Опричник. Том 2 (СИ) - Демченко Антон Витальевич

Пройти нам удалось всего лишь шагов сто. Можно сказать, только-только отошли от опушки, и, попетляв меж растущих у её края деревьев, нырнули за занавесь густого кустарника, как Рост поднял сжатую в кулак руку вверх. Ну, с этой сигнальной системой знакома вся наша компания, а потому мы послушно замерли на месте. Миг, и егерь, которого сейчас язык не повернётся назвать «бывшим», поманил нас к себе. Оля чуть помялась, помня первый приказ ведущего, но, всё же, последовала приглашению следом за мной.

— Гляньте, — тихо проговорил Рост, указывая на широкую прогалину меж деревьев, поросшую ярко-зелёным ковром мха, когда мы остановились в паре шагов от него. — Ничего не замечаете?

Я мог бы сказать, что чую дрожание Эфира над этой мшистой мини-полянкой, буквально усеянной алыми бусинами клюквы, которой в этом сухом перелеске, лишённом даже намёка на наличие болота, делать просто нечего, но… промолчал. А вот Оля о неуместности этого ягодного птичьего «счастья» высказалась сразу.

— Верно, бо… боярыня, — отозвался Рост. — Не место ему здесь. Совсем не место. Но оно есть. А это значит что?

— Что? — нахмурилась Ольга. Ну да, в отличие от меня, подаренные Сергеем Львовичем справочники она не учила. Лишь просмотрела по диагонали, и только.

— Путанка или плетёнка, — пришёл я на помощь жене. Наш егерь довольно покивал.

— Плетёночка. Она самая и есть, — уточнил он. — Путанкой она лет пять тому назад была. Видишь, как «мох» за деревья цепляется? Не по одной стороне растёт, а словно стволы целиком обнимает. Да понизу, вверх не лезет. Первый признак, что аномалия уже и более крупной дичью, чем голодные птички, не брезгует. Но и силу она ещё не набрала. Того же кабана такой вот плетёнке нипочём не удержать, порвёт он её, да по сторонам размечет. А вот зайца какого или ту же лисицу эта плетёночка схарчит быстро и следов не оставит. Понятно?

— Понятно, — закивали мы с Олей.

— Ну а раз понятно… чего стоим, кому ждём? — построжел Рост. Мы с женой переглянулись и… я сделал приглашающий жест рукой, мол, прошу, моя госпожа, ваш выход.

Полыхнуло электросваркой, и весёленький цвета молодой листвы мох почернел. Запрыгали по псевдоягодам крохотные молнии, и те осыпались наземь серым пеплом. Секунда, другая, и вот на месте красивой лесной полянки оказалась присыпанная серой пылью и лишённая даже намёка на растительность, лысая прогалина. Первый пошёл…

Глава 6

Мелкий великий шаман, однако

Внимательно наблюдая за тем, как исчезает после удара Ольги очередная аномалия, я пришёл к довольно интересным выводам. Если порождения Эфирного ветра, принявшие псевдорастительные формы, легко уничтожаются практически любой боевой стихийной техникой, способной разрушить их физическое воплощение… или мощным, но простым в своей основе эфирным волевым посылом в клочья рвущим аморфную структуру твари, то аномалии, принявшие более подвижную псевдоживотную форму, уже не так просты. Нет, и их можно уничтожить боевыми приёмами стихийников, но тем же новикам такой финт скорее всего не удастся. А если действовать эфирными методами, то бить такую аномалию уже нужно и на эфирном, и на материальном плане сразу, иначе велик шанс упустить тварь. Ведь воздействие, направленное на эфирную составляющую, прежде всего ослабляется физическим телом, играющим в этом случае роль весьма толкового естественного щита. Проблема, хорошо знакомая целителям, по той же причине вынужденных использовать лечебные техники только контактным способом.

В то же время эфирный удар, направленный только на физическое тело твари, хоть и способен размазать её тонким слоем по земле, но приводит лишь к тому, что эфирный конструкт, представляющий собой саму суть аномалии, ускользает из-под атаки и линяет прочь на всех парах. Да, тела тварь лишается, но… дайте ей год-другой, и она восстановит свой физический носитель, причём, скорее всего, тот будет в разы прочнее, сильнее и шустрее. Ведь бой, даже закончившийся потерей тела, для твари лишь опыт, который она непременно использует для своего развития.

