Александр Светин - Anamnesis morbi. (История болезни)

Кларочка молча кивнула. По ее щекам текли слезы, смешиваясь с теплыми каплями летнего ливня.

Я ничего не понимал. О чем это он?

— Ты поймешь потом, — пообещал мальчишка, отпуская Кларочкину руку и возвращаясь ко мне. Тоже читает мысли?

— Читаю, — улыбнулся он и махнул рукой в сторону радуги. — Пойдем прогуляемся. Нам есть о чем поговорить. Твои друзья не станут возражать?

Они не возражали. Петрович сидел на земле и, вывернув стопу, старательно ее изучал. Услышав вопрос, он разулыбался и отрицательно помотал головой. Дескать, не станет.

А вот Кларочка… Нет, она тоже не возражала. Но с ней творилось что-то странное. После непонятных слов нашего гостя девушка как-то сразу поникла вся. Вот и теперь она стояла сгорбившись, втянув голову в плечи и сжав кулачки у груди. И — плакала, нет — рыдала, не выпуская наружу ни единого звука. Только плечи ходили ходуном, да из глаз по-прежнему лились слезы.

— Пойдем же! — нетерпеливо позвал мальчик и неторопливо двинулся к разноцветной арке, повисшей между холмами.

Я послушно побрел за ним, пытаясь успокоить скачущие в голове мысли. Неужели ОН?!

— Ага. Это я, — буднично и, кажется, даже смущенно ответил подросток, не оборачиваясь.

В полном молчании мы прошли под миниатюрной радугой и остановились. Невероятный гость повернулся ко мне и опять улыбнулся:

— У тебя очень забавный вид. Будто привидение увидел.

— Привидение я уже видел, — я обрел наконец дар речи. — Хруля, например.

ОН покачал головой.

— Хранитель — не привидение. Он нематериальный, верно, но — не привидение. Он — Хранитель.

Я молча кивнул. Это я уже уяснил.

Дождь прекратился также неожиданно, как и начался. Будто обрадовавшись этому, солнце с удвоенной силой обрушилось на влажную степь, на глазах высушивая пожухлую траву. А радуга — осталась.

— Ты, наверное, хочешь спросить, зачем я здесь? — на долю секунды опередил мой вопрос мальчишка.

— Да. Но не только это. Почему я? — едва шевеля губами в странном оцепенении, прошептал я.

— Можно я сначала отвечу на последний вопрос? — неуверенно попросил ОН.

Я кивнул.

— Павел, я не знаю, почему именно тебе выпало идти за жезлом. Правда не знаю. Так получилось. Ты оказался рядом с умирающим хранителем этой тайны. Тебе он доверился. А потом случился тот несчастный случай, когда тебя ударило током от этого вашего прибора, как его… де…

— Дефибриллятора, — машинально уточнил я.

— Ну да, его самого. И ты умер. Но твои друзья не дали твоей сущности уйти в Улей. Они оживили тебя, сами не ведая, что творят. И тогда к тебе пришел Хранитель.

— Но… разве это не ты его послал? — изумился я.

ОН усмехнулся и отрицательно помотал головой.

— Нет, конечно. Хранитель пришел сам, по собственной инициативе. Но, если бы не твоя смерть, пусть и кратковременная…

— Клиническая, — опять уточнил я.

Подросток непонимающе вскинул на меня глаза. Они были синими, как у Хруля.

— Клиническая смерть! — поспешил я пояснить.

— А-а-а… ну да, клиническая. Так вот, если бы не твоя клиническая смерть, у тебя не было бы никакой возможности увидеть Хранителя. А у него — явиться к тебе. Ибо по Правилам Игры, Хранитель может являться людям (вернее, их душам) только после их смерти. Но мы как-то не уточнили в свое время, после какой именно.

— В том числе и после клинической? — я понимающе кивнул.

— Именно. В том числе и после нее, — подтвердил парнишка.

Я растерянно опустил руки:

— Но… как же так. Ведь ты же — всемогущ и милосерден. Так, по крайней мере, у нас тут считается. Разве ты не можешь сам добыть этот несчастный жезл, чтобы люди не пострадали?

ОН грустно покачал головой:

— Я не всемогущ, Павел. И вовсе не милосерден. И то, и другое — распространенные ваши ошибки.

Я оторопел: как это, не милосерден? Как это — не всемогущ?

— Да вот так. Вы сами наделили меня этими качествами. На самом деле я всего лишь дал вам свободу быть самими собой. И свободу выбора. Не более того.

— Выбора чего? — тупо поинтересовался я.

