Громосвет - Николай Максимович Сорокин

медитировал с нескончаемым запасом спирта до наступления нужных мне осадков, после заходил в туман, и экспериментировал с Бобой. В любом случае, собирался ли я переместиться в другой мир или намеревался остаться в этом, Кирквуд воздвигал передо мной свои белоснежные, голубые и серые пассажи, я приходил к знакомым площадям, лавкам и баням, и общался всё с теми же покойниками. Они не имели тяги к спиртному, им чужда была актёрская игра и спортивные зрелища, не играли они и в карты. Они просто сидели на улице и пили чай.

Поэтому, не получая никаких внятных объяснений с того, что такое Кирквуд, я переключился на его жителей. Я носил им еживику, ежиков и пески, свиней, змей, камни, рыб и лисички, жвачку и пиво, даже безалкогольное. Эксперименты возымели успех в тот момент, когда я залил одному мертвецу в чай морской воды, и тогда я впервые увидел, как мертвец может ругаться. Как тогда и оказалось, — мертвецы оживают с соли.

Тогда я стал мешками таскать соль в Кирквуд, благо Боба позволял найти превеликое множество соляных карьеров. Знал бы я того предка, кто считал такие карьеры самым дорогим личным пространством, то и однозначно пожал бы ему руку.

Сколь я много соли не принёс, и как не оживлялся с этого город, — стоило уйти за новым мешком, как по возвращению всё становилось как прежде. С оживших мертвецов также было мало толка: они не могли знать где и по какой причине находятся, а ещё и не представляли как из этого города выйти. Да и что они находятся в городе для них было откровением.

И действительно, стоило мне пытаться вытянуть мертвеца из тумана, как я приходил к тому месту, с которого и принимал такие попытки. Из этого я уже имел достаточно информации, чтобы постигнуть хотя бы часть природы этого пространства: соль есть часть жизни, мертвецы не покидают Кирквуд, Кирквуд есть везде, где есть вода, а вода есть так или иначе в каждом пространстве, почему-то. Получалось, что Кирквуд — это самый обыкновенный, а потому и до простоты наивный облачный город.

Мало кому доводилось в своих представлениях бывать в небесах. Мои современники, конечно, бывали, и даже те, кто жил в минувшем веке, но, видимо, никому эти небеса не нравились до такой степени, чтобы детально прорабатывать небесное пространство в своих представлениях. Потому получалось, что они остались как естественные приложения всякому виду, дополняя основную композицию мира как её части, но очень абстрактной. Из этих абстрактных представлений и сформировался Кирквуд. Такими были мои суждения. Эту модель я принял, и стал по мере возможного, как умею, проверять на прочность.

Не проходило и недели чтобы меня, где бы я ни находился, не поглощали туманы Кирквуда. Его повсеместная навязчивость заставляла меня прятаться. Я уловил закономерность, что этот город — страшен, и куда настойчивее одиночества меня преследует, и в этот же момент я почувствовал, не предвосхитив своевременно этот факт интеллектом, что всё это время я не был один ни в коем случае. Кирквуд не мог быть Миром в Мире. Он — существо, всепроникающее, хищное, и для которого я — неперевариваемый, но слишком аппетитный кусок живой плоти.

Мои опасения подтвердились, когда неделю проторчав в пустыне, в открытую, прямо на солнцепёке, из пучин миражей я узрел суровую реальность окружающего меня тумана. Он, конечно, меня поглотил, и я снова оказался на знакомых улицах неисчерпаемого горизонта городских башен. Но потом всё стало не так, как обычно это должно было быть.

Неизвестно в какой момент это случилось, но я проснулся посреди забытья, где впервые встретил Шарку. Что тем более интересно, так это факт того, что я, во-первых, засыпал трезвым, а во-вторых, что засыпал я на прогретом пляже, при солнечном свете и ненавязчивом морском прибое.

Это было обыкновенное дело: я просыпался на пляжу, завтракал доступными мне плодами, преимущественно — манго, а после, в силу состоявшейся привычки, шел гулять по неисчерпаемым красотам Обратной Стороны. За одну пешую прогулку я посещал такие места на своём маршруте, что к концу дня, сидя на пляже, я готовил ужин из плодов, ягод и растений столь характерных, что навряд ли где-нибудь в мире Той Стороны есть хотя бы город, в котором всё используемое можно найти в достатке, потратив на это столь мало времени. Готовка стала для меня занятием принципиальным, даже самоцельным, а тут раз, и забытье.

— Ты прекрасно прячешься, раз даже я тебя не нашел.

— И как это понимать?

— Понимай это как тренировку.

Шарку показался из темноты до неприличия резко, и только тогда я понял, что я ни капли не вернулся в забытье, хотя бы потому что я с самого начала нахожу перед своим взглядом чёрный цвет. Понятное дело, что я находился в помещении, причём хорошо освещенном, в котором квантаблековые стены ухитрились меня коварной иллюзорностью заставить поверить, что континуум этого мира полетел, например, потому что Шарку угробил моё тело. Именно это и пронеслось в моей голове в тот момент, когда моё украденное имя бесцеремонно появилось передо мной.

— Я поверю сейчас вообще во что угодно, ты просто свяжи для меня прошлое с настоящим.

— Да, тренировка. Я, как ты и позволил, воспользовался твоим телом. Я вознес направленную потоком волю твоих предков в чертоги проистечений твоего профанного тела, да и преобразил его в игровое поле… материального характера. Представить страшно, что происходило на Обратной Стороне в этот момент. Сам понимаешь: символ выходит в реальность, реальность становится символической, символы, что на Обратной Стороне имеют буквальное воплощение, а тут получается, что и здесь материая символична, и там… В общем, — это было удивительное противостояние полюсов.

— Каких еще полюсов, каких к чёрту материальных символов как символических материй, почему ты не оставил меня рядом с моими моллюсками?

— Время вышло, ты победил, вот и не было никакой необходимости оставлять тебя дольше отведенного. — произнёс Шарку с невозмутимейшим спокойствием. Достигнув меня он присел рядом.

— Победил в чём?

— Пока только в самом малом: в прятках.

— Шарку, не смешно, я ни от кого не прятался, разве что только от города, и то, неоднократно проигрывая.

— Значит, я по тебе попадал. Вот как… Как тебе КНИБ?

— Город?

— Ну, КНИБ, аббревиатура у него такая.

— Полное имя города?

— Иди ты. КНИБ — это коллективно-направленная импульсация бреда.

— Я не бредил, на меня действительно нападал город.

— Нет, если кто на тебя и мог напасть, так это я, силой КНИБ. КНИБ — это