Пусть как гранд я лишён проблемы целителей и мой эфирный удар, полагаю, способен очистить пяток десятин земли от поселившихся на ней псевдоживотных аномалий разом. Но… зачем прерывать веселье моих спутников? Они с таким азартом гоняют этих тварей…

В общем, поняв, что никакая серьёзная опасность моей жене не угрожает, я со спокойным сердцем оставил её на попечении увлечённого любимым делом Сергея Львовича, а сам отправился обратно к усадьбе. Окном, конечно. Рыжего я оставил Ольге для пущей мобильности.

И да, бездельничать, пока егерь таскает Ольгу по сельским буеракам, я не намеревался. Была у меня одна идея-задумка, появившаяся после нашего первого визита в разрушенную усадьбу. Если быть точным, то мне не давало покоя нечто, чьё недоброе внимание я чувствовал в прошлый раз… то самое, что чуть не заморочило Ольгу. Собственно, именно поэтому я и решил оставить свою жену с егерем, чтобы не волноваться ни за неё, ни за Сергея Львовича, пока буду разбираться с нечистью, поселившейся в подвале разрушенного дома. Самонадеянно? Может быть. Но у меня были немалые основания полагать, что я способен справиться с любым мороком, если его воздействие связано с эфиром. А тварь давила именно им. Уж это-то я успел почувствовать, пока оттаскивал жену от старинной, невесть как уцелевшей двери, ведущей в подземную часть усадьбы.

Полюбовавшись на творение давно умершего мастера, я провёл пальцами по тронутому ржавчиной замысловатому узору держателей дверных петель, коснулся массивного, тоже кованного вручную крепежа засова, глубоко вздохнул и, на миг уйдя в разгон, ударил по давно набравшему каменную прочность дубовому брусу, запиравшему вход в подвал. Дерево сухо треснуло под моей ладонью, в нос ударил запах пыли, и тяжёлая дверная створка словно нехотя, с жалобным скрипом медленно отворилась внутрь тёмного неосвещённого провала.

Кое-как разглядев начало каменной, и даже с виду древней лестницы, ступени которой оказались вытерты подошвами поколений обитавших в этом доме людей до появления выемок, я прислушался к Эфиру, но так заинтересовавшее меня чужое внимание засечь не смог… сразу. То, что поселилось внизу, словно затаилось, спряталось в темноте и выдало себя, лишь когда я спустился по крутой лестнице вниз и луч зажжённого мною фонаря заметался по сторонам, высвечивая то кирпичную кладку внутренних стен, то камень стен внешних, то массивные плиты пола, то неожиданно высокие сводчатые потолки. Здесь у лестницы было сухо, и отсутствовал даже намёк на сырость или запах гнили. Впрочем, учитывая тотальную пустоту помещения, это было не удивительно. Здесь даже пыли особой не было. А вот обитатель подвала наконец проявил себя.

Нет, на меня не выпрыгнула из темноты какая-нибудь чупакабра, и не завыло гнусаво, потрясая призрачными цепями, выплывшее из стены привидение. Просто в окружавшем меня спокойном эфирном омуте вдруг словно прорезалось чьё-то настороженное внимание. Вдумчиво-настороженное, я бы сказал. Так какой-нибудь гурман, должно быть, поглядывает на поданное ему незнакомое блюдо, приготовленное пусть и именитым поваром, но из напрочь неизвестных едоку продуктов. Вроде бы, оно и должно быть съедобным, но каково на вкус и стоит ли рисковать своими вкусовыми рецепторами ради сомнительных экспериментов… Вопро-ос.

Но долго размышлять над поданным блюдом ни один гурман не станет. И мой пока неизвестный визави в этом плане ничем не отличался от голодного обжоры. Наверное, его удар должен был смешать мои мысли, словно миксер взбивает яйца. Быстро и беспощадно. Но здесь тварь обмишулилась.

Направляемый моей волей Эфир вздыбился иллюзорной стеной, принимая на себя удар противника. И… дрогнув, устремился вперёд, туда, где я почуял концентрацию чужого жадного желания. Потусторонний визг ввинтился в уши и стих, булькнув напоследок что-то абсолютно нечленораздельное. Терять время я не стал и устремился к тому месту, где ощущал биение спелёнатой моей волей эфирной структуры. Незнакомой, совершенно непохожей на виденные мною сегодня аномалии. Пролетев несколько комнат под разгоном, я оказался перед массивной, сложенной даже не из кирпича, а из тонких плинф[40], древней печью, в широком зеве которой бился какой-то тёмный клубок. Полюбовавшись на побеждённого противника, я уже хотел было расплющить эту нечисть, сдавив в тисках своей воли, когда по окружавшему нас Эфиру вдруг прошла волна, расшифровать которую иначе как просьбу о пощаде я не мог.