— Всего. Выбора пути, выбора решения, выбора человека, с которым хочешь быть рядом… Вся ваша жизнь — это выбор. Неужели вы до сих пор так и не поняли: нет никакой божественной предопределенности! Или как там вы ее называете? Судьба? Так вот, нет ее! Все, что вы делаете — вы делаете по собственному выбору, и я тут совершенно ни при чем… — ОН тяжело вздохнул и продолжил, укоризненно глядя на меня: — Так почему же вы все ваши горести и радости связываете со мной? Человек родился — слава мне, человек умер — я, стало быть, прибрал. На войне, разглядывая друг друга в прицел, по обе стороны линии фронта призываете мой гнев на головы противника… Бред! Это ваши игры и опять же ваш выбор: с какой стороны быть. С кем быть… и каким быть.

Я жадно вслушивался в слова маленького бога, и у меня нарастало ощущение дежавю. Эта манера разговора, эти интонации… Этот голос, в конце концов! Все это казалось весьма знакомым.

А ОН между тем продолжал:

— Впрочем, некоторая предопределенность все же существует. Я навязал вам возможность выбора. С некоторого времени я понял, что вы — не просто игрушки. Да, мне интересно наблюдать за вами, не скрою. Да, в свое время мы создали вас… да чего уж там, ради забавы создали! Но живете-то вы своей жизнью. В которую я не вмешивался, не вмешиваюсь и вмешиваться не собираюсь! Да и брату не позволяю…

— Брату?! — переспросил я, не поверив ушам.

— Ну да, брату. Младшему. Ты же, насколько мне известно, с ним разговаривал?

Я понял, что схожу с ума. Впрочем, теперь-то как раз становилось понятно сходство голосов и манеры вести разговор… Братья! Безумие какое-то…

— Разве он тебе не сказал, кем мы приходимся друг другу? — удивился подросток.

Я молча помотал головой.

— Хм, странно… забыл, наверное. Так вот, я не позволяю брату вмешиваться в ваши дела. У него, знаешь ли, другое представление о вашем предназначении. Вот он-то как раз и считает, что вы — всего лишь игрушки, которые не должны обладать собственной волей. И ведет свою партию в Игре соответственно.

Бог помолчал, задумчиво рисуя пальмовой веткой неведомый узор у своих ног. Я терпеливо ждал.

— С некоторых пор брат начал заигрываться. В Игре он стал применять способы, которые мне кажутся… гм, мягко говоря, нечестными. Но — они никоим образом не противоречат Правилам.

— Например? — вскинулся я.

— Да вот — последний пример! — ОН досадливо кивнул на уткнувшийся носом в землю лайнер. — Для того чтобы помешать тебе добраться до жезла, брат, не задумываясь, уничтожил целый самолет. Не сам, конечно, с помощью своих Охотников, но — уничтожил-таки. И люди погибли бы, если бы не твоя находчивость и вмешательство Хранителя.

Я рассеянно кивнул. Погибли бы, точно.

— Так вот, поскольку мой брат стал применять в Игре не совсем корректные методы, я и решил вмешаться. И немножечко, самую малость помочь тебе и твоим друзьям. Это и есть ответ на твой вопрос — зачем я здесь. Как только я понял, что Хранителю не удержать время до того, как вы окажетесь в безопасности, — это сделал за него я.

— Спасибо, — прошептал я, переваривая услышанное.

— Не за что! — пожал плечами бог. — И еще. Я не хочу, чтобы в пути с вами опять приключилось что-либо подобное. А поэтому, после того как я уйду, у вас будет ровно полчаса для того, чтобы забрать из самолета вещи…

Я машинально включил секундомер на часах.

Мальчишка со ссадиной на коленке улыбнулся:

— Не сейчас. Засечешь время после моего ухода. Так вот, собрав вещи, вы все встанете под радугой. И окажетесь там, куда вы не долетели.

— В Домодедово? — уточнил я, выключая секундомер.

— Нет. На Крите, — опять улыбнулся ОН. И протянул мне руку. — А теперь давай прощаться. Мне пора.

Я пожал богу руку. И задержал ее в своей, не решаясь отпустить. Ладошка была сухой, теплой и слегка шершавой. Как у всех мальчишек его возраста.

— Но…

— Хочешь спросить, было ли на самом деле все то, что описано в ваших церковных книгах? — опять опередил меня ОН.

Я закрыл рот и кивнул. Но божественную длань отпустил.

— Не скажу, — покачал бог головой. — Кое-что было. Что-то — вымысел. Выбирай сам, чему и во что верить.

Я вздохнул. А ведь он прав, я вовсе не хотел услышать ответ!

Парнишка лукаво улыбнулся.

— Удачи тебе, Павел. И твоим друзьям тоже. И запомни: вы сами делаете свою жизнь. Плохую ли, хорошую, счастливую или нет, но — сами. Я ни при чем! — с улыбкой бог развернулся и неторопливо пошел прочь.

Но, не пройдя и пяти шагов, обернулся:

— А знаешь, я вам завидую. Честное слово! Ваша жизнь короткая, но такая… — мальчишка сделал паузу и пошевелил пальцами в воздухе, будто бы выуживая оттуда нужное слово, — такая яркая! А может, потому и яркая, что короткая? — спросил он сам себя, пожал плечами и побрел дальше, что-то насвистывая.