А. Смолин, ведьмак. Цикл (СИ) - Васильев Андрей Александрович

К столу подходить я сразу не стал, вместо этого прислушался к тому, о чем они беседу ведут. Хотелось узнать, как далеко в своей глупости может зайти мой слуга и степень пронырливости моих гостей.

— А еще есть такие закладные покойники — посверкивая глазками, вещал Родион, то и дело отхлебывая чай из полулитровой фаянсовой кружки с надписью «Sacher». Он ее самолично спер из сувенирного киоска, расположенного в одноименном отеле перед нашим отъездом оттуда. И еще два прославленных торта с тамошней кухни умудрился прихватить, которые после в одно рыло и стрескал во время перелета из Вены в Рим — Вот там жуть настоящая! Я одного такого видал, когда мы со старым хозяином недалеко от Новгорода обитали. Они же, закладные-то, как вылежатся как следует и силу наберут, могут в новолунные ночи из ямы с кладом, что им оставлен для сбережения, вылезать.

— Да ладно? — профессионально-азартно среагировал Нифонтов — Прямо вылезать?

— Так и есть — Родька хрустнул сушкой — Один такой повадился к нашему дому шастать. Мы с хозяином в старой сторожке жили. Лесник, видишь ты, умер, про нее все и забыли. Так он в ночь притащится на огонек и давай чудить. То в дверь скребется, то в окно заглядывает, скулит, опять же. Сам кривой, косой, рожа синяя, зубы как у пилы острые. Жуть!

— А старый хозяин? — уточнил Пал Палыч — Чего его не отвадил? Он вроде ведьмак сильный был?

— Сложно здесь все — шмыгнул носом-кнопкой мой слуга — И простого-то покойника не так легко под землю загнать, а уж закладного… Тут такие знания нужны, которые не у всякого имеются. У Захара Петровича таких не водилось.

— А у нового? — отхлебнув чаю, спросил у Родьки Нифонтов — Имеются такие? С ним-то не страшно? Тем более, что он у тебя как раз по мертвякам специалист.

— То наше с ним дело — вдруг навесил замок на роток обычно неугомонный слуга — Бывших хозяев обсуждать с чужими у меня право есть, они уже мертвые, им хуже, чем уже есть, не станет. А нынешнему нам не можно кости перемывать, ни со своими, ни с чужими.

— Уважаю — отсалютовал ему чашкой Пал Палыч — Бусидо. Кодекс самурая.

— А я знаю, знаю! Самураи — это японские люди. Мы до них не добрались — посетовал Родька — Далеко. И дорого ишшо. А интересно было бы, ага. Я в телевизор видал, что у них города как муравейники в лесу! И спят они в этих… Как их… На гроб похожи еще…

— В капсулах — подсказал я, выходя из-под деревьев — Паш, держи травяной сбор. Такого в городе ни у кого не купишь, отвечаю.

— Ага — Пал Палыч поймал полиэтиленовый пакет, развернул его, нюхнул зеленую смесь, что в нем находилась, и от удовольствия аж головой помотал — Вот за это спасибо. Уважил!

— Коль, за забором соседка моя бродит — перевел я взгляд на Нифонтова — Вроде как гуляет перед сном грядущим. Моцион и все такое. Однако же я точно знаю, что сейчас самое время ей «Бесогона» смотреть и млеть, глядя на усы Никиты Сергеевича. Так что самое время определиться, чего ради ты ко мне приехал. Просто отдохнуть, попарится в баньке и воздухом подышать, или… Ну, ты понял. И имей в виду, Дарья Семеновна бабка принципиальная. Запросто завтра может просто с тобой не захотеть разговаривать, по принципу: «задолбал живот болеть, как сейчас стукну по нему кулаком!».

— Ведьмы, которые в возрасте, все с изрядным прибабахом — подтвердил Михеев, подставляя чашку под краник самовара и поворачивая вентиль — Что есть — то есть. Потому лучше их давить еще юными.

— Значит, рекомендуешь сходить? — уточнил у меня Николай.

— Я не могу тебе что-то рекомендовать или нет, это не моя жизнь, а твоя. И решение принимать можешь только ты сам. Как сделаешь, так и будет.

— Сразу видно, что набрался ты, Сашка, ума-разума в Европах — Пал Палыч потянулся за заварочным чайником — Скользкий стал, как угорь в воде, не ухватишь. Только не обижайся, это сравнение не для того, чтобы тебя задеть. Просто констатация факта. Тем более что мы с Колькой сами точно такие же.

Нифонтов встал из-за стола, достал из штанов миниатюрный фонарик и направился туда, где находилась калитка, Родька устремился за ним, чтобы проверить, закроет ли он ее как должно. Имелся у него такой пунктик, за которым, уверен, стоит какая-то давняя история.

