Мост Невинных (СИ) - Торн Александра

— Вы так уверенно куда-то стремитесь, — наконец заметил мастер. — Частенько захаживаете?

— Да. К осведомителю.

Николетти скептически хмыкнул:

— Думаете, она станет сейчас с вами разговаривать? Мне кажется, вы уже не котируетесь как достойный собеседник.

Дознавателя больше волновало то, что у него нет денег. А без звонкой монеты мадам Люсиль все равно будет неразговорчива… впрочем, для этого и нужен мастер. В темноте Ги с трудом разглядел вывеску “Зеленые кружева” и подергал колокол у дверей. Не открывали так долго, словно в доме все умерли. Наконец после того, как Солерн стал звонить непрерывно, за дверью послышались тяжелые шаги.

— Дайте кошелек, — прошипел Солерн.

— С чего это? Я не собираюсь им платить.

— Нас не впустят, пока мы не покажем, что платежеспособны.

— Разве вас тут не знают в лицо?

Смотровое окошко узенько приоткрылось, и за ним блеснул отблеск фонаря или свечи. Дознаватель нетерпеливо протянул руку; мастер с тяжелым вздохом вытащил из кармана кошелек и ткнул им в окошко на двери. Наконец заскрипели замки и засовы; открыв дверь, охранник пробурчал:

— Запираемся по приказу мадам. Времена нынче неспокойные, — вгляделся в посетителей и, узнав Солерна, глухо вскрикнул: — Куда?! Вам сюда нельзя!

Ги медленно повернулся к нему (Боже, как же внутри было тепло!) и осведомился:

— С каких это пор?

— Мадам запретила! Ради безопасности! Ни вас, на гвардию, ни амальцев…

— Ничего, — процедил Ги, — мы ненадолго.

Он положил руку на эфес шпаги, и охранник попятился.

В зале, где пара посетителей не очень радостно коротала время в обществе шлюх, собралась вся охрана достойного заведения — дюжина вооруженных мужчин. Солерна узнали и здесь — начальник охраны подошел и молча, вопросительно уставился на него, держа на виду пистолет.

— К мадам Люсиль, — сказал Ги.

— Не принимает, — отвечал охранник. — Ваши тут нынче не в цене.

Солерн исподлобья уставился на охранника. Остальные пока не поднимались с мест, но пристально наблюдали. Гвардейцы придвинулись ближе, с презрением глядя на головорезов, и тут Николетти, которому явно опротивело ожидание и местное общество, коротко бросил:

— Всем сидеть и не шевелиться. А ты — веди нас к мадам Люсиль. Живо.

Ги чуть не задохнулся от распустившегося буквально на расстоянии вздоха ореола подавления. Голову сдавило, точно тисками, сердце тяжело заколотилось, а еще он не видел, но ясно чувствовал, что ореол состоит из незримых лепестков, которые раскрываются вокруг Николетти, словно бутон.

Гвардейцы отшатнулись, охранник опал с лица, повернулся, как кукла, и зашагал к лестнице. Ги стиснул зубы и заставил себя идти следом, держась на расстоянии от мастера. Гвардейцы остались внизу — и одному даже стало дурно.

Охранник остановился у ореховой двери, хорошо знакомой дознавателю, и постучал.

— Кто там? — недовольно спросила мадам Люсиль.

— Господин из Секрета Короля.

— Что?! Какого черта ты его сюда притащил?!

— Со мной мастер принуждения, Люсиль, — сказал Солерн. — Откройте мне, пока вас не заставили.

После долгого молчания дверь рывком распахнулась, и мадам яростно прошипела:

— Я больше не сотрудничаю! Никто больше с вами не сотрудничает! А ты пшел вон, пес!

— Иди, — лаконично велел старик. Охранник поплелся прочь. Мадам Люсиль попятилась от мастера, и Ги, воспользовавшись моментом, переступил порог кабинета.

— Не волнуйтесь, я ненадолго.

— Мне плевать! Убирайтесь! Вы здесь больше не в цене, а ваших осведомителей того гляди начнут убивать прямо на улицах!

— Среди ваших клиентов были сыновья из семьи Рено, которая держит мебельную мастерскую?

Мадам на несколько секунд замолчала, посверлила Солерна оценивающим взглядом и резко сказала:

— Расценки выросли. И деньги вперед.

