Ключи петроградские. Путь в академию - Мелалика Невинная

в те времена, так и не снимала. Брелок был слегка потертым, но в целом сохранным.

Я открепила брелок от ключей и показала ворону. Пернатый аккуратно взял брелок в лапу и принялся изучать. Вид у него при этом был такой, что он сейчас либо опять рассмеется, либо заплачет.

– Подойдет? – уточнила я.

– Да, – лаконично выдал он.

– Тогда передай это ректору, – велела я.

– Вечером отнесу в кабинет, – согласился мой фамильяр, возвращая брелок мне. – Носи пока. У меня карманов нет. Я птичка.

– Ты ж моя птичка, – улыбнулась я и почесала ему голову.

Ворон прикрыл глаза и заурчал.

Глава 41

– Птиц, мы спалились! – выпалила я наутро, не успев открыть глаза.

– Кто спалился? Где спалился? – встрепенулся ворон, вскакивая на ноги и подпрыгивая к подушке.

– Мы же решили, что ты для всех неговорящий! – пояснила ему я. – Но ты же болтал с домовым при Милане! Она теперь знает, что ты умеешь говорить!

– Ах, это… – расслабленно протянул пернатый. – Поверь мне, твоя подруга была не в том состоянии, чтобы это заметить и запомнить, а даже если она заметила и запомнила, все можно списать на все ту же экстремальную ситуацию. Девочка в стрессе стала слышать чужого фамильяра, с кем не бывает. Фамильяры так-то все говорящие, просто не словами через рот.

– И Жужа нас не сдаст?

– Еще раз: все фамильяры разговаривают, просто не все проявленными словами, – сурово повторил ворон. – Поэтому для Джульетты я говорящий в любом случае, а нюанс, как именно говорящий, ее, скорее всего, не заботит.

– Утешил. – Я села на кровати. – Ладно, тогда скажи, как мне быть, когда ты вернешься к ректору? Я приезжала в академию с фамильяром, а учиться начну без фамильяра. Это странно.

– Заметь, ты уже уверена, что начнешь учиться, – съехидничал