"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич

Размазывая по лицу быстро таявшие снежинки, Рыжий упорно шел за всадником, наседающим на Павлову. Насте стало совсем плохо. Увидев черную махину, она села в снег, замерла, втянув голову в плечи.

– Настька! Ты чего сидишь? Вставай давай! – пытался докричаться до нее Верещагин.

Второй всадник теснил Мишку, бестолково бегающего от него по кругу. И круг этот все больше и больше сужался.

Антону почему-то показалось, что, если бы сейчас здесь был Андрюха Васильев, он бы легко придумал, как спасти Настю. Самому Рыжему в голову ничего не приходило. Он устал, страшно устал. Ему захотелось немедленно исчезнуть отсюда, из этого места, из этого времени. Хорошо было бы вернуться назад на несколько дней, чтобы никуда не ездить, а сидеть тихо дома, тупо пялясь в телевизор.

Как в замедленном кино, оба всадника взвились на дыбы. Настя обреченно прикрыла ладошками глаза с очками. Мишка неуклюже оступился и упал на колени в снег.

И тут сугроб, на котором сидел Антон, зашевелился. Рыжего подбросило вверх, с перепугу он пробежал несколько шагов вперед, прежде чем увяз в снегу, споткнулся, упал, проехался на пузе, врезавшись в Рыбкина. Вместе с ним он пролетел еще немного вперед и мягко приземлился между копытами лошадки, на которой приехала Катька Талаева. За его спиной раздалось недовольное ржание коня и противное змеиное шипение.

Ребята быстренько протолкнули Антона с Мишкой подальше в лагерь и вновь устремились к черте.

Снова ахнул лес, снова зашипел призрак. Вся поляна взорвалась криками «Ура!», и на Антона сверху свалились две темные фигуры. Перед лицом промелькнуло что-то знакомо-лохматое, оно больно ткнуло его кулаком под дых и откатилось в сторону. Рыжему стало нечем дышать, голова пошла кругом. Он разинул рот, чтобы захватить хоть сколько-нибудь воздуха.

– Здорово, ребяты! – гаркнул до боли знакомый голос. И все стало на свои места.

Около догорающего костра улыбался во весь рот невероятно довольный Васильев. За локоть он поддерживал еле стоящую на ногах Настю Павлову.

Глава VI

Череп коня Вещего Олега

Месяц назад.

День может тянуться долго и скучно. Особенно когда ждешь последнего урока с контрольной по математике. А может пронестись очень быстро, и только что начавшееся утро как-то вдруг незаметно превращается в поздний вечер. Так обычно бывает в субботу.

Воскресенье же было настоящим мученьем. А все потому, что лес – такой красивый, такой белый и пушистый, такой сказочный лес, – стал ареной настоящей борьбы за выживание.

Выводить из конюшни лошадей не хотелось. Но они просились на мягкий снег, на свежий воздух.

А снег все падал и падал, превращая лес в древнюю легенду. Он лежал на ветвях, пригибая их до земли, замерзал на еловых иголках, заносил тропинки. Ранним утром по нему пробегали первые лыжники. Они усердно накатывали лыжню. Когда на свою привычную прогулку вышли лошади, лыжников было уже очень много.

И дорога у всех была одна.

Война за лес то разгоралась, то затихала. Люди клали поперек тропинок бревна. Лошади перепрыгивали через них, разбивая лыжню еще больше.

В тот день после обеда лошадей напрокат никто не взял. Из денника вывели только Мамая. Катя Кошелева хотела выгулять его в лесу. Мамай взбрыкивал, играя на свежем снегу, пару раз попытался встать на дыбы.

Сначала Кате показалось, что лес уже успокоился, даже снег перестал идти. Заходящее солнце ярко высвечивало каждый бугорок на тропинке. Мамай шел мелкой рысью, смахивая длинным хвостом снег с веток. Катя перебирала в озябших руках повод, думая о вечере, о том времени, когда они закроют конюшню и пешком пойдут на станцию. Или отправятся в гости к Светке Андрияшиной, напьются чаю, будут смотреть телевизор.

