Левиафан. Черное Солнце (СИ) - Фролов Алексей

На богине было темно-синее одеяние с высоким воротником-стойкой и серебряной вышивкой по подолу и рукавам, плотно подогнанное по фигуре, и узкие штаны из того же материала, который не поддавался идентификации, – вроде бы шелк, но слишком уж плотный и с каким-то недобрым блеском. Из доспехов Хель носила только короткий юшман плетением 6 в 1.

Изящные ножки богини, которую Мидас, будучи истинным знатоком женской стати, признал объективно красивой, таились в невысоких полусапожках с плоской подошвой. Оружия при ней не было и вскоре они узнали – почему. Хель сама была оружием, лучшим из возможных.

Она подтвердила, что это Хельхейм, но отчего (цитата) сей унылый до омерзения ад назвали ее именем – она понятия не имеет. Конкретно то место, где обретались ее бойцы и куда привели Карна с Мидасом, называлось Железный Перевал. Он находился в самом центре исполинского горного хребта, пересекавшего загробный мир с запада на восток. А железным его прозвали по двум причинам.

Во-первых, здесь стоял лагерь Железных Воинов (так себя именовали те, кто примкнул к Хель). Во-вторых, не было в этом мире группировки, которая не потерпела неудачу, пытаясь взять перевал. А интерес к этому месту объяснялся очень легко – кроме Железного Перевала от моста Гьялларбру (тот, подле которого на Карна с Мидасом напала банда налетчиков) к центральным регионам вели лишь две дороги. Первая – напрямую сквозь горы, где в ледяной тьме орудовали Жнецы. Вторая – вдоль Окраинного Моря, где встреча с Сынами Тартара не имела альтернативы. Как нетрудно догадаться, ни Жнецы, ни Сыны Тартара добродушием не отличались.

Железные Воины вообще оказались единственной адекватной группировкой во всем Хельхейме. А таковых здесь насчитывалось около двух сотен, сказать точнее было трудно, так как фракции постоянно формировались и рассыпались, заключали шаткие союзы и нещадно истребляли друг друга подчистую. Относительно стабильных было не больше тридцати, Железные Воины – в их числе.

И все эти группировки (фракции, кланы, банды – кто как хотел, тот так и называл) постоянно воевали друг с другом. За что? Никто не в состоянии ответить, так всегда было – и точка. Хель пробовала поменять здесь порядки, очень давно, когда мир еще не обезумел. Тогда тут были и другие боги, и легендарные герои древних рас. В итоге, все они канули в небытие. То есть не умерли, конечно, в мире смерти нельзя умереть. Но они исчезли из истории Хельхейма. Кто-то прятался, ища покоя, кто-то сошел с ума. А кто-то, сменив имя и облик, ушел к окраинным регионам и вел там свою маленькую «с переменным успехом победоносную» войну.

Получалось, что среди всех времен и пространств Хельхейм стал единственным местом, в котором существовала настоящая, подлинная анархия. И ничего здесь не менялось уже мириады лет. Да и вообще, с определением времени были тут серьезные проблемы – Черное Солнце, что висело у северного горизонта, никогда не меняло своего положения. Тут не происходило смены времени суток, и это было очень странно.

– Мир, где нет завтра, – пожала плечами Хель. Поэтичность ее натуры была очевидной и казалась настолько естественной и тонкой, что было трудно представить, как она может вести в бой сотни и сотни своих преданных ветеранов, истребляя легионы кровожадных обезумевших фанатиков. А большинство жителей Хельхейма были именно такими – кровожадными обезумевшими фанатиками. Такими здесь становились все, рано или поздно. Лишь тем, кто шел за Хель, каким-то непонятным образом удавалось сохранять относительную стабильность рассудка.

Что до смерти, то ее здесь действительно не было, и все же получить меч в брюхо или потерять голову (буквально) крайне не рекомендовалось. За этим следовало событие, которое, не мудрствуя лукаво, обозвали Перерождением. Сущность абсолютно случайным образом появлялась в какой-то точке Хельхейма, причем ее могло «выкинуть» где угодно, в том числе – посреди ледяных вод Окраинного Моря или над бездонным омутом Черной Расселины. И если не повезло – за одним Перерождением сразу следовало второе, а то и третье. Но то были еще цветочки.

