Птицеед - Алексей Юрьевич Пехов

и пирамидку они не нашли. Значит, есть надежда. Именно поэтому я столь беспечен и сговорчив. Надо всего лишь придумать, как передать руну Оделии. Её они посадили на кушетку возле окна, в десяти футах от меня. Так просто не дотянешься.

– Ты в порядке? – спросил я у неё.

– Не обижайте нас, риттер, – попросил стрелок. – Мы вежливо себя ведём.

– И долго это продлится?

– Помолчите. И давайте ждать, – сказал усатый бугай, до этого молчавший.

– Ждать чего?

Он шагнул ко мне, зло замахиваясь, но колдун остановил его лёгким движением руки:

– Вы живы, риттер, только потому, что ритесса упряма. И, возможно, если отрезать вам пальцы, она наконец-то ответит на вопросы. Пожалуйста, видите, как я любезен, просто наберитесь терпения и не провоцируйте меня на грубую работу мясника раньше времени.

– Ну что вы. Я тих и покладист.

Следующий час ничего не происходило. Я скучал. Они сперва дёргались, затем, кажется, решив, что я жалкая курица, не собирающаяся сопротивляться, чуть расслабились. Колдун смотрел в окно, следя за каждым идущим по улице, усатый закрывал выход из комнаты, парень с пистолетом сел в углу, так, чтобы, если что, пробить мне голову пулей. Улучив момент, я подмигнул Оделии.

Она держалась спокойно и явно о чём-то размышляла.

Когда мне стало совсем тоскливо, я сказал:

– Комод. Справа от часов. Вон тот. Коричневый. Откройте верхнюю секцию.

– С чего бы нам это делать, риттер? – спросил колдун, отвлекаясь от созерцания улицы.

– Я веду себя как паинька и не доставляю проблем. Все будут счастливы, если так будет продолжаться и дальше. А для этого мне требуется то, что в комоде.

Он, немного подумав, мотнул головой, и усатый отправился в указанном направлении. Там, в специальных выемках, лежали винные бутылки, которые никуда не делись за двенадцать лет, с тех пор как туда их положил Рейн.

– С жёлтой этикеткой. Будьте любезны.

– Серьёзно? – поднял брови колдун.

– Я хочу пить.

По мне, так железный аргумент. Поди попробуй оспорить. Полагаю, мысль его шла по накатанной дорожке. Например, если я накачаюсь вином, то при внезапных выкрутасах со мной будет справиться проще.

– Ладно. Кто я такой, чтобы отказывать риттеру в его желаниях? Но стоит говорить, что будет, если вы начнёте швыряться бутылками?

– Не моим любимым креманом. И ещё стакан. И себе возьмите, если желаете. Оделия? Ты присоединишься?

– Нет, – ответила женщина, уже поняв, что будет дальше.

Усатый вскрыл бутылку, пробка вылетела, пена, шипя, облила его пальцы. Он хлебнул прямо из горлышка, буркнул:

– Хрень кислая. Что вы, благородные, в ней находите?

Стакан мне дали пыльный, но тут уж ничего не попишешь. Общество, в которое я попал не по своей воле, не слишком-то разбирается в правилах подачи напитков. Да и креман был тёплым, так что даже пузырьки его не спасали.

Я не спеша выпил, провёл пальцем по бутылке, оставив на ней след. Всё-таки двенадцать лет прошло, пыли накопилось изрядно.

– Помнишь, как Рейн бросал тебе в рот орешки? – спросил я у Оделии. – Я тогда удивлялся, как ты могла их поймать с такого расстояния.

Они все вытаращились на меня, а колдунья усмехнулась:

– Порой мы обладаем совершенно глупыми и бесполезными талантами.

Я допил игристое, снова наполнил бокал. На донышке бутылки была жирная липкая грязь. Соскрёб её ногтем, скатал шарик, бросил на столешницу. Вышло немного. С половину верхней фаланги моего мизинца.

– Кому вы служите, господа?

– Помолчи и пей.

– Знаете, что это такое? – Я ладонью раскатал шарик в колбаску, обворожительно улыбаясь. – Трупный воск.

Заметив недоверие на их лицах, пояснил:

– Не человеческий, о нет. Мой брат, ныне покойный, как-то принёс эту субстанцию из Ила, на непредвиденный случай.

Я увидел, как глаза колдуна расширились, он начал поднимать руку с руной ко рту, но я уже задержал дыхание и со всей силы, так, что онемела ладонь, шарахнул по колбаске.

Во все стороны саданула светло-бежевая взвесь, так похожая на дым, и ноздри заполнил удушливый запах. Основной поток пришёлся на колдуна, и он, забыв о руне, фонтаном изверг из себя всё, что ему не посчастливилось съесть за последние часы.

Прежде чем настала моя очередь, я швырнул вытащенную из потайного кармашка руну Оделии. Вышло почти так же быстро, как это делал Рейн, да и она не подкачала. Поймала ртом, точно орешек.

Всегда восхищался её ловкостью.

Проблема в драке колдунов очень проста – если они находятся не более чем в двадцати шагах друг от друга, то способны использовать силу солнцесвета противника. Из этого правила в поединках строится базовая тактика: держаться друг от друга подальше, пока не прибьёшь врага, или же наоборот – спешно сблизиться, если потратил свой солнцесвет, чтобы воспользоваться чужим.

Иногда опытный колдун, имеющий два полных шестиугольника, может многое натворить, разрядив свой цветок и забрав силу из чужого.

У Оделии теперь была руна, а Серебряный от неё всего в четырёх шагах. Так что энергию можно тянуть беспрепятственно.

И она стала действовать.

Белые перья кружились вокруг, падая на развороченную мебель. Много. Словно безумец разорвал подушку и всё её содержимое разлетелось куда попало.

Мутить от той дряни, что я собственноручно выпустил, образно говоря, со дна бутылки, наконец перестало. Я сидел на дощатом полу, ощущая, как штанина намокает от разлившегося кремана, и смотрел в небо, затягивающееся новой вереницей дождевых облаков.

Там свободной и непокорной точкой парила птица.

Довольно интересное ощущение – находиться в собственной гостиной и наблюдать летающих над тобой пернатых. Но не очень-то удивительно, с учётом того что крыша, чердак и второй этаж напрочь отсутствовали. Уж не знаю, каким ветром их унесло и в какие дали, но здесь от них не осталось даже соринки.

Со стенами тоже были некоторые сложности. Из-за их полного отсутствия. Лавку кровельщика за ними – постигла та же самая участь, и теперь я видел пустое пространство и череду повреждённых домов с потёкшими, точно от кислоты, фасадами, выбитыми стеклами, перебранной, разворошённой черепицей, частично не удержавшейся и сползшей вниз в виде бесформенных капель.

Полагаю, что высокой голубятни тоже нет. Иначе откуда повсюду перья бедных пташек.

Тяжело и душно пахло корицей – проявление дара Перламутровой ветви.

Оделия, склонившись над кровавым месивом, по запястье пачкая правую руку алым, извлекла три пластинки рун.

– Малыш, ты как?

В ушах у меня всё ещё сухо потрескивало, словно круглая галька стучала друг об друга, когда отступала волна, но ответил я честно:

– Не так уж и плохо, если учитывать обстоятельства. На тебя эта дрянь не подействовала.

– Я не дышала почти три минуты. – Она старательно вытирала руку от крови салатовой занавеской. Увидела мой взгляд, неохотно пояснила: – Если долго жить в Иле, то