У Ги не было денег. Но Николетти не стал ждать, пока дознаватель унизиться до уговоров, и кратко проронил:

— Отвечайте.

Женщина оцепенела, глядя на него как кролик на удава. Мастер стоял, скрестив руки на груди, и выглядел угрожающе, при чем не прикладывая к этому никаких усилий. Солерн на миг ему позавидовал — но его силы рядом с ореолом таяли так стремительно, что на какие-либо чувства их уже почти не осталось. Мадам Люсиль несколько раз судорожно сглотнула и выдавила:

— Я их видела в зале с девочками.

— Сколько их было? — отрывисто спросил Солерн: ореол его просто душил.

— Трое, чаще всего — сынки Мишеля, сам-то он не особо ходок был до смерти жены. Потом и он стал заглядывать.

— Имена.

Мадам наморщила лоб:

— Один был Мишель вроде. Второй Жан… или Жак. Третий, кажется, Этьен.

— Опиши этого третьего, — приказал ренолец.

Солерн расстегнул пару пуговиц и ослабил воротник сорочки. Хотелось открыть окно и выброситься в него же. Даже пойманный наконец-то след неуловимого и безликого мастера не вызывал ни малейшей радости, пока Николетти стоял рядом, распространяя тяжелый, как свинец, ореол подавления. Господи, как же он живет с этим внутри?

Глава 7

6 декабря

Солерн сидел за столом в кабинете Русенара, уронив голову на руки. Еще вчера он во всем винил идиотские советы министров и Фонтанжа, но теперь был уверен, что регент и сам отлично справляется.

Вечером, вернувшись в Бернарден, он встретил бледного и напуганного Ларгеля и, что еще хуже — такую же бледную ведьму. Она отвела его на башню над воротами, протянула подзорную тубу и рассказала о расстреле десятерых парламентариев. Десять тел мерно покачивались под ветром, который гулял на Площади Роз и трепал трехцветный флаг — очевидно, конфискованный у парламента.

— Зачем ваш регент снабжает революцию новыми мучениками? — неодобрительно проворчал Николетти.

— Я их знал, — глухо пробормотал Солерн. — Это аббат Симонель, его племянник, Жорж Шанталь, Базиль Эран, Жиль Ардьян… они все — просто безвредные и бесполезные болтуны, они ни чем не заслужили…

— Если регент продолжит так быстро и часто их убивать, то их Национальная декларация превратится из кучки бессвязных записок в священное писание для революционеров.

Революция… Солерн чаще всего видел это слово в статьях и письмах этих несчастных глупцов, рассуждающих по своим уютным гостиным, как бы им обустроить Далару посправедливей. Никто из этих бедолаг не знал, что революция придет за ними так скоро, и они первыми заплатят за нее так дорого…

— Господи, — с отвращением прошипел дознаватель, — проклятый полоумный кретин!

— Может, он войдет во вкус и перебьет весь ваш парламент, — меланхолично заметил Николетти и тут же впился в Солерна цепким взглядом: — Вы все еще намерены действовать во благо власти?

Ги закрыл лицо руками. Сейчас он пытался уговорить себя, что эта самая власть принадлежит не только регенту из Амалы, но и младенцу, который еще ничего плохого никому не сделал.

Может, Фонтанж и прав. Может, утопить этого маньяка в крови — самый разумный и здравый подход к вопросу. Может, Фриенны или Монфреи или кто там еще — однозначно лучше, чем…

В кабинет вошла ведьма. Мастер, вздрогнув, тут же отступил в самый дальний угол, а Ги наконец почувствовал, что слабое присутствие ореола принуждения исчезло. Видимо, старик старался сдерживаться.

— Что случилось? — спросил дознаватель: Илёр не стала бы без веской причины находиться в одной комнате с Николетти. Она протянула Солерна листок, исчерканный непонятными значками.

— Что это?

— А, ты же не понимаешь. Ведьмино письмо. Пишет моя сестра из обители в Ле Кур. Монфреи отказались признавать власть герцога фон Тешена и пропускать его полки с северной границы к Байоле.

— Черт! Что еще она пишет?

— Бои идут под Ле Кур и на подступах к Невенну, столице Монфреев. Без фон Тешена амальцы не могут одолеть их армию. К тому же в ее рядах видели инисарских наемников. Ходят слухи, будто герцоги севера заключили союз с королем Инисара.