Физическая или ментальная слабость (Железные Воины звали ее просто «хворь»), которая преследовала каждого, кто оказывался в Хельхейме, проходила с годами, а потом сущность могла не только набрать утерянную силу, но даже превзойти ее. Однако Перерождение откатывало весь прогресс до состояния, в котором сущность пребывала на момент первого появления в Хельхейме. То есть хворь возвращалась и опять нужно было год за годом, десятилетие за десятилетием жестоко страдать, чтобы вернуть себе хотя бы относительное подобие нормального существования.

– Есть еще кое-что, – Хель с прищуром посмотрела на Мидаса. На Карна она даже взглянула, зная, что парень и так прочтет верхние слои ее ауры. – Убийство ускоряет прогресс. Убивая, ты быстрее избавляешься от хвори, и становишься сильнее.

– Жестоко, – хмыкнул фригийский царь, но тут же непроизвольно поежился под ледяным взглядом Хель, которая не видела в этом ничего смешного. Зато она не раз видела, как сущности теряют разум, снова и снова переживая муки хвори, испепеляющие волю к существованию тем простым фактом, что однажды это повторится вновь. И будет повторяться раз за разом. Потому что неуязвимых нет, и все рано или поздно погибают в Хельхейме.

– Какой-то ублюдошный мир, – Карн поморщился и рефлекторно замотал головой, пытаясь избавиться от мыслеобразов, случайно почерпнутых из ауры Хель. Богиня не защищалась – она давно потеряла эту привычку, ибо здесь почти не встречались сущности, чье истинное зрение позволило бы им свободно взаимодействовать с ее энергетическим телом.

Они втроем сидели у небольшого костерка, трепыхавшегося бледным издыхающим пламенем. Под светом Черного Солнца все казалось полуживым, даже огонь грел будто вполсилы. Карн подумал, что вот он – настоящий ад. По крайней мере, он не мог представить себе более жестокий мир. Постоянная война без цели, в конце которой каждого ждет одно – безумие, превращение в отвратительное животное – вовсе не потерявшее себя, а просто уставшее быть собой.

Лагерь Железных Воинов был довольно большим – он занимал весь перевал, протянувшись с юга на север почти на полкилометра, а с запада на восток – на вдвое меньшее расстояние. Домов здесь не строили, воины жили в шатрах и палатках из кожи или шерсти. Каждые полсотни метров стояли укрепленные стены с башнями, а под ними располагались рвы, волчьи ямы и другие элементы фортификационной системы.

На башнях и стенах дежурили бойцы (в основном – альвы) с длинными луками – они сменяли друг друга через хаотично повторяющиеся промежутки времени. Короче, Железные Воины не производили впечатления банды идеалистов, у которых вместо военной доктрины патетичные лозунги. Мидасу, пока они шли через укрепления к шатру Хель, все это напомнило римскую армию времен завоевания Британии. Четко, практично, эффективно.

Как ни удивительно, но в Хельхейме нужно было питаться. Необходимо было прятаться от дождя и согреваться ночью, иначе вполне можно было заболеть и окочуриться от запущенной простуды, перешедшей в пневмонию, которая в свою очередь развилась до дыхательной или сердечной недостаточности. А там – Перерождение, и все по новой…

– Теперь понятно, почему на нас напали у моста, – резюмировал Мидас, смачно приложившись к кружке местного пойла, которое гнал тот самый воин с клеймором. Хель сказала, что его зовут Фергюсон. – Они из какой-то… группы?

– Нет, – богиня покачала головой и в ее синих глазах мелькнуло презрение. – Безродное отребье из предгорий. Они сбиваются в небольшие банды время от времени и пытаются поживиться за счет прибывающих. Это не в чести ни у одной из постоянных группировок, даже Жнецы так не делают, а они те еще отморозки.

– Мы пробовали их вычищать, – вступил в разговор Фергюсон. Он подошел с минуту назад и встал к ним в полоборота, неподвижно глядя на Черное Солнце. Огромный клеймор покоился рядом, прислоненный к скальному уступу. Мидас поймал себя на мысли, что они похожи как близнецы – Фергюсон и скальный уступ.