Кай. Коллекционное издание - Алекс Анжело

их доме в детстве: тимьян, мальва и нередко дикая мята. Бабушка всегда хранила сушеные травы в разных глиняных горшочках, а заваривание чая превращала в искусство. Женщина задумчиво снимала крышечки одну за одной и, прежде чем выбрать, принюхивалась к травам, которые сама собрала в конце лета в Малервеге. Каждый раз чай получался разным. Стоило Каю, с теплой кружкой в руках, прикрыть глаза, и вот он уже будто стоял посреди зеленого луга.

– Корица… Точно! – У Кая в голове промелькнуло, казалось бы, утерянное воспоминание: ему лет семь, а за окном все объято оранжевым пламенем осени, и бабушка вытаскивает из печи яблочный пирог, с изящной решеткой поверху. Ароматы царят чудные. И все будто объято теплом. – Этот город делает меня слишком сентиментальным, – прошептал под нос Кай, опуская занавеску.

Через несколько дней он собирался сам наведаться в Хальштатт. Как только окончательно соберется с мыслями. Они только приехали, и торопиться было некуда.

Мысли юноши прервались внезапно раздавшимся грохотом, и следом до ушей Кая донеслись отголоски смеха Соманна, который, несмотря на толстые стены, достиг даже мастерской – помещения под крышей одной из башен. Пока мастерская была заставлена свертками и неразобранными коробками. Но на окнах висели новенькие шторы, а недавно выкрашенные стены сияли белизной – ремонт закончили аккурат к их переезду. По бумагам замок Груб принадлежал человеческой семье, посредникам, услугами которых они часто пользовались.

Кай цокнул и спустился по винтовой лестнице, начиная замечать влияние Песочника – ему попадалась на глаза беспорядочно развешенная мишура, которая порой соседствовала с перламутровым льдом, сверкающим магией изнутри.

Еще с порога Соманн твердил, что замок необходимо украсить, а то он слишком темный и строгий. Йенни же с энтузиазмом вызвалась помочь, заявив, что у нее подходящее настроение. Но, наблюдая за ее выражением лица, Кай подумал, что у нее подходящее настроение что-то разрушить, но точно не украшать. Поэтому он был даже удивлен, когда довольно продолжительное время замок тонул в тишине.

Теперь же все будто вернулось на круги своя.

Он застал их в холле у главной лестницы – Соманн болтался на раздвижной лестнице с огромным рождественским венком. Это чудо было украшено красными блестящими шарами, высушенными кусочками апельсинов, палочками корицы и шишками.

Дева Льда находилась рядом, правая ее рука лежала на деревянной лестнице, а один из пальцев с длинным ногтем упирался в ступеньку, которая уже успела покрыться тонкой корочкой льда, выдавая ее недовольство.

Весь холл, как и мастерская, был заставлен нераспакованными вещами.

– Его надо повесить на дверь!

– Здесь будет гораздо лучше! Кто вообще придумал вешать рождественские венки на дверь?

– Да потому что так принято! Идиот! – Йенни бессильно толкнула лестницу, отворачиваясь. Но скорее это был жест возмущения, ведь лестница не упала и не сломалась, оставаясь на прежнем месте. – О, ты спустился. – Ее взгляд посветлел, когда она заметила Кая.

– Услышал шум.

Дева Льда криво улыбнулась. Босиком, одетая в темно-синее платье, контрастирующее с ее светлой бархатистой кожей, она шагнула к нему. Кай протянул руку, и Дева сжала ее, обхватывая своими пальчиками его ладонь. Нежно и в то же время твердо, как будто опасалась, что он захочет ее отпустить.

И на секунду промелькнула во взгляде Йенни несвойственная ей мягкость. И воздух слегка затрещал, наполнился ледяным туманом. Не от ярости, а от трепета в холодном сердце.

Оцепенение рассеялось с новым шумом, прокатившимся по холлу. И будто на миг застывшее время пошло вновь.

Кай застыл. Йенни едва успела обернуться, а ладонь юноши накрыла ее глаза.

– Не смотри, – прошелестел его голос, пока сам Кай не мог оторвать взора от Соманна, распластавшегося прямо на виолончели, заключенной в чехол. Инструмент намеренно поставили в стороне от других вещей, аккуратно, у самой лестницы. Уже то, что Йенни научилась играть, являлось чудом. Слишком нетерпеливая, слишком вспыльчивая и редко держащая себя в руках Дева смогла обуздать этот инструмент. Но только что Песочник упал прямо на чехол с ее любимой виолончелью – такой же старой, каким теперь был сам Кай.

Соманн выпучил глаза, аккуратно на цыпочках, не без помощи своей силы, поднялся, с рождественским венком, болтающимся прямо на его шее. Тихий жалобный скрип поломанного дерева вторил его движениям.

– Что это за звук? – раздался обманчиво спокойный голос Йенни. Она попыталась отбросить руку Кая со своего лица.

Кай же дернул головой, беззвучно шевеля губами: «Бе-ги. Не-мед-ленно».

Соманн торопливо кивнул и растворился в воздухе, а на пол с шорохом и звуком бьющегося стекла, с которым разлетелся один из красных шаров, упал рождественский венок, ставший знаменованием предстоящей бури.

Йенни

Дева Льда задумчиво посмотрела на гладь озера, борясь с желанием заморозить его и пройти прямо по льду к городу. Воздух был прохладным, но недостаточно. На поверхности плавали лишь одинокие тонкие льдинки, такие, которые бывают в замерзших от ночного холода лужах, но стремительно тающие под лучами поднявшегося солнца.

Вздохнув, она направилась к маленькой пристани, возле которой покачивалась лодка. В руках был зажат чехол с поврежденной виолончелью. Стоило вновь глянуть на чехол, и внутри поднималась волна гнева. Гриф был переломлен ровно посередине. И если бы этот идиот не сбежал, то она бы сотворила то же самое с ним.

Человеческая одежда тоже немного ее раздражала. Светлое пальто сковывало будто кольчуга. И оно было лишним – ей не нужно было спасаться от холода. Но она помнила, как на нее смотрел Кай, когда она покидала замок, предупреждая лишь одним взглядом: «Будь осторожнее. Не выдай себя. Я хочу задержаться здесь подольше».

Приходилось терпеть и выглядеть как человек.

Лодка качнулась под весом Девы, вода пошла кругами, стучась о деревянные бока.

Йенни со скептицизмом посмотрела на весла и фыркнула. Положила ладонь на бортик лодки, и молниеносной волной появившийся лед подтолкнул судно вперед. Аккуратно, толчками, оно медленно двинулось к противоположной стороне.

Когда лодка находилась уже на середине Хальштеттера, с неба посыпался снег – легкий, пушистый, мягко ласкающий щеки. Возле самых серых гор плотные облака разошлись, и солнечный свет озарил озеро, заставил засверкать, превратил снежинки в драгоценности, падающие прямо с неба.

Йенни запрокинула голову, уставилась, не мигая, в небо. Вот что было настоящей магией и силой, а не то, что создавала она сама. И точно не все те деньги и богатства, которым бредило человечество в своих каменных городах. В спешке они забывали про главное, про саму жизнь, которая все еще буйно цвела в подобных отдаленных уголках.

Хотя ныне толпы путешественников, посещающих Хальштатт, нарушали и ее. У берега ей