Откуда я иду, или Сны в Красном городе - Станислав Борисович Малозёмов

в руках Господа, да наделяет он тебя только тем, чего ты стоишь. Испытания даёт, но и милостью не обходит. От него у тебя и дары щедрые: дом, семья, дети, работа, деньги и вещи. У злых деньги. У добрых деньги. Бог равняет всех любовью своей. Но отец Илия, или вечерами Сухарев Виктор, рассуждал так, как чувствовалось в дрёме снов и запоминалось как своё, порождённое своим разумом. Он этому тайно от всех радовался и пока ни с кем не делился промыслом не Божьим, но своим собственным.

Первые дьяки подошли, почему-то вчетвером сразу. Видно жили в одном краю. Оделись они в тёплые фланелевые рубахи, брюки серые из толстой крашеной парусины и в болотные резиновые сапоги.

– Дождь днём собирается, – доложил дьякон Никифор. – По радио сказали, что зарядит дня на три.

Дьяк Никифор – Коля Зайцев – в миру. Шустрый парень ждущий через два года юбилея, тридцатилетия. Велосипедист шоссейный, причём способный. Третье место в Зарайской области держал. А здесь только тренировался после службы. Выступал довольно часто в Зарайске. Казылдала хоть и стала центром Карагайской области, но спорт и культурные мероприятия настроить ещё не успела. Специалисты пока не приехали. Дьяконы прошли в служебную дверь правее алтаря и, провожая ребят взглядом, отец Илия возле самой большой иконы Христа Спасителя увидел Жору Цыбарева. Он молча стоял на коленях и глядел Иисусу в глаза. Губы сжаты, в руках свеча длинная с высоким пламенем. Видно, прочёл уже «Отче наш» и теперь то ли просил чего-то мысленно, то ли думал о чём-то важном. Строгое лицо, чистый волос, отглаженный тёмный костюм и явно выходные туфли.

– Благодать тебе, Георгий, и мир от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа! – поздоровался Илия и подошел к Цыбареву.

– Благослови, батюшка, – увидел его Жора, поднялся и поклонился Илие в пояс.

– Когда успел узнать правила церковные? – удивился отец Илия. – У кого-то из наших, видимо. Или у крещённых прихожан. Я вроде пока не объяснял ему. Поскольку не крещён он и в храм ходит «иродом», как говорили о нехристях в старой Руси. Виктор Сухарев был священником четвертого поколения семейного. Прадед служил протоиереем в Челябинске, дед и отец тоже, поэтому Виктор много чего помнил из бесед с отцом и дедом, и так же как они, другого дела, кроме служению Всевышнему не хотел иметь никогда.

– Во имя Отца, сына и Святаго духа, – перекрестил его трижды отец Илия. – О чём молитвы твои к Господу нашему?

– Я прочёл «Отче наш» и потом советовался с Иисусом как мне дальше возвращаться к жизни нормальной. На работу хочу вернуться, но боюсь, погонит меня отел кадров или заместитель Латышев. Мужик строгий. Мы его Иваном Грозным зовём. Он тоже Иван, но Данилович. А устроюсь обратно – дом надо строить. И уже из него ползком ползти к жене да уговаривать вернуться. Сейчас только дошло, что без неё и Машки, дочки, жить не смогу. Люблю их. Потому не выдержу – опять запью. Он хотел вдогон слово крепкое вставить, но засмущался и рот прикрыл ладонью.

– Дом тебе построим с Божьей помощью, – Илия взял его за локоть и вывел на паперть. И притвор за собой закрыл. Я уже придумал, как это сделать. Господу поведал и одобрение нутром почуял. Благословил Всевышний. Теперь поговорю с настоятелем и мы всё решим. Ты, сын мой, помолись ещё, я дождусь настоятеля, а потом мы вдвоём пойдём к вашему «Ивану Грозному». Да, Бог даст, снизойдёт «Грозный», поймёт нас и позволит тебе вернуться.

– Он вас, попов, не шибко почитает, – задумался Жора. – Слышал я как-то, что он называет вас бездельниками и дармоедами. Он, отец Илия, коммунист-атеист.

– Да, – согласился иерей. – Для атеистов мы, служители культа, раковая опухоль на теле советского общества. Кто-то умный один раз сказал, так и прижилось. Но я пойду к нему в обычной одежде. Костюм приличный и всё такое, а дождик будет – сапоги надену. Но не скажу, кто я на самом деле и почему прошу.

– О Боге ему не станете рассказывать? – засмеялся Цыбарев. – Выгонит обоих. Ещё тот бес!

