Песня для Корби - "Румит Кин"

– Почему не в полицию?

– Ну, там же вроде какой-то другой код, – вывернулся Корби. – Я просил деда позвонить в полицию с городского телефона, а он мне не поверил и сам сюда пришел. И мы пошли внутрь школы.

– Вот так взяли и пошли?

– Н-нет, – медленно ответил Корби.

– Не волнуйтесь. Просто рассказывайте, что случилось. Это не допрос. Нет протокола. Вы не даете мне показания, под которыми будет нужно ставить подпись. Пока не даете.

– Да, я не рассказал… – «вспомнил» Корби, – немного перепрыгнул…

– Перепрыгнули что?

– Дед пришел через пятнадцать минут. До этого мы с друзьями сначала подошли к Андрею, а потом пошли вдоль школы до запасного выхода.

– Зачем?

– Просто… ну… была идея, что мы можем увидеть, как убийцы спускаются вниз. И они действительно спустились, но не сразу.

– Кто открыл двери школы?

– Мы. То есть, я и дед. Он разбил стекло, а я просунулся внутрь и открыл щеколду.

Крин оторвался от листа и сквозь лобовое стекло уазика посмотрел на светящееся всеми окнами здание.

– Которую из дверей?

– Ту. Дальнюю с этой стороны.

– До или после убийства?

– Конечно, после. До убийства деда здесь не было.

– Хорошо. А как?

– Дед разбил стекло пистолетом, а я просунулся внутрь и сдвинул щеколду.

– Зачем?

Корби почувствовал, что у него пересыхает во рту.

– Когда дед подошел, мы с друзьями там стояли, и сквозь стеклянную дверь увидели, как убийцы спускаются по лестнице и выходят в коридор. – Он видел, как вокруг машин и по полю ходит множество людей. Его друзья стояли рядом со своими вещами, поодаль от них курил водитель труповозки. Барыбкин рассматривал примятую траву и что-то втолковывал одному из патрульных.

– Ваш дед всегда ходит с оружием?

– Не думаю. Но если Вы спросите, все ли у него дома, я за него не поручусь. – У него вспотели руки. Ему вдруг пришло в голову, что он запросто может подставить старика. Достаточно сказать еще несколько слов, и тот начнет выглядеть едва ли не убийцей. Но он промолчал.

– То есть, Ваш дед взял пистолет после того, что Вы сказали ему по телефону?

Корби лихорадочно облизнул губы. Ему совсем не нравилось, к чему могут подводить вопросы Крина. Внезапно в окно машины постучали – это вернулся Зотов. За его спиной стояла сильно крашеная тетка с маленькой собачонкой на руках и низкорослый небритый мужчина с глазами, горящими нездоровым интересом.

– Есть понятые.

Крин поморщился.

– Идите к трупу. Я буду через пару минут.

Корби понял, что это его шанс.

– Пришел дед, – быстро заговорил он, – и мы как раз увидели, как они спускаются. Мы замахали ему. Он подошел, разбил стекло пистолетом. Я просунулся внутрь и открыл дверь. Трое в масках побежали по коридору центрального корпуса. Мы за ними погнались. Дед приказал им остановиться, угрожал пистолетом. Они остановились, и в вестибюле школы мы их догнали. Ара стал вызывать полицию по городскому телефону.

Крин хмурился и кивал. Корби усилием воли заставил себя не отводить взгляд в сторону.

– Но тут они напали на нас, – скороговоркой закончил он. – Я растерялся. Нику разбили лицо, телефон сломали. Дед подстрелил одного и стрелял в другую, но чуть-чуть промазал. Это была девушка. Пуля сорвала маску с ее лица. Это она телефон сломала. Потом они убежали, а мы остались. У Ника было сильно разбито лицо.

– Ладно, – протянул, наконец, следователь. Корби слышал надрывный стук своего сердца и чувствовал себя так, будто убежал от своры собак. Крин задумчиво всматривался в его лицо. – Ладно. Пока Вы свободны.

Корби вышел из «уазика» и остановился, жадно вдыхая запахи летней ночи. Снаружи тянулись шеренгой машины – на частных легковушках подъехали прокурор, замначальника розыска и сильно напуганная директриса. Корби знал, что ему следует предупредить Ару и Ника насчет каверзы с тем моментом у двери, но вместо того, чтобы пойти к друзьям, зашел за фургон труповозки и уперся лбом в ее пыльный холодный бок. Его оставили последние силы.

