Ангелотворец - Харкуэй Ник

– Господи, Билли…

– Эх ты! Такой красавец, а ведешь себя по-стариковски. Нехорошо, Джозеф. Давай на днях закатимся в какой-нибудь барчик, пропустим по…

– Нет, спасибо. Расскажи лучше про заводную книгу.

– Раньше ты умел веселиться, Джо. А потом взял и остепенился. Ужасное это дело, с кем угодно может случиться. Моментально прибавляет человеку лет! Я знаю одно местечко в Сохо… Нет, не такое, как ты подумал, хотя если вдруг… Ладно, ладно. Это просто бар, дружище, с очень веселой публикой. Разбитные девчонки, по большей части австралийки. И все, знаешь ли, не прочь.

– Билли, я повторю только один раз, а на следующий решу, что ты нарочно мне мозги компостируешь. И тогда мы вернемся к обычной системе расчетов – наличные при получении, ясно? Мне лавку пора открывать. Так что выкладывай, бога ради, выкладывай все про эту свою ерундовину!

Билли Френд прикидывает, насколько серьезно настроен Джо, и видит, что тот либо очень серьезен, либо откровенно зол. И наконец раскалывается.

– Клиент хочет, чтобы ты довел ее до ума, починил, почистил и отвез одному господину в Уиститиэль. Это, кстати, в Корнуолле. Наличные вперед, разумеется, ведь мы живем в жестоком и бесчестном мире. – Билли Френд, в свое время славившийся и жестокостью, и бесчестием, испускает горестный вздох. – К книге прилагается некий инструмент, клиент мне его тоже предоставил. Лично я называю его приблудой. В жизни ничего подобного не видал. Уведомляю тебя, что по завершении работы над книгой ты можешь оставить приблуду себе в качестве сувенира или благодарности за труд. Насколько я понял, приблуда открывает доступ к определенным механизмам внутри ерундовины. Так что получается даже не две по цене одной, как сказали бы наши американские коллеги, а добрых три – невиданное доселе явление, каковое я с гордостью подношу тебе в духе делового сотрудничества и дружеского взаимопонимания. – Билли обезоруживающе улыбается.

– Кто клиент?

– За кого ты меня принимаешь?!

– Это женщина?

– Полагаю, я могу с чистой совестью, не боясь попрать заповеди профессиональной этики, сообщить тебе, что клиент действительно относится к слабому полу.

– И ты совершенно уверен, что она – законная владелица этих изделий?

– Совершенно. Весьма почтенная старая клюшка.

– И она купила эти изделия с молотка?

– О, тут ты меня подловил, Джозеф. Есть у меня одна досадная привычка: о любом предмете, сведения о происхождении которого я не вправе разглашать, говорить, будто он куплен с молотка. Такой ответ снимает все вопросы, да и звучит солидно.

Билли приподнимает брови, дабы Джо мог восхититься кристальной чистотой и честностью его взгляда. Он ждет. И ждет. И ждет, делая все более оскорбленное лицо. Наконец…

– Ладно, привози ее ко мне в мастерскую сегодня днем, – сдается Джо.

Билли Френд, радостно ухмыляясь, тянет ему руку в знак того, что сделка заключена. Он платит по счету и берет телефончик у официантки. Джо заворачивает эротоматон обратно в папиросную бумагу для транспортировки.

– Знаешь, на Ночном Рынке по тебе соскучились, – сообщает ему Билли, оборачиваясь в дверях. – Справляются о твоих делах. Все так изменилось без… Словом, ты заходи, не забывай нас.

– Нет, – отвечает Джо Спорк. – Пожалуй, не зайду.

Тут даже у Билли Френда не находится возражений.

С реки доносится гудок буксира. Джо Спорк задвигает подальше мысли о Билли – плохие новости и сами найдут способ до тебя добраться, – берет с тележки ключ и угрюмо переходит улицу. Там он сворачивает в зловещий узенький проулок, открывает запертую калитку, ныряет в щель между двумя домами и наконец оказывается перед целым рядом заржавленных, обросших моллюсками железных дверей, выходящих к реке. То ли это «ворота изменников», через которые провозили заключенных, то ли эллинги для очень маленьких лодок. А может, в давние времена, когда вода стояла ниже, здесь были защищенные от радиации купальни. Джо не знает. Это строения-призраки: они все еще рядом, хотя смысл их существования давно утрачен. Впрочем, в одной из них по сей день хранятся остатки его темного прошлого, о котором он так не любит вспоминать. Раз в пару месяцев он открывает дверь и проверяет, не поднялась ли вода выше отметки – маленькой красной кляксы, которую он обновляет каждую осень, – в остальном же он старается не тревожить это место и его тайны.