Очнулась она от своих мыслей слишком поздно. Лыжник выбежал из-за поворота и уткнулся в Мамая. Катя даже не успела рассмотреть, какой он, этот лыжник. Перед мордой коня взлетели палки. Мамай резко остановился, взбрыкнул передними ногами и опустил их на лыжи. Затрещало дерево. От неожиданности и испуга лыжник заорал, ткнув в коня одной из своих палок. Железный наконечник угодил Мамаю в грудь. От резкой боли конь снова вскинулся. Лыжник упал на спину. Мамай поддал задом. Катя вылетела из седла, головой уйдя в ближайший сугроб. Почувствовав свободу, конь еще пару раз взбрыкнул и легким галопом помчался по тропинке.

– Стой! – подскочила Катя.

Она не слышала, что кричал ей лыжник. Мамай быстро удалялся. Вот он последний раз показался между деревьями и исчез совсем.

– Мамай!

Проваливаясь в снег, скользя по укатанной лыжне, Катя бежала за лошадью, не представляя, что теперь делать. Мамай мог петлять по лесу и день, и два. Ни голод, ни холод не заставят его искать дорогу домой.

А потом произошло вообще невероятное – только что перед ней были отчетливые следы копыт, и вот они исчезли. Зато справа и слева виднелись переворошенные сугробы, как будто в них специально кто-то валялся.

На конюшню Катя пришла через час, мокрая, вспотевшая, всхлипывающая, еле стоящая на ногах от усталости.

– Что? – по узкому проходу конюшни к ней шла Вика Жирнова.

– Он лыжника испугался, – в голос заревела Катя. – Я удержать его не смогла. Его палкой ударили!..

Не доходя до рыдающей Кати, Вика повернулась, рванула на себя запор денника. Потревоженный Офис удивленно покосился на нее.

– Седлаемся! – крикнула она, выводя коня в коридор. – Пешком мы его не найдем.

– Куда? – выбежала Оксана.

– Мамая искать!

Кошелева, утирая рукавом сопли, побежала к деннику Гравёра. Катя Талаева тащила седло к деннику Вердера.

– Темнеет. – Оксана все еще стояла около дверей.

– Час у нас есть. – Вика затянула подпругу, перекинула через голову коня уздечку.

Зацокали по цементному полу подковы. Лошади занервничали. Кошелева никак не могла вставить ногу в стремя – Гравёр танцевал вокруг нее, не желая стоять смирно.

В лесу все сразу перешли на рысь. Доехав до первого перекрестка, остановились.

– Расходимся, – скомандовала Вика. Ее маленькое скуластое лицо было напряженным, в глазах сверкнула злоба. – Встречаемся через полчаса в начале просеки. Если я увижу хотя бы одного человека, затопчу, чтобы не шлялся тут больше. Поубивала бы всех лыжников, вместе взятых!

Она грубо дернула повод и с места послала коня в галоп. Кати, оставшись вдвоем, переглянулись – такой злой Вику они еще не видели.

Поиски ничего не дали. Мамай как сквозь землю провалился.

Начинало темнеть, когда все снова собрались на просеке.

– Где ты его потеряла-то? – сердито спросила Вика у Кошелевой.

– Там, за поворотом, – мотнула головой Катя.

Жирнова резко развернула коня, посылая его по узкой тропинке.

Найти место падения оказалось несложно. На тропинке остались обломки лыж, было натоптано.

Вика спрыгнула на землю, пнула обломок лыжи.

– У, ненавижу, – прошептала она. – Ездят тут, ездят! Делать им нечего, мотаются туда-сюда.

Она снова пнула обломок и ахнула.

– Что? – подалась вперед Катя Талаева.

Из-под деревяшки выпало что-то блестящее. Вика быстро наклонилась.

– Подкова! – помахала она над головой находкой. – Новенькая.

– Значит, не наша. – Талаева с завистью смотрела на подругу: найти подкову – верная примета. Принесет удачу.

– Наша и быть не могла. – Вика вертела подкову в руках. – У нас лошади всю зиму не подкованы. – Улыбка сбежала с ее лица. – Где же все-таки Мамай? Куда его могло унести? – Она еще раз огляделась. – Хочу, чтобы все лыжники провалились, чтобы больше ни одного в этом лесу не было! – вдруг выкрикнула она, потрясая подковой над головой.

– Ты что? – испугалась Талаева. – Зачем? Пусть ездят…

– Чтобы их не было, – буркнула Вика, садясь в седло. – Надоели они.

– И мне они надоели, – вздохнула совсем скисшая Кошелева. – Я знаете как испугалась! А бедный Мамайчик? Он его прямо железякой в грудь ударил. Пусть, пусть все проваливаются вместе со своими лыжами.