Он вдруг понял, что все это ему что-то напоминает. Машины, выстроившиеся в ряд, суетливые люди, Андрей с растекшейся под ним лужей крови. И он себе тоже кого-то напоминал. Наверное, самого себя. Так же, как и несколько лет назад, он чувствовал, что люди стали ему невыносимы. Он хотел отделаться от них, остаться один. И вот он стоит здесь, забившись в проход между машинами, прячась и от Крина, и от своих друзей, как будто здесь можно спрятаться.

Он вспомнил день смерти своих родителей. Видение прошлого было четким, осязаемым, будто сейчас все заново повторялось. Он – тринадцатилетний мальчишка – сидел за своим письменным столом и делал уроки. Было семь часов вечера пасмурного октябрьского дня; снег еще не выпал, но листья с деревьев почти облетели, на улице было холодно и мерзко, порывистый ветер рвался в закрытое окно и звякал шпингалетом форточки. Корби торопился разделаться с неподатливой математикой – вечером по телеку крутили его любимый сериал «Полиция Майами», и он знал, что если не доделает домашнее задание, отец не даст ему смотреть телевизор. Он писал формулы, жульничал, перемножая на калькуляторе трехзначные числа, и периодически поднимал голову, чтобы прислушаться. Его комната стеной граничила с лестничной клеткой; напрягая слух, можно было различить звук лифта, останавливающегося на этаже. Это бы означало, что родители возвращаются домой. Они должны были вот-вот приехать. Отец Корби работал менеджером в компьютерном салоне, мать – бухгалтером в офисе автобусного парка. Отец заканчивал на полчаса раньше и на машине забирал маму с работы. Иногда они задерживались, чтобы зайти в магазин. Тогда они жили на верхнем этаже шестнадцатиэтажного дома. Из окон их квартиры было видно плоскую крышу колледжа для богатеньких детишек; за ним проходило шоссе, а за шоссе, немного в стороне, была школа самого Корби.

Корби дописал условие очередной задачи и прислушался. Лифт молчал. Зато ветер принес со стороны дороги визг тормозов, короткий и резкий, как оборванный предсмертный крик. Потом раздался удар.

Корби вскочил и посмотрел в окно. Серая полоса далекой дороги тонула в сумерках. Один из придорожных столбов был поврежден, в его основании застрял вдребезги разбитый автомобиль. У обочины, в нескольких метрах позади машины, лежал сбитый и отброшенный пешеход. Вокруг него стояло несколько человек. Корби понял, что это подростки. Теперь ему казалось, что они стояли там точно так же, как сегодня он и его друзья стояли над телом Андрея.

Он торчал у окна, напрягал глаза, чтобы рассмотреть маленькие фигурки. Рядом с местом аварии остановились два других автомобиля. Подростки испугались чего-то и бросились в темноту. Загорелись уличные фонари. В их свете Корби заметил, что разбившаяся машина темно-синего цвета, такого же, как «ауди» отца. «Бывают же совпадения», – подумал он.

В половине восьмого он понял, что родители должны были приехать хотя бы пять минут назад. Его охватила слабость. Он почувствовал странную тянущую боль в левой стороне груди. До этого у него никогда не болело сердце, и он не мог понять, что с ним. Он прижался лбом и руками к холодному стеклу – так же, как сейчас прижимался к фургону. Потом не выдержал и побежал на кухню, к городскому телефону (у него еще не было своего мобильного), на память набрал номер матери. Прошла минута, две, три. Гудки оборвались. Корби повесил трубку. «Она просто не слышит, – подумал он, – она часто не слышит». Можно было позвонить отцу, но отец не любил, чтобы ему звонили, когда он ведет машину. Минуту или две он мялся у телефона, потом все-таки набрал папин номер.

– Извините, абонент не доступен. Попробуйте…

Корби положил трубку. «Я ошибаюсь», – подумал он. Открыл справочник (телефоны всех домашних были на первой странице), снова набрал номер матери, потом номер отца. Все повторилось.