— Надо бы для логического завершения этой сцены что-то сказать ему вслед, а нечего. Его теперь учить — только портить. — пробормотал Пал Палыч — Вот ведь!

— А Вика где? — спросил я у него, устраиваясь за столом.

— В доме — ответил мне оперативник — Она не любительница застолий.

— Ну да — кивнул я — Заметил. Хотя все равно это не очень правильно, могла бы с нами и посидеть.

— Так сходи, позови — лукаво посоветовал мне Михеев — В чем же дело?

Сходи. Умный какой. Вот сам возьми и сходи.

В этот момент, скрипнув входной дверью, из дома появился Антип, держащий в лапах широкую деревянную тарелку с наваленной на нее грудой пышущих жаром пузатых пирожков.

— Во, напек — подходя к нам, гордо сказал он — Утрешние все подъели, я, стало быть, еще сготовил.

— А что гостья наша? — уточнил у него я — Спать легла? Просто если нет, так может ты ей предложишь сюда прийти, с нами посидеть?

Надо заметить, что Антипу Виктория очень понравилась. Нет, даже не так. Он, не смотря на всю свою всегдашнюю независимость, как-то сразу проникся к ней большим уважением, как видно, заметив в строгой девушке нечто особенное. Что именно — не знаю, но непременно его расспрошу на эту тему позднее, поскольку сейчас домовику не до того. Просто давно гостей в доме не водилось, о сейчас он все силы сейчас клал на то, чтобы не ударить в грязь лицом. Для хорошего домового довольство гостей есть дело личного престижа. Тем более, если те его хозяину друзьями приходятся.

— Так нет ее там — прикладывая лапу к самовару, ответил Антип — Эх-ма, остыл. Надо бы подкочегарить маленько.

— Как нет? — озадачился я и переглянулся с Пал Палычем — А где же она тогда? Не в бане же?

— Она баню не любит — мотнул головой оперативник — Сам же вчера слышал.

— Вы о ком? — спросил у нас вернувшийся за стол Родька и тут же стянул с тарелки самый большой пирожок.

— Ты не знаешь, куда наша спутница делась? — поинтересовался у него чуть напрягшийся Михеев — А?

— Так она купаться пошла, минут двадцать как. Я как раз в дом за сахарком забегал, а она мне навстречу — перебрасывая печево с лапы на лапу, чтобы оно остыло, пояснил мой слуга — Полотенец через плечо перебросила, спросила, какая тропинка к речке ведет и пошла. Я ей говорю — вода-то еще холодная, май на дворе, а она только эдак улыбнулась и все.

— А, ну тогда все нормально — мигом успокоился Пал Палыч — Нашу Вику холодной водой не испугаешь, она морж. И на Крещение в прорубь лазает.

— На реку? — выпучил глаза Антип — Она? В ночь? Родион, что же ты за нерюх, диву даюсь! Чем дальше живешь, тем дурнее становишься, право слово! Ладно эти, они человеки, ничего почуять в ней не могли, но ты-то? Там же Карпыч, он красу нашу в свою свиту непременно забрать захочет, чтобы на русальной неделе, стало быть, ее…Ахти мне, ахти! И девки речные тоже сразу же ее за ноги сцапают. Будь уверен, они уже знают, где она живет и к кому приехала! Неважно, что из реки не вылазят, все одно ведают. Что ты глаза пучишь? А то не знаешь, как они не жалуют тех баб, которые близ нашего хозяина тереться станут? Они ж после Аглаи через одну спят и видят, как из реки по лунной дороге уйти за горизонт.

Родька ошарашенно моргнул и уронил пирожок.

— Что-то не так? — с оперативника вмиг снова слетело благодушие, он привстал — Что за Карпыч? Какая лунная дорога?

— Бежи, хозяин! — взвизгнул Родька — Короткой дорогой бежи, через репейники! Может, не дошла она еще до реки-то!

Я, мигом поняв, что именно происходит, пулей метнулся туда, где за деревьями имелась вторая калитка, выводящая прямиком к дорожке, идя по которой, можно было быстро добраться до реки, причем не выбираясь при этом на деревенские улицы.

— Ты здесь останься — услышал я за спиной голос Антипа, который, похоже заступил дорогу оперативнику — Хозяин сам справится, там ты ему не помощник, только испортишь все. Стой, тебе говорят! Не любит Карпыч таких, как ты, не друзья вы друг другу. Он глазом моргнет, еще и тебя девки в реке мигом утопят. Они сейчас в силе, ты сам к ним в руки дашься, доброй волей. Стой, говорю!