А тайны здесь, несомненно, есть. Одна из дверей ведет вовсе не в чулан, а под землю, в тайный склад боеприпасов, соединенный посредством викторианского канализационного туннеля cо средневековой криптой, которая в свою очередь ведет в пивоварню. Имея точную карту, можно спокойно пройти отсюда до Блэкхита, ни разу не поднявшись на поверхность.

Где-то здесь – хотя сам Джо никогда этого не видел, – в освященной веками берлоге Мэтью Спорк готовил свои первые нападения на банковское сообщество Лондона. В сводчатом зале со стенами из красного кирпича и йоркского песчаника Мэтью впервые выпустил очередь из пистолета-пулемета Томпсона и сумел его укротить. Юный Джо, выросший на комиксах и небылицах, представлял, что отец сдерживает под землей русскую армию, убивает инопланетян и чудовищ – в общем, следит, чтобы дети Лондона спали спокойно. Каждый день молодчики Голландца Шульца и Корпорации убийств сражались в ресторане «Пэлас Чопхаус», и каждый день отец Джо оставался цел и невредим. Сквозь блистательные сны о сражениях и победах Мэтью шагал, подобно титану, в дыму кордита и сиянии славы.

Порой Джо гадает, где сейчас тот пулемет. Он годами хранился за стеклом в отцовском кабинете, и малолетнему сыну Дома Спорка строго-настрого запрещалось его трогать. Джо глядел во все глаза, когда Мэтью его чистил и иногда отливал для пулемета особые пули. Но играть с «томми-ганом» было нельзя – никогда, ни при каких обстоятельствах. Ни по важным датам, ни по праздникам.

Когда-нибудь, сынок, я научу тебя с ним управляться. Но не сегодня.

Так и не научил. Быть может, пулемет ждет его где-то здесь, внизу?

Лондон стар и хранит тайны множества поколений.

Дверь прикипела: открывать приходится пинком. Грязь, ракушки, судорожный плеск какой-то удирающей твари. Значит, вода становится чище. Впрочем, и дверь проржавеет быстрее: кислород, немного соли, уйма бактерий. Надо будет прийти сюда и заменить ее. Или позволить Темзе взять свое и смотреть, как последняя мелочевка Дэниела уплывает в Голландию, а потом вздохнуть чуть свободнее. Печальнее, но свободнее.

С крючка на уровне плеч свисает вечный фонарь. Забавно, что самозаряжающиеся динамо-фонари опять входят в моду. Этот Джо смастерил под руководством Дэниела сам, в возрасте девяти лет. Они даже выдули вместе лампочку – стеклянный шарик с нитью накаливания, наполненный инертным газом. Она сразу взорвалась, и пришлось заменить ее на обычную, из магазина.

Белый луч выхватывает из темноты сваленное в кучу барахло. Фарфоровая корова; черно-белая жестянка, в которой хранились истлевшие резинки; жуткая марионетка с перерезанными нитями. А там, на дальней полке, строгий кожаный футляр в прозрачном полиэтиленовом пакете для защиты от влаги: коллекция джазовых пластинок.

Джо берет футляр в руки и, руководствуясь неизвестно чем, извлекает на свет первую попавшуюся пластинку, а остальные убирает на полку. Мгновением позже он достает из карманов два предмета – свои недавние приобретения – и кладет их рядом с футляром.

Паранойя чистой воды. Все равно что обыскивать собственную машину на предмет бомб, увидев валяющийся на асфальте кусок проволоки.

Пластинку Джо прячет под пальто и уносит в мастерскую.

Граммофон у него классический: раструб из темно-коричневого дерева, корпус дубовый, с мозаикой, диск покрыт сукном и украшен серебряной чеканкой. Даже ручка прекрасна. Джо реставрировал граммофон несколько месяцев. Прежний владелец хранил его на чердаке, облюбованном летучими мышами.

Он заводит его. Медленно – потому что негоже торопить даму, даже если очень надо. Игла старая, он заменяет ее на новую. Затем наливает себе чаю и читает все, что написано на конверте. Слим Гейллард. Джо про него слышал. Высокий Слим с длинными паучьими кистями – арахнодактилией, – выпивал за концерт целую бутылку виски и курил одну за другой, а еще умел играть на пианино с подвывертом. Тут надо заметить: он не просто ложился на табурет и, скрестив руки, играл, а разворачивал кисти ладонями вверх и играл костяшками пальцев.