Непроявленные пленки (ЛП) - Харди Камрин

Бернард рассмеялся. Низко и бархатисто.

— На самом деле, я давно понял, что тебе проще проявлять эмоции невербально, — продолжил Юэн. — Ты склонен к рефлексии и анализу, но есть вещи, которые ты даже в мыслях обходишь стороной, поэтому они находят проявление в, казалось бы, незначительных действиях, вроде прикосновений. Когда ты поцеловал Эрику, ты сказал, что захотел так сделать, а потом проанализировал и понял причину. В какой-то степени это стало ключом к пониманию твоего поведения. Частичному понимаю, конечно же. Позже, например, я понял, что в первый день нашего знакомства ты схватился за фотоаппарат не для того, чтобы поиграть в криминалиста. Это тоже было проявлением эмоции. Полагаю, страха. Я прав? Фотоаппарат вообще часто фигурирует в проявлении твоих эмоций. Я понял это, потому что у меня похожим образом дела обстоят с музыкой.

Бернард явно был впечатлён. Юэн гордо улыбнулся, довольный тем, что смог произвести на него такой эффект. Вообще-то, поболтать об их «первой встрече» ему хотелось уже давно, хоть он и не очень любил возвращаться к прошлому, предаваясь ностальгии или выясняя причины, что, кто, кому, зачем, как, для чего.

— Советую всё-таки подумать над детективным агентством, — сказал Бернард. — Ты поразительный, я чувствую себя тугодумом на твоём фоне.

Юэн рассмеялся, опустил Бернарду ладонь на затылок и уложил его обратно к себе на плечо. Озорно взъерошил ему волосы, поцеловал в лоб и крепко обнял, отчего Берн наигранно закашлялся.

— Что это за прилив сильной нежности? У меня даже кости захрустели...

— Не знаю, я просто чувствую себя счастливым.

Юэн начал тихо напевать, мягко оглаживая кончиками пальцев Бернарду ухо. Дождь снаружи усилился, через приоткрытое окошко повеяло прохладой, но в машине было всё ещё достаточно тепло. И пока не было необходимости в лоскутном одеяле, спальный мешок оказался очень тёплым. К тому же они лежали в обнимку и грели друг друга. Когда Юэн ощутил, как Берн коснулся губами его шеи, он интуитивно притих.

— Нет, — горячо выдохнул Бернард, положив ладонь ему на грудь. — Продолжай.

Смотря на низкий потолок, переливающийся разными цветами, Юэн продолжил петь, чувствуя, как вибрация от его голоса отдаётся Бернарду в ладонь, а его губы ловят её у самого горла.

«Шаг вперёд и два назад

Ничего не достаётся просто так

...

Эта ноша слишком тяжела,

Слишком тяжела

Но я буду нести её до конца,

До конца

Я должен

Должен быть

Честным с самим собой

Слишком тяжёлый груз,

Тяжёлый груз лёг на мои плечи»****

Сначала Берн просто лежал, уткнувшись лицом в его шею. Но когда Юэн спел песни четыре или пять, прикосновения Берна начали превращаться в откровенные поцелуи. Он проводил губами по шее, обводил языком бугорок кадыка, медленно и влажно, специально растягивая время и заставляя Юэна сбиваться с мелодии. Затуманенным сознанием Юэн отметил, что ему хочется, чтобы это продолжалось вечно. Машина, они вдвоём, стук дождя, красный свет, как в проявочной, губы Бернарда, нежно ласкающие шею, и его пальцы, норовящие скользнуть под толстовку или... ниже.

Чем дольше Юэн пел, тем решительнее и откровеннее становились движения и поцелуи Бернарда. И тем сильнее Юэну самому хотелось петь как можно громче и чувственнее.

Когда мысли и тексты в голове перепутались, он перешёл на полную импровизацию, позволяя срываться с губ обрывочным фразам и словам.

«Неважно, если это вырвет

последний воздух из моих лёгких»

Вообще петь в условиях, когда Берн его ласкал, было сложно из-за сбивающегося дыхания. А когда Берн задрал край толстовки и положил ладонь ему на живот, Юэн издал стон, невольно подался тазом вверх, но мгновение спустя продолжить петь.

Строчки текста неожиданно прерывались либо заканчивались вдохом или выдохом, придавая этим недопесням-недостихам страстный и эротический оттенок. Одной рукой Юэн гладил Бернарду спину и волосы, другой стискивал его напрягающееся плечо.

