Товарищ "Чума" 3 (СИ) - lanpirot

Переодевшись, я вернулся во двор под навес, где застал шмыгающую носом Акулину с глазами на мокром месте, и Глафиру Митрофановну с сухим, но покрасневшим взглядом.

— Что у вас тут? — мазнув взглядом по расстроенным лицам моих женщин, поинтересовался я.

— Прощались… — пискнула девушка, промакивая слёзы накинутым на плечи цветным платком.

— Прекратили сырость разводить! — сурово произнёс я. — Всё будет хорошо! Это фрицам сегодня не поздоровится! Вот поплачь за них, пока они живы…

— Вот ещё! — «Вспыхнула» девушка, смахивая ладошкой слезы со щёк и разворачивая ссутуленные плечи.

Её крепкая грудь, плотно облепленная подмокшей тканью кофточки, которую она после нашего вояжа по лесу не успела сменить, мгновенно проявила себя во всей красе — напряженными сосочками, набухшими от прохлады. Твою мать! Вот как мне теперь это развидеть? Я ведь только о них теперь всю дорогу думать буду, а они — стоять у меня перед глазами!

Дед за моим плечом одобрительно, но смущенно «крякнул», видимо, тоже высоко оценив пикантную картинку.

— Ну доча, пойдем… — поймав плотоядный взгляд моего старика, произнесла Глафира Митрофановна, обнимая девушку за плечи, и буквально утаскивая её в избу. — Берегите себя, ребятки! — произнесла она на прощание, а Акулинка вновь громко всхлипнула.

— Пошли, — я потянул деда, до сих пор стоявшего с открытым ртом и судорожно сглатывающего слюну, в сторону тропинки, ведущей в лес, — нам нужно в Тарасовку до рассвета успеть! А до него уже совсем ничего…

Некоторое время мы шли молча по лесной тропинке, я — первым, дед — за мной, ступая след в след. Навернуться в темном лесу, ступив не «туда» — это, как нефиг делать. Вот и осторожничал старик. А я, знай себе шпарил, как по освещенному проспекту — с моим ведьмовским зрением мне любая темень нипочём!

— Ром, постой! — негромко окликнул меня старый, не разглядев в темноте нависающую над тропинкой ветку и едва не выколов себе глаз. — Не так быстро! Я как кошка в темноте видеть не умею…

— Извини. — Я немного снизил темп, ведь действительно разогнался не на шутку. Еще угроблю старика ненароком.

— Слушай, а это тоже оно? — спросил дед, когда мы пошли дальше, но теперь уже я посматривал через плечо на деда, проверяя, чтобы не отстал в темноте. Так-то действительно в лесу хоть глаз коли. Да еще и всё небо затянуто грозовыми тучами — ни луны не видно, ни звёзд.

— Ты о чем? — не останавливаясь, уточнил я.

— Ну… об этом… секретном чудо-оружии, — пояснил Чумаков-старший. — Это с его помощью у тебя такое зрение?

— Отчасти да, — вновь максимально туманно ответил я. — Побочный эффект… Такой же, как и старение, — решил я немного окатить его ледяной водичкой, а то смотрю, размечтался, — я ведь еще недавно помоложе твоего выглядел.

— Да, я слышал, как в отряде удивлялись, — произнес дед. — Опасная, выходит, штуковина.

— Еще какая! — заверил я старика. — Один раз ошибся — и почти в старика превратился. Но, спасибо, что хотя бы выжил, и могу немцев дальше бить. Ну и, проводить дальнейшие испытания, доводя эту вундервафлю до ума. Вот, если мы с тобой еще и моего помощника сумеем освободить — тогда вообще, все как по маслу пойдет и ускориться весьма.

— Слушай, Ром… — после небольшого молчания, как-то смущенно, но решительно, произнес мой старик. — А у тебя с Акулиной что-то серьёзное?

«Твою же мать!» — беззвучно выругался я.

Вот так и знал, что обязательно западет дед на Акулину с моим-то везением. А на неё сложно не запасть — уж очень удалась и статью, и лицом ведьмина внучка. Я и сам прекрасно ощущал на себе её притягательную силу, с которой справлялся с огромным трудом. И отчего меня к ней так тянуло? Вон, и дедуля тоже попался, как сопливый юнец…

Хотя, он сейчас именно такой и есть — молодой, холостой и в любовных делах совсем неопытный. Хотя, чему-то же его научили в разведшколе? Ведь умение обаять и покорить женщину — один из неотъемлемых приёмов деятельности разведчика-нелегала.

