Замечательный предел - Макс Фрай

– Нет. Мы его у подъезда встретили. Ночью. Он выходил, а мы возвращались домой. Дилани Ана на следующий день разузнала, что его привезли Наира и Отто.

– Привезли?! Откуда?

– Из Польши. Из города… так, я сейчас быстро вспомню название! Из Гданьска, да. Он пошёл встречаться с Юрате, и мы его больше не видели. Но Юрате теперь такая… счастливая не совсем точное слово, хотя и счастливая тоже. А! Как будто выиграла в казино. Что там у них вышло, не знаю. Но уверен, мы именно это и празднуем.

– Наверняка, – согласился Анн Хари. И вдруг уткнулся ему в плечо.

Так и сидел. Долго. Молча. Но Шала Хана не тяготило молчание. И тайна не тяготила. А почему-то даже наоборот. Словно вопрос, оставшийся без ответа, это так же прекрасно, как понятный ответ на вопрос.

Наконец Анн Хари сказал:

– За такую новость пустого «спасибо» мало. Надо как в скандинавских сагах тебя отдарить. И найдётся чем! Хочешь бессрочный абонемент в Эль-Ютоканский Потусторонний Художественный музей?

– И ты ещё спрашиваешь! Не знал, что у них бывают бессрочные абонементы.

– Оказалось, бывают. Но не для широкой публики, только для попечителей и коллег. Мне на радостях выдали целую пачку. Как уникальному исключению – художнику, который может наяву посетить их музей. Другие-то, сам понимаешь, в лучшем случае сон про это увидят. Ну или уже в новой жизни, если с местом рождения повезёт. Вообще, удивительно получается: или ты великий художник, или можешь добраться до Эль-Ютокана. Эти опции почему-то обычно не сочетаются. Только что-то одно.

– Так есть же теория Тарки Айвери Кирани, – оживился Шала Хан, большой любитель малоизвестных философских идей. – Согласно ей, искусства стремительно развиваются в тех реальностях, где, в силу разных причин, нет условий для более-менее эффективного колдовства. То есть, искусство выступает там как замена, продолжение или преддверие практической магии. И люди, которые в других обстоятельствах колдовали бы и горя не знали, повинуясь призванию, идут в художники, чтобы совсем не пропасть. Звучит довольно логично. И подтверждений этой теории множество. Но исключений тоже немало. Если возьмусь сосчитать только те, которые знаю, мне пальцев не хватит. На обеих руках.

– И в нашем несбывшемся мире отлично всё сочеталось, – улыбнулся Анн Хари. – Я, допустим, не в счёт, потому что родился и вырос не там. Но крутых художников и без меня навалом. На выставке в Эль-Ютоканском музее будет шесть авторов, и это Лийс ещё толком не начал настоящие поиски. Просто прошёлся по нескольким выданным адресам. Посмотрим, какую коллекцию он соберёт лет за десять. Я ему кое-что подсказал. Но шесть художников из одного города в Эль-Ютоканском Потустороннем – это уже очень много. Позволяет представить объективное положение дел. И при этом с процессами, которые в сбывшейся ТХ-19 называются «магией» и считаются невозможными, там обстояло очень даже неплохо. Мне рассказывали, в последнее столетие произошло возрождение магии и начался её бурный рост. Появились учебные заведения, где можно получить профессию ведьмы – так называются люди, способные колдовать. Быть ведьмой – вполне обычное дело! А если и необычное, то только в том смысле, в каком у нас быть адрэле – надо иметь талант.

– Мне Юрате немножко рассказывала, – кивнул Шала Хан. – Но даже если бы я ничего не знал, это по книгам легко заметить. В тех, которые ты принёс из несбывшейся вероятности, почти ни один сюжет, даже самый реалистический не обходится без вмешательства колдовства. А по тем, которые Юрате отыскала для нас в ТХ-19, видно, что магия для авторов – не просто фантазия и мечта, а нечто совершенно естественное, хоть и утраченное. Так спортсмен, получивший тяжёлую травму, вспоминал бы, как недавно бегал и прыгал. Со знанием дела и в надежде, что эта возможность однажды вернётся. Собственно, уже возвращается – понемногу, короткими вспышками, иногда. И при этом у всех авторов общая восходящая интонация, теоретически невозможная для людей из ТХ-19. Она и у нас-то звучит далеко не всегда.

– Так просто мы книг не пишем, – заметил Анн Хари. – А то бы зазвучала, как миленькая. Но, кстати, у многих наших философов интонация – будь здоров! Это даже мне очевидно, хотя я совсем не любитель. Философские парадоксы сводят меня с ума. Вернее, раньше сводили. Надо, что ли, снова попробовать их почитать. Теперь-то терять мне нечего: я сам – парадокс, от которого чокнуться впору. И друзья у меня парадоксы. Кошка – и та парадокс.

– То-то и оно! – Шала Хан рассмеялся и разлил по картонным стаканам остатки просекко. Пустую бутылку спрятал в карман. Объяснил: – Не могу с этим осьминогом расстаться. Будет дома цветочная ваза. И заодно талисман.

– Выпьем за Леха, – сказал Анн Хари. – Он – великая ведьма. То есть, великий ведьма, грамматически правильно так. А всё равно могу спорить, что за него до сих пор не поднимали бокалы… картонки в иных мирах. За Юрате мы выпили, за него тоже надо. Они – друзья не разлей вода.

– Лех – тот чувак с картины? Человек-дым?

– С тенью цвета туманной пасмурной ночи, – кивнул Анн Хари. И помолчав, добавил: – Февральской. Ты помнишь, какие в сбывшемся Вильнюсе феврали?

– Холодные? – неуверенно спросил Шала Хан.

– Да. Ледяные и тёмные. Ночи ещё очень долгие, земля звенит от мороза, и начинает казаться, зиме не будет конца. Но по оттенку ночного неба уже явственно видно, что скоро наступит весна. Лех весь, целиком – про это. Про февральское небо, обещание жизни, которое сбудется, хотя его никто не давал. Как же я рад, что Лех теперь в Вильнюсе! Хотя, конечно, гораздо сложнее и больше, чем просто «рад». Мне, знаешь, в последнее время очень слов не хватает. Таких, как мне надо, нет ни в нашем, ни в других известных мне языках… Ты случайно не в курсе, Тэко Машши ещё не уехал в свою экспедицию?

– Судя по тому, что Дилани Ана до сегодняшней ночи сидела в ТХ-19, не беспокоясь о Туче, ещё не уехал. А зачем он тебе?

– Я, пока отдыхал и бездельничал, почитал фрагменты Карашского эпоса в его переводе. Странная штука! Интересно у неведомых авторов работала голова. Там, по идее, люди рассказывают о духах, а кажется – духи о людях. Знаешь этот эффект умножения смысла на потенциальную бесконечность, когда непростой рассказчик повествует о простых и понятных вещах? И у меня от этого чтения появилась надежда, что в языке кубарачей найдутся точные выражения для описания моих чувств. Если Тэко Машши завтра ещё будет в Лейне,