Винтажный бог - Ян Ван Прат

Потому что, судя по рассказам бабушки, моё тело вплотную подошло к тому возрасту, когда следовало выбрать собственный путь и покинуть родительское гнездо. По рассказам обо мне прежнем, складывалось впечатление, что Саша не очень-то к этому стремился, его всё устраивало на данном текущем этапе этой жизни.

В натуре драконов менять место жительства тоже было не принято — лишь глобальные события, типа природных катастроф, человеческих войн, эпидемий, сдвиги континентов могли выгнать нас с насиженных мест. Или изменения в личной жизни. Мы во многом совпадали с человеками. Но вот обучение… Нам никогда не было нужды что-либо изучать. Едва родившись, мы уже обладали полным набором знаний, возможностей и навыков, необходимых для выживания. Хотя, как я понимаю теперь, «драконы» и «выживание» стояли слишком далеко друг от друга, чтобы пересекаться в одном предложении. Наши характеры, конечно, могли отличаться. До сих пор помню своего меланхоличного отца, любившего лежать на склоне горы и пускать в небо круглые облачка пара, совсем как курящий человек, которого он подглядел как-то на телеге, греющимся на солнышке. О чём отец в такие моменты размышлял, никто никогда не спрашивал, но возвращался он на удивление умиротворённым. А вот я в детстве я был не таков… местные медсёстры назвали бы меня «электровеником», как некоторые своих детей. Я пока не выяснил, что это такое, но слово мне очень понравилось. Было в нём что-то опасное, загадочное, прямолинейное и порывистое. Простое и стремительное одновременно.

— Сашенька, доктор сказал, завтра домой. Как ты себя чувствуешь? — Валентина Ивановна внезапно выдернула из воспоминаний-размышлений.

— Что? А, да. Хорошо, — а как я ещё мог себя чувствовать, умерев в одном месте от обезглавливания мечом и очнувшись в совершенно чужом мире в теле чужака, пострадавшего в аварии.

А вот подробности аварии мне ещё предстояло выяснить. Теперь я знал, что такое полиция, и чем она занимается. Недавно меня посетил её представитель, вкрадчиво потребовал-попросил рассказать о деталях, участниках и событиях, желательно с поминутным уточнением. Клянусь, так и сказал. Для дракона, привыкшего отвлекаться самое мелкое, на недельные интервалы, это выглядело смешным. С таким же успехом он мог спросить историю воцарения последней династии наших королей — я бы и рассказал, детально, с повековым уточнением.

Что такое минуты и секунды, я уже тоже разобрался. Эта система мне понравилась больше — счёт шестидесятками. Необычно и ёмко. Но вот вспомнить события, в которых я не участвовал — это было бы затруднительно. А правдоподобно сочинять… нет, с моими знаниями об этом мире, о Саше, о его интересах и жизни, невозможно было не ошибиться. Пока я кряхтел и мекал, прибежала моя бабушка и «намылила шею» стражу правопорядка, который «мешает выздоровлению её дорогого и единственного внучка, будущего кормильца и поильца». Так что «не так страшен чёрт, как его малюют». Очень мне нравилось это выражение.

На выписку собралось всё отделение. За время нахождения здесь я успел пересечься с каждым членом персонала по нескольку раз. Был здесь и строгий врач, терпеливо отвечающий на бабушкины нескончаемые вопросы, и смешливая медсестра, сначала «мешавшая» мне ходить, а потом сопровождавшая на каждый сеанс физиотерапии. И другая медсестра, принёсшая мне охапку детских книжек, которые я только что вернул, благополучно прочитав. Мне дали какие-то назначения, список лекарственных препаратов, направление на физиотерапию в уже местную поликлинику. Как шепнула бабушка: «Это я тебе потом всё объясню».

А потом мы вышли на улицу. Я ещё ни разу не покидал здание больницы. Да, приходилось посещать разные кабинеты, где меня кололи, слушали холодным стетоскопом, измеряли какие-то параметры, заставляли наклоняться и делать упражнения. Именно благодаря этому, я мог сейчас так сносно передвигаться. Но по ступеням я ещё не ходил, меня возили в лифте.

Об этом странном агрегате следовало рассказать поподробнее. Поначалу было страшно, и каждая поездка вызывала неприятные ощущения внутри. Словно желудок подскакивал к горлу, а тело отрывалось от пола. Ещё и происходящая с пространством метаморфоза выглядела невероятной. Когда двери закрывались, там был один коридор, а когда снова открывались — выход был уже в другое место. Другой цвет стен, другое оформление, другой линолеум и кабинеты. Это потом я осознал, проанализировав внутренние чувства и понял, что мы просто перемещались вверх и вниз, но поначалу это казалось колдовством. Я даже взвыл от неожиданности и принялся цепляться за врача.

Но вот выходить за пределы здания мне ещё ни разу не доводилось. Больничная застеклённая дверь, ступени, а дальше зелёный забор из деревьев. Нет, не парадный королевский парк, где всё вымерено по линеечке, и подобраны сорта, цветущие одновременно. Нет, но словно кто-то пересадил кусок леса к себе во двор, или, наоборот, построил больницу в глухом лесу. Из окна моей палаты открывался вид на дорогу. Неужели лес такой маленький?

— Давай быстрей, — торопила бабушка засмотревшегося меня, — дядя Булат ждёт. Он, чтоб тебя забрать, сегодня с работы отпросился.

Спрашивать, кто такой дядя Булат, я постеснялся. Ещё хватит времени обо всём разузнать, ну, или догадаться по косвенным признакам и оговоркам.

А вот нет. Оказалось, что кусок леса был лишь у входа, за воротами же открывались совсем иные пространства. Широкая ровная дорога, словно укатанная телегами с одинаково гладкими колесами. Да и сама машина, в которую меня затолкала бабушка, оказалась странной, шумной, тесной и непривычно быстрой. Я поначалу даже собирался выбраться наружу, но дядя Булат оказался быстрее. Он что-то повернул, нажал, двери с щелчком заблокировались, а потом машина дёрнулась и понеслась по дороге, прямо в узкую щель выездных ворот. Натренированный лифтом, я не взвыл, умело сдержав первоначальный порыв вылезти в окно. Ворота стремительно приближались, и, похоже, только я один испытывал сомнения в том, что мы протиснемся в них, а не расшибёмся в лепёшку.

— Мы не поместимся!

— Тёть Валь, экий он у тебя нервный. Его точно от переломов лечили? Не от психа?

— Булатик, золотко, ты за дорогой лучше следи. Знаю я твоё лихачество.

— Не обижайся, но не похоже, что он, вообще, когда-либо на мотоцикле гонять сможет. Нервный какой-то стал.

Бабушка и дядя синхронно рассмеялись, словно знали нечто такое, что делало их соучастниками. Мужчина периодически оборачивался, шутил, болтал с нами, навстречу проносились такие же машины. Казалось, мы вот-вот столкнёмся лоб в лоб, но каждый раз либо дядя, либо водитель встречного автомобиля вовремя отворачивали руль. Или мне так казалось. Несколько раз попадались огромные и шумные машины, «Камаз» — было написано на их оранжевых мордах. Их страшные колёса проносились в боковом окне мимо моего лица, равнодушно