Может, оттого, что ведьма она, хоть и неинициированная в этой реальности? Нет, меня же и к мамаше её тянуло не меньше, а у Глафиры Митрофановны даже задатка никакого нет.

— Ты не подумай чего, товарищ Чума, — неожиданно перешел на «официоз» Чумаков-старший, — я ведь с самыми серьёзными намерениями… Я ведь… и жениться могу… Даже хочу… Запала она мне в душу… — сумбурно пояснил дед.

Ну, вот приехали! В моей памяти неожиданно «потускнели» воспоминания моего детства из этой, новой ветки реальности. Словно и были они, а словно бы и не были… Словно дежавю[1] у меня на всю голову.

«Значит, — подумал я, — если эти воспоминания до конца не исчезли, вероятность встречи моего деда с моей бабкой еще имеется. Пятьдесят на пятьдесят, а то и меньше. Но всё-таки есть. Нет, дедуля, мы еще поборемся за рождение моего отца!»

— Слушай, Иван, как-то не ко времени ты этот разговор затеял, — попенял я ему. — Понимаю, от Акулины у любого нормального мужика голову нахрен отключает!

— Прав ты, Рома, не ко времени всё… Но я как подумаю, что не увижусь с ней больше… Так было у тебя с ней чего? Только не темни…

— Не было у меня с ней ничего… — Я увидел, как на лице деда засияла счастливая улыбка. Как же она ему в голову-то залезла? — Она сама мне сказала, что до конца войны никакой любви ни с кем крутить не будет. А вот как закончится…

— Всё, молчи! — оборвал меня старик. — Может, и не доживём мы с тобой до конца войны…

— А вот это ты брось! — Теперь пришёл мой черёд затыкать ему рот. — Чтобы выкинул такие мысли из головы! Доживешь! Обязательно доживёшь! И на рейхстаге распишешься!

Хотя не факт, старик-то теперь не во фронтовой разведке — слишком сильно я изменил его судьбу. Он теперь, возможно, намного раньше сорок пятого года в Берлине может оказаться.

— Это еще зачем? — не понял старик.

— Чтобы помнили не только наши потомки, а ещё и твари, которые когда-нибудь еще вздумают свою вонючую пасть на нашу Родину разевать! — доступно пояснил я. — Так что, если будешь в Берлине, расписаться на рейхстаге не забудь! — Я помнил о том, что эти надписи на стенах рейхстага существовали даже в моем времени, как напоминание, что не стоит немцам играть с огнем! Однако, кое-кто успел об этом забыть. Вот и пришлось мне, школьному учителю, за оружие взяться. — Да еще и сфотографироваться на его фоне не забудь! — вырвалось как-то само собой.

Я отлично помнил черно-белую фотографию: на ступенях поверженного рейхстага на фоне выщербленных пулями и осколками стен, расписанных надписями наших солдат-победителей в окружении боевых товарищей-однополчан, стоял мой старикан.

Но это было воспоминание из моего родного мира, а вот подобной фотографии из этой альтернативной ветки я, как ни пыжился, вспомнить так и не сумел. Возможно, что на этот раз деду не посчастливится оставить памятную надпись в самом центре рассадника «мирового зла». Либо, эти воспоминания пробудятся во мне, когда это событие произойдёт… Одним словом, время покажет.

— Хорошо, обязательно сфотографируюсь… — сбитый с толку моим напором, обескураженно пообещал дед. — Ты так об этом говоришь, — спустя небольшую паузу, добавил он, — как будто точно знаешь, что всё будет именно так.

— Я верю в это, Иван! — ответил я максимально серьёзно. — Верю всем сердцем и всей душой! И моя вера во много повышает вероятность исполнения именно этого сценария. Чего и тебе советую.

— Чего советуешь? — Выпучил глаза Чумаков-старший. — Верить?

— Да, верить в нашу победу, как бы не обстояли дела на сегодняшний момент! Ведь в нашу победу верим не только мы, а еще миллионы наших советских людей. Враг будет разбит! Победа будет за нами!

Вот это я речугу задвинул! И откуда только это из меня поперло? Никогда не был склонен к подобным 'выступлениям. Или это отголоски личности моего реципиента — настоящего Романа Перовского? Просто другого объяснения подобному поведению я не находил.

— А ты думаешь, Ром, немцы не верят в свою победу? — невесело усмехнувшись, произнёс дед. — Я ведь не слепой: в вооружении, и в военной выучке они нас превосходят. Мы тоже за год войны многому научились, но…