаткам.

Он так и застыл, склонившись к согнутым коленям.

— А ты как будто уже немного загорел, — прошептал Юэн.

— Наверное, моя кожа иначе воспринимает солнце.

— Я давно это заметил.

Юэн поцеловал Бернарда между лопаток, взъерошил ему волосы и, натянув

лонгслив, поднялся.

— Поехали, Бёрнс.

И они снова пустились в путь по витиеватым грунтовым дорогам, местами

натыкаясь на огромные лужи со вчерашней бури, пока не достигли точки

назначения.

Реку было слышно издалека. Бернард с Юэном пересекли перекинутый через неё

хлипкий мост и подъехали к каменной водяной мельнице. Бернард даже

удивился, что она ещё работала. И не просто работала, а процветала. Неподалёку

отстроили пекарню, где они купили выпечки и свежеиспечённого (ещё горячего!) хлеба. Правда, там же всё и съели, примостившись на покрытых мхом камнях

около мельницы, слушая журчание и плеск воды и смотря, как крутится колесо.

Бернард достал из рюкзака старый снимок, на котором он был вместе с

родителями на фоне этой самой мельницы.

— Ты не показывал эту фотографию, — сказал Юэн, «примеряя» изображение с

картинки на реальность.

— А я её сам только недавно нашёл. В очередной коробке отца было много

однотипных фотографий. Я уже собрался сжечь её целиком, но в последний

момент решил перебрать и обнаружил это. Будто он специально припрятал самое

хорошее среди непримечательного.

На фотографии худощавая мать в длинном белом сарафане со спины обнимала

маленького Бернарда. Голову её величал венок из цветов и веточек, отчего

создавалось ощущение будто у неё маленькие и тонкие оленьи рога. Отец стоял

рядом с закатанными рукавами клетчатой рубашки и интуитивно держал руку на

уровне груди, там где обычно висит фотоаппарат. Бернард и сам иногда держал

руку так. Даже когда при нём не было фотоаппарата. Привычка.

— У тебя красивая мать, — произнёс Юэн и, подтолкнув Бернарда в бок, добавил: — Ты тоже симпатичным получился.

— Ты щедр на комплименты, — сказал Бернард, делая глоток из бумажного

стаканчика. Кофе они прикупили там же, в пекарне. И у этого вкус был

насыщеннее, чем у того, который обычно продавали на заправках. А может, еда и

напитки просто казались вкуснее на свежем воздухе после долгой велосипедной

прогулки. — Но своим кофе я с тобой не поделюсь.

Юэн сверкнул на него взглядом и хмыкнул.

— Мне казалось, ты больше похож на отца, — задумчиво продолжил он, рассматривая фотографию, — однако теперь вижу, что ты много унаследовал и