Жестокие всходы - Тимофей Николайцев

оказался теперь совсем недалеко — наискось за соседним городским наделом. А доходный дом господина Шпигеля должен быть сразу за ним — если б не пожар, начисто снёсший всё, что было не каменное, то они бы уже видели островерхую крышу.

Углубившись ещё на десяток шагов в тесное пространство между задами огородов, Луций вдруг развернулся с видом человека, что‑то забывшего, и быстро зашагал обратно… Ослабевший из-за событий прошлой ночи, он даже не надеялся, что у него хватит сил и крови на задуманное… так что ему опять придётся колдовать на сухой траве. Это долго и муторно, но зато безотказно и почти не отнимает здоровья. На ходу он выгреб из кармана пригоршню раскрошенных полынных соцветий и сдул их с ладони прямо под копыта лошадям.

Возчики, опешив, натянули вожжи. Идущие впереди пегогривые битюги покорно встали, прядая ушами. Мошкара тотчас устроила танец вокруг их морд. Уда замешкался с вожжами чуть дольше, и сивая, шедшая второй — остановилась вплотную к телеге Симона, едва не упершись оглоблей в тележный зад.

Старшина Симон возмущённо бросил вожжи на дно телеги и шагнул было навстречу Луцию, но его конь вдруг всхрапнул, дёрнул ноздрями и попятился прочь от него. Симон ошарашенно крутанул головой и кинулся подбирать вожжи… Второпях он не заметил, как стебли полыни, сломленные его сапогами — ожили вдруг, облапили сначала тележные ободы, затем потянулись к конским копытам.

— Тпру-пру… — закричал Уда, осаживая свою сивую. Они оба никак не могли взять в толк, что же так перепугало лошадей. Гривастый всё пятил и пятил, заставляя отступать и соседа — уже выгибая дышло и отбивая об него напряженные бабки. Передок телеги скрипел, наизнанку выворачивая шкворни. — Тпру-пру… — С высоты своего роста Луцию почти не было видно, как Уда приседает, натягивая вожжи. Сивая мотнула головой, обдав обоих возчиков пеной от туго взнузданной морды. Телега упёрлась ободом в забор и продавила его насквозь — несколько досок слетели с гвоздей и, сбивая крупные капли дождя, рухнули в полынь.

Только треск расщепляемой древесины и вывел Симона из оцепенения. Он смекнул, наконец, в чём дело — выпустил из рук бесполезные вожжи и шагнул к Луцию, всё наступающему на лошадей…

— Эй!.. Ты чего это?!..

— Стой, где стоишь! — велел ему Луций.

Голос тоже был уже не его — скрипучий и злой, как рассохшаяся калитка. Таким голосом — старому ворону кричать около Похоронной Ямы…

Глаза старшины испуганно прыгнули — он словно стал вдруг куда меньше ростом. Возчик резко пригнулся, едва не до самой земли — пальцы, скрючившись, нырнули за отворот сапога…

— Только попробуй… — предостерёг его Луций.

Тот лишь хищно оскалился в ответ и Луций, наконец, разглядел, как редко в его пасти идут уцелевшие зубы — будто бы вообще через один:

— А то что?

— Ты смелый?! — Луций усмехнулся и увидел, гордясь собою, как от этой усмешки дрогнули вдруг колени обозного старшины. — Коняг своих пожалей… Шепну только — падут обе!

Симон содрогнулся так, словно его ожгли кнутом поперёк рожи. Он оглянулся на лошадей — те брыкались, рвали жилы, выпутываясь из травяных силков, обвивавших им ноги. Симон замер — пальцы, сунутые за голенище, сами окостенели не хуже ножевой рукоятки. Он всё ещё не готов был сдаться — всё ещё смотрел на Луция снизу-вверх, подобравшись для прыжка и прикидывая, успеет ли дотянуться ножом до шеи и полоснуть…

А Луция — словно кто-то вёл за руку по тёмному коридору.

За последнее время он успел уже привыкнуть к этому ощущению и теперь не пугался его больше — только вслушивался во тьму внутри себя, ловя малейшее движение провожатого. Нужно было сделать ВОТ ТАК, и он сделал — нахмурился грозно и всем весом налёг на обух кирки, словно ввинчивая её рукоять в землю. Симон смотрел на него, и не мог видеть, что творится сзади, но вопль Уды заставил-таки его оглянуться…

Один из его пегогривых рывком встал на дыбы, вырывая из ползучей полыни передние копыта… и тогда из-под задних, досель топтавших змеящиеся побеги — вдруг вывернулся жирный ком чернозёма величиной с лошадиную голову.

Да это, видно, и была голова лошади… только целиком слепленная из грязи — свесилась полынная грива, выпятились наружу наглухо запечатанные землёй ноздри… булыжники глаз нервно вращались во впадинах. На минуту Луцию даже показалось, что он сумеет целиком вылепить из грязи жеребца, и что тот будет страшен — с негнущимся костяным хером и расплющенными людскими черепами вместо копыт… что тот взовьётся сейчас, выпростается из земляного нутра и, встав на дыбы, покроет всех трёх коней разом, не разбирая кто и где… Но, разумеется, на такое у Луция не хватило бы сил… да и столько крови, чтоб состоялось подобное затейливое колдовство — железное кольцо нипочём не выжало бы из поцанячьего пальца, хоть отжуй оно его до самой культяпки…

Но и сделанного оказалось достаточно, чтобы старшина Симон позабыл про нож, а кум его Уда позабыл про натянутые вожжи — оба они смотрели на этот чёрный глянцевый ком, что терял очертания… оплывал, словно комок снега на сковороде… на глазах раскисая и распадаясь. Время было выиграно. Повсеместно зашевелились гривы полыни. Под ногами лошадей чавкало, как если б они месили глину для самана, а не стояли на твёрдой земле.

Потом испуганно заржал второй битюг — дёрнулся всей тушей, норовя переломить дышло и тоже подняться на дыбы… Копыта его увязли в дороге, погрузившись до самых бабок.

Старшина медленно выпрямился, не помышляя более о ноже.

Заскрипел тележный обод, проседая вглубь…

Грязь вспучивалась и вспучивалась вокруг него…

— Стой, — несмело сказал Симон, оглядываясь на Луция. — Стой, ты чего? Не надо…

Луций лишь высокомерно приподнял бровь.

С треском лопнула ось, вывернувшись-таки из-под дегтярного валика на ступице. Борт телеги опасно накренился, охапками посыпалась через него солома.

— Остановись же… Не надо, прошу…

Симон уже кричал, и голос его был — то, что надо… Сломанный, умоляющий.

— Хватит!

Закрепляя успех, Луций ещё раз шевельнул киркой.

Симон вдруг охнул и сам шарахнулся назад, с усилием выдернув увязший сапог. Земля чавкнула и пока отпустила — след от подмётки быстро наполнялся бурой водой. Следующим шагом он увяз уже намертво — беспомощно рванулся, теряя сапоги, и упал растопыренными руками в сухую траву.

Второй, Уда — попытался спастись, сиганув с телеги и споро побежав на четвереньках, но тотчас провалился в дорогу по самые локти. Возчик едва не заблеял от страха, обмакнувшись бородой в топкую жижу, по которой плавали его собственные