Марк Валентайн - Невероятные расследования Шерлока Холмса

Пожалуй, стоит упомянуть, что мой друг имел обыкновение вести сразу несколько расследований. Обнаружив его одетым для ночного выхода, я спросил:

— Холмс, вы еще над чем-то работаете?

— Как видите, — указал он на видавшую виды блузу рабочего и такую же старую куртку, надетую поверх нее. — Долг зовет в любое время дня и ночи. Надеюсь вернуться часа через два, не позднее.

— Я готов помочь!

— Дорогой мой Ватсон, сегодняшнюю ночь вам лучше провести дома. В этом деле ваша помощь не потребуется.

— Слишком опасно?

— Опасно? — Судя по удивлению на лице Холмса, такая мысль не приходила ему в голову. — Возможно. Но маловероятно.

— Вы же знаете, я без колебаний…

— Дорогой мой доктор, — улыбнулся он, — позвольте вас заверить: в этом я нисколько не сомневаюсь. Но я направляюсь в Ист-Энд.

Ист-Энд, с его бойнями и убогими халупами, с бездомными попрошайками и пьяными моряками, с чернорабочими из Индии и Китая, с бандитами и мошенниками всех мастей, не место для джентльмена. Тем не менее ради Холмса я был готов вытерпеть и гораздо худшее, чем визит в трущобы.

— Всего лишь Ист-Энд? Кажется, Холмс, вы меня недооцениваете.

— Ах, Ватсон… — Он задумался на мгновение. — Нет, вам в самом деле лучше остаться: вы скоро женитесь и следует подумать о будущей супруге. — Он поднял руку, предупреждая мои возражения. — И никакой опасности нет. Прошу, не бойтесь за меня. Я могу избежать неприятностей без особого труда. Но вы… Как бы выразиться поделикатнее… Мне предстоят встречи кое с кем в тех местах, куда не стоит заходить джентльмену, который готовится к свадьбе.

— Холмс!

— Что поделаешь, мой дорогой Ватсон. Дела.

С тем он и покинул квартиру.

Холмс ни в эту ночь, ни в следующую не разобрался со своими делами. К концу августа он стал наведываться в Ист-Энд раз или два в неделю. Я быстро привык видеть его уходящим по вечерам в странной одежде и перестал ломать над этим голову. Но мой друг по-прежнему ничего не рассказывал, а регулярность его ночных отлучек вызвала подозрение: что, если он навещает женщину? Конечно, едва ли это совместимо с моим представлением о Холмсе — он никогда не выказывал интереса к прекрасному полу. Но все же врачебный опыт гласит: даже самые стойкие мужчины временами подвержены романтическим позывам. Хотя слово «романтические» в данном случае вряд ли уместно.

Я никогда не посещал места с дурной репутацией, но, будучи военным врачом, хорошо представлял себе род занятий обитательниц Уайтчепела. Мой друг чуть ли не прямо сказал об этом, предупредив: «Не стоит заходить джентльмену, который готовится к свадьбе». Но как раз женщины подобного типа могли казаться подходящими Холмсу. Никакой романтики: обычная работа для нее, разрядка для него. С десяток раз я намеревался предупредить моего друга об опасности скверных заболеваний, которыми чревато тесное общение с такими женщинами, но так и не решился. Возможно, я ошибаюсь насчет Холмса, но что же тогда влечет его в Уайтчепел с завидным постоянством?

Как-то вечером, вскоре после ухода Холмса, мальчик-посыльный доставил адресованный ему маленький пакет. В адресе отправителя я прочел: «Джон Б. Курс и сыновья». Что внутри — непонятно. Однако имя отправителя показалось мне смутно знакомым. Но как я ни пытался вспомнить, где слышал или читал его раньше, не смог. Я оставил пакет в гостиной и на следующее утро заметил: Холмс его забрал, хотя не упомянул ни о самом пакете, ни о содержимом, и мое любопытство осталось неудовлетворенным.

Вскоре мой интерес заняло другое. Однажды утром газеты сообщили о жестоком убийстве на Бакс-Роу в Уайтчепеле: на улице нашли тело неизвестной женщины, уже после смерти жестоко изрезанное и вскрытое. Я прочел заметку моему другу, пока он пил утренний кофе. Насколько я мог судить, Холмс прошлой ночью не спал, хотя на нем это почти не отразилось. По поводу заметки он ничего не сказал. Я подумал: несмотря на жуткие обстоятельства трагедии, это обычное убийство, какими Холмс не слишком интересовался. В расправе над женщиной не было изюминки, странности, которая могла бы его привлечь. Эту мысль я высказал вслух.

— Не совсем так, Ватсон, — возразил он, не глядя на меня. — Мне интересно узнать, что думают журналисты о смерти Николс.