«И никто не увидит,

что скрылось там

В красном свете»

Когда пальцы Берна опустились к поясу спортивных штанов, а его губы переместились с шеи на подбородок, Юэн замолчал. В его голове переливалась музыка, даже несколько ярких мелодий одновременно, однако он был не в состоянии продолжать.

— Берн, — выдохнул Юэн, — выключи свет.

Бернард застыл, приподнялся на локте и с недоумением посмотрел на Юэна.

— Зачем? Ты меня видеть не хочешь?

— Я всегда хочу тебя видеть, как можно чётче и как можно чаще. Но сейчас хочу кое-что попробовать. Кое-что, связанное с моей фобией.

Бернард склонил голову набок и нахмурился.

— Выкладывай.

Юэн облизнул свои губы и сделал глубокий вдох.

— Я хочу посмотреть своему страху в глаза. Окунуться в бездну, скажем так.

— Уверен, что хочешь сделать это сейчас?

— Я попробую. Ты рядом, ничего плохого не должно произойти, — сказал Юэн и мгновение спустя добавил: — Пожалуйста.

Несколько секунд было слышно только как дождь барабанит по крыше машины. Бернард пошевелился.

— Как скажешь, — тихо и с сомнением сказал он. — Но, если что...

— Я сообщу, если что-то будет не так. Или... ты даже почувствуешь.

Бернард не стал отговаривать. Юэн сам не знал, чего конкретно хотел добиться своим внезапным порывом. Ему почему-то показалось, что он может вытеснить одни зафиксированные эмоции другими. Он хотел бы чтобы темнота и ощущение замкнутого пространства ассоциировалось не с острыми зубами псины, которые вгрызаются ему в руку, а с эмоциями другого плана. Тоже сильными. Может, от этого станет только хуже, может, не будет совсем никакого эффекта, но он возжелал проверить. Хотел сделать что-нибудь, чтобы хотя бы вернуться к состоянию, которого он достиг до того, как в парке его прикусила собака, и фобия, набрав силы, ощетинилась острыми клыками. Вряд ли такое одобрили бы психотерапевты, но Юэн не мог отбиться от собственных стремлений. Ему непременно надо было опробовать новую спонтанную идею, а после он будет исходить из сложившейся ситуации. Станет хуже — будет думать, как сделать лучше. Станет лучше — будет думать, как сделать ещё лучше.

Когда Бернард выключил светильник и они остались в полнейшей темноте, Юэн поначалу не почувствовал ничего из того, что обычно сопровождало его в таких условиях. Ни паники, ни дрожи — ничего. Темнота была такой плотной, что он даже закрыл и открыл несколько раз глаза, понимая, что совсем ничего не изменилось. Бернард тоже не двигался, но его руки крепко обвивали Юэну корпус.

А потом Юэн сделал глубокий вдох, вообще первый вдох с момента, как свет выключился, и вот тогда плотная тьма забила его лёгкие, мгновенно вороша притихшую панику. В просачивающемся через приоткрытое окошко воздухе пахло дождём, прямо как в тот злосчастный вечер, и вдруг сильно запахло мокрой собачьей шерстью, воском и

кровью

. Мысленно он всё равно уносился к событию в кладовке. Укус собаки в парке лишь напоминал о недремлющих фобиях.

Опора в виде сложенных сидений под спиной растаяла, и Юэну начало казаться, что он падает. Он вздрогнул, крепче ухватился за Бернарда и...

позволил

себе падать. Позволил панике целиком и полностью охватить тело и разум. Он знал, что Бернард даже не услышав просьбы, почувствует неладное и включит свет, подарит успокаивающие объятия. Он знал, что Бернард его вытащит из этого внезапного сомнительного сеанса самопсихотерапии. И между этим он хотел справиться со всем сам. Позволить себе бояться и дрожать.

Бернард наверняка уже пожалел о том, что согласился и не остановил Юэна, но препятствовать он не мог, потому что Юэн

сам

его попросил. Он понимал Берна. Потому что испытывал аналогичные ощущения, когда Бернард контактировал с призраками. Напряжённо наблюдая за происходящим, он тоже часто чувствовал, что, возможно, поступает неправильно, позволяя Берну контактировать с