– У всякого человека благодетель есть в душе, – тоже засмеялся Илия. – В противовес семи смертным грехам для всех людей доступны столько же добродетельных научений Божьих, о которых, бывает, человек, вовсе и не христианин, вообще никогда не думает, не вспоминает. Атеисты, так те просто не ведают ничего ни о смертных грехах, ни о добродетели. У них в головах Богу пока нет места. Но только «пока» Со временем неверие проходит почти у всех. И даже, не посещая храма, они начинают сами понимать, что есть Первоначало, Власть Всемогущая, которая миром правит и меняет мир и людей. Что есть мучительные грехи, давящие душу гнётом и сжирающие душу как червь яблоко. А о добродетели своей без Божьей воли сам не докопается почти никакой человек. Я – посредник между Господом и вашим начальником. И говорить с ним будет Всевышний моими словами. В какой одежде бы я ни пришел к нему.

– А что, точно против каждого греха смертного есть сила добрая, которая сильнее сатанинских пороков? – спросил Георгий и глянул на лик Николая-Чудотворца.

– Ну, так вот и слушай, внимай и запоминай, – священник взял Цыбарева под руку и повел его по дорожке вокруг церкви, возле которой поздние цветы ещё вовсю радовались не очень прохладной осени.

– Первый грех смертный – Гнев, а против него Любовь. Она сильнее. Она благочестива и беспредельна

Гордыня – ей противостоит светлое смирение. Покой души без суеты и согласие с судьбой своей.

Уныние имеет антипод и боится славословия Бога за все, да желанного труда во благо себе и людям. Чревоугодие имеет страшного врага – пост.

Сребролюбие – оно боится оказаться в положении просящего милостыню или работы не может пережить бескорыстной на благо ближнему, что с алчными и жадными случается против их воли, да ещё и не так редко.

Блуд – он подыхает от воздержания, от сна с молитвою перед ним, от труда физического, тяжкого Зависть – эта тварь губительная, теряет злобную силу свою даже от нечаянной помощи завистника, как другу, так и врагу личному, тому, кому завидует, ну и также немощным, бедным, потерявшимся в суете и бесплодной жизни.

Вот как, Жора. На весах не бывает гирек только в левой чаше. Столько же и в правой. Ибо весы жизни – это всегда равновесие. То есть гармония. Запоминай. Пригодится. Кстати, когда крещение думаешь принять?

– Я стремлюсь, батюшка. Научи, как подготовиться, – Георгий остановился и уперся взглядом в глаза священника. – Жить хочу Верой и Правдой. Честно.

– Расскажу всё. Сейчас сходим в рудоуправление, решим с настоятелем вопрос о стройке дома и будем готовиться к крещению твоему, – обнял его иерей.

– Вот, – обрадовался Жора. – Тогда сразу пойду на исповедь к тебе, отец Илия. Примешь исповедь?

– Обязательно, всенепременно, – священник пожал ему руку. – Милостив Господь и опустит через меня грехи твои. Очистит душу. Ну что, пошли к начальнику твоему, Данилычу «Грозному»? Иди пока, догоню. Я пойду переоденусь в гражданское. Скажу начальнику, что я твой брат из Зарайска.

– Дрожь есть внутри, – замялся Цыбарев. – Но в том, что уволили меня, не он виноват. Сам я себя попёр с работы, идиот. Ну, да ладно. Идём. А в церковном облачении почему не идёшь? Солидно. Один крест – убить им можно. Как кувалда тяжелый.

И пошел на улицу. Виктор догнал его минут через десять. На нём был черный костюм, белая рубашка и красный в полоску галстук. Ну, туфли лаковые, конечно. Как чиновник оделся Сухарев.

– Я, Жора этот грех беру на себя нарочно, – жестко сказал уже Виктор, а не отец Илия. – Бог простит. Но цель моя – не подразнить сущего атеиста руководящего, а нужное дело сделать. Мой сан и облачение могут оскорбить чувства неверующего. А это с моей стороны ещё более греховно. Из двух я выбрал меньший. Только ты молчи, когда мы с ним будем говорить. Спросим – тогда отвечай.

И они, перепрыгивая через похожие на сосновые нетесаные брёвна серо-бурые валуны породы боксита, медленно пошли по жесткой рыжей траве к высоким красным холмам и красному трёхэтажному зданию с красным флагом над крышей.

– Ты живешь-то сейчас где? – на ходу спросил Виктор. – У друзей?

– Откуда друзья? – хмыкнул Жора. – Пили вместе, девах тискали.