Я растерялся — газеты не сообщали имя жертвы — и вдруг припомнил: Холмс уже сколько ночей посещал именно Ист-Энд и, возможно, то самое место, где было совершено преступление.

— Боже мой, Холмс, вы ее знали?

Он посмотрел на меня долгим, пронизывающим взглядом. Затем отвернулся и рассмеялся.

— Ватсон, вы уж простите, но есть вещи, о которых мне бы не хотелось говорить.

Смех показался мне фальшивым.

Спустя неделю я увидел, как Холмс готовится к очередной ночной вылазке: проспав с обеда до вечера, он снова облачился в истрепанное и застиранное платье. На этот раз я ни о чем не спрашивал, просто оделся, чтобы следовать за ним.

Когда мой друг нахлобучил привычную дорожную шляпу, я был полностью готов и спокойно подошел к нему, держа руку в кармане пальто и сжимая рукоять старого армейского револьвера. Холмс взглянул на меня с неподдельным страхом и предостерегающе поднял руку.

— Господи боже, Ватсон! Если вы цените свою жизнь и честь, не вздумайте следовать за мной!

— Тогда скажите, прошу: вы занимаетесь чем-то… предосудительным?

— Я исполняю свой долг, — отрезал он и вышел за дверь, прежде чем я осознал, что не получил ответа на свой вопрос.

Готовясь ко сну и размышляя, куда направился Холмс и что там делает, я внезапно вспомнил, где видел название «Джон Б. Курс и сыновья». Подошел к шкафу с медицинскими принадлежностями и вынул небольшой деревянный ящик. Вот оно! Я смотрел на табличку тысячу раз: «Джон Б. Курс и сыновья. Качественные хирургические инструменты». Но зачем они Холмсу?!

На следующий день в вечерней газете появилась заметка об очередном ужасном преступлении. Убийца из Уайтчепела снова умертвил женщину, но не просто лишил ее жизни, а со знанием анатомии вскрыл тело и удалил несколько органов с помощью хирургических инструментов.

В ближайшее воскресенье я повел мою любимую Мэри в театр. Мысли в голове бродили невеселые, и я надеялся, что присутствие дорогого человека отвлечет от тяжелых раздумий. Но судьба сыграла шутку — в театре «Лицей» давали пьесу «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», которая подействовала на меня самым тревожным образом. Я смотрел ее буквально с открытым ртом, ошеломленный потоком внезапных догадок, и почти не обращал внимания на Мэри, сидевшую рядом.

После спектакля я поспешил домой, сославшись на внезапное недомогание. Видя мое пепельно-серое лицо, Мэри сразу подтвердила, что мне лучше идти домой, и стоило больших усилий разубедить ее отправиться на Бейкер-стрит и ухаживать за мной до выздоровления.

Пьеса считается фантастической, но в ней есть и чистейшая правда: в одном человеке действительно могут уживаться две личности! Стивенсон предпочел не называть лекарственное средство, могущее чрезвычайно обострить противоречия человеческой психики и расколоть ее надвое, но мои познания в медицине с легкостью восполнили пробел. Я отлично знал это средство. О да! Человек может подавить животное начало и превратить себя в машину с безукоризненной логикой и чистейшим разумом, но низменные позывы не исчезнут. Они лишь спрячутся, ожидая подходящей минуты, чтобы вырваться наружу.

Раньше я думал: Холмс выслеживает убийцу из Уайтчепела либо он и есть тщательно маскирующийся убийца. А теперь осознал другую возможность: вдруг он ищет преступника, не подозревая, что преступник — он сам?

Через неделю мой друг снова ушел в ночь. Утром следующего дня, мучимый любопытством и нетерпением, я изучил газеты, но не нашел сообщений о новом убийстве. Может, переутомился и стал жертвой разыгравшегося воображения? Но, кажется, Холмс был чем-то сильно озабочен либо удручен. Его явно тяготила какая-то мысль. Когда я предложил поделиться ею, он долго молча смотрел на меня, а затем покачал головой:

— Друг мой, я не смею.

После долгой паузы он добавил:

— Ватсон, если я внезапно умру…

Сдерживаться больше не было сил.

— Боже мой, Холмс! В чем дело? Расскажите хоть что-нибудь!

— Ватсон, это очень важно. Если я внезапно умру, сожгите мой труп. Обещайте!

— Холмс!

Он положил руку мне на плечо и внимательно посмотрел в глаза.

— Обещайте мне! Поклянитесь своей честью!

— Я обещаю…

— Своей честью!

— Я клянусь своей честью!

Словно обессилев, он внезапно рухнул в кресло.

— Ватсон, спасибо!

Холмс ушел той ночью, и на следующую тоже. При этом выглядел измученным, будто отчаянно искал что-то и никак не мог найти. Вечерами казалось, он был почти готов все мне рассказать, но в последний момент передумывал и снова молча уходил в лондонскую мглу.