Крайние меры (ЛП) - Харпер Хелен

Когда двери лифта открываются, я не обращаю внимания на стойку администратора и поворачиваю направо, надеясь, что найду комнату отдыха для врачей. Мне повезло. Внутри медсестра пьёт кофе. Она почти не смотрит на меня, поэтому я бормочу короткое приветствие и поспешно выхожу. Я иду в конец коридора, заглядывая в палаты, пока не нахожу то, что ищу.

У пятой палаты, где пациент подключён к пикающим машинам, я нахожу то, что мне нужно. Я осматриваюсь и ныряю внутрь.

Человек на кровати — маленький мальчик, примерно восьми лет. У него бледное лицо и закрытые глаза. Я убираю прядь волос с его лба и проверяю карту, лежащую в изножье кровати. Несчастный случай на велосипеде с внутренним кровоизлиянием. Бедный малыш.

Звуковой сигнал исходит от его кардиомонитора. Он не подключён ни к чему, кроме самого мальчика, поэтому его удаление не причинит вреда. Я ковыряюсь с задней панелью, пока не нахожу кабель, а затем выдёргиваю его. Он продолжает пищать ещё несколько мгновений, прежде чем замолкает. Я проверяю, всё ли в порядке с мальчиком, в то время как на главном столе начинает звучать сигнализация, затем я выбегаю из палаты и проскакиваю в следующую, чтобы меня не заметили.

Маленькая девочка сидит на кровати и сжимает в руках плюшевого мишку. Она серьёзно смотрит на меня.

— Вы не доктор.

Я улыбаюсь ей.

— Я особенный доктор.

Она выпячивает нижнюю губу с выражением, удивительно похожим на выражение лица О'Ши.

— Нет, это неправда.

— Это правда. Я тайный доктор. Я помогаю только людям, нуждающихся в крайних мерах.

Она хмурится.

— Что такое «крайние меры»?

— Когда у тебя большие неприятности.

Она крепче сжимает плюшевого мишку.

— Я не в крайних мерах. Я в ремиксе, — она морщит лицо, чтобы выговорить слово: — В ремиссии.

— О! Тогда я совершенно не в той палате. Не говори никому, что я была здесь. Они подумают, что я совершила ошибку.

— Но ты правда совершила ошибку.

В этом она меня подловила.

— Да, ты права. Совершила. Но у меня будут неприятности, если кто-нибудь узнает.

— Тогда ладно, — она застенчиво смотрит на меня. — Мне нравится твоя шляпка.

Вот блин.

— Тогда она твоя! — я снимаю её со своей головы и осторожно надеваю ей на голову.

На её лице расплывается широкая улыбка, которая внезапно оправдывает потерю шляпки.

— Спасибо.

— Не за что, — я прикладываю палец к губам и ухожу.

У меня есть всего несколько секунд. Я возвращаюсь в комнату и нахожу забытый белый халат на обратной стороне двери. Я надеваю его, радуясь, что он достаточно велик, чтобы надеть поверх куртки, затем достаю несколько одноразовых хирургических масок из коробки на журнальном столике и запихиваю их в карман. Я выскальзываю, как раз когда возвращается медсестра, пьющая кофе. Я опускаю голову, натягиваю одну из масок и спускаюсь на лифте обратно на третий этаж.

Здесь другая атмосфера. Все говорят вполголоса, как будто обычными разговорами они могут потревожить пациентов, находящихся без сознания. Я молюсь, чтобы Арзо не был одним из тех, кто находится без сознания.

Палата разделена пополам длинным коридором. Я выдам себя, если мне придётся проверять каждую палату. К счастью, я замечаю группу врачей, собравшихся у сестринского поста. Студенты. Идеально.

Я присоединяюсь к ним и топчусь сзади. Некоторые оборачиваются и бросают на меня странные взгляды, но никто ничего не говорит. Я киваю им, как будто тоже занята серьёзным делом — изучением медицины. Я надеюсь, что они вот-вот начнут свой обход, а не только что закончили его.

Мне повезло. К нам подходит пожилая женщина с планшетом в руках.

— Идёмте же, — бодро говорит она и поворачивается на пятках.

Мы, как один, бросаемся за ней. Она ведёт нас в первую палату, останавливаясь возле пациента, который на аппарате ИВЛ и окружен множеством аппаратов.

— Поступил три дня назад после того, как потерял сознание от болей в груди, — рассказывает она. — Позже был диагностирован инфаркт миокарда. Последующая предварительная операция выявила разрушение атеросклеротической бляшки в эпикардиальной коронарной артерии. Биотелеметрия показывает восстановление функции, однако у него всё ещё желудочковая тахикардия.

Хорошо, что я в хирургической маске, потому что у меня отвисает челюсть. Английский язык не ставил меня в такой тупик с тех пор, как я в последний раз заходила в Старбакс.

— Ты.

Я с ужасом понимаю, что она указывает на меня.

— Какие следующие шаги должна предпринять бригада травматологов, чтобы обеспечить выздоровление?

О, чёрт, о, чёрт, о, чёрт. В голове у меня проносятся мысли о повторе сериала «Скорая помощь», который я недавно видела.

— Эмболия лёгочной артерии.

— Что с этим? — её глаза впиваются в меня.

— Нам следует остерегаться этого, — говорю я, чувствуя себя полной идиоткой. Судя по выражению её лица, она придерживается того же мнения. Она с отвращением отмахивается от меня и адресует свой вопрос кому-то другому. Я опускаю голову и смотрю себе под ноги. Должен же быть более простой способ проникнуть в больничную палату.

По крайней мере, я так плохо ответила на её первый вопрос, что она больше ни о чём меня не спрашивает. Мы переходим от кровати к кровати, из палаты в палату, обсуждая пациентов, которые, похоже, находятся на пороге смерти. Из-за запаха клинической больницы, бесконечной череды страданий и бесстрастных вопросов и ответов я чувствую себя так, будто из меня высасывают душу. Я нервничала из-за того, что снова увижу Арзо, но к тому времени, когда наша маленькая группа натыкается на него, я испытываю такое облегчение, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него и не расцеловать крепко-крепко.

Несмотря на то, что нас в группе одиннадцать человек, его взгляд сразу же падает на меня. Выражение его лица не меняется, но у меня возникает ощущение, что он ждал моего прихода. Я благодарю богов за то, что он в сознании и бодр. На самом деле он не выглядит таким уж больным.

— Э-э, доктор? — одна из студенток нервно поднимает руку. — Почему этот пациент в отделении интенсивной терапии?

Она усмехается. Я удивлена внезапным проявлением юмора.

— Вчера у него была тяжёлая травма после нападения. Однако, как вы можете видеть, он быстро выздоравливает и вот-вот будет переведён в другую палату.

Студенты перешёптываются друг с другом. Если бы он был трайбером, его бы не было в этой палате, его бы даже не было в этом крыле. Но его ясные глаза и быстрое выздоровление вызывают некоторое беспокойство. Я и сама испытываю некоторое беспокойство. Я убеждена, что здесь происходит что-то странное. В конце концов, я могла бы поклясться, что вчера он был мёртв, чёрт возьми.

Я стою позади, когда группа уходит, надеясь, что они не заметят моего отсутствия. Я тихо закрываю дверь и поворачиваюсь к нему лицом.

— Привет, дорогая.

Я слегка улыбаюсь ему.

— Привет, Арзо, — у меня нет времени ходить вокруг да около. — Тэм пытался обвинить меня в убийстве?

— Что? Ни винограда, ни цветов?

Я снимаю маску и свирепо смотрю на него.

— Ответь на чёртов вопрос.

На его лице появляется искра гнева.

— Тэм мёртв.

— Я знаю. Я была там.

— Пряталась под потолком, как чёртова крыса.

Видимо, мы уже миновали стадию «привет, дорогая».

— У меня была веская причина, — я наклоняюсь вперёд. — Мёртв Тэм или нет, это не ответ на мой вопрос.

— Ты проработала в «Крайних Мерах» два года, Бо. Зачем ему делать что-то подобное?

— Ты мне скажи.

— Тэм бы так не поступил.

— Тогда как ты объяснишь тот факт, что объект, которому я должна был вручить повестку вчера, чуть не истёк кровью? И примерно через тридцать секунд после того, как я должна была войти в здание, появилась чёртова полиция? И не просто обычная полиция — у этих парней было оружие! С каких это пор вооружённые полицейские выезжают на дом в таких местах, как Уилтшор-авеню? — мой голос становится всё выше, и я чувствую, что дрожу. Но мне всё равно. Мне нужны ответы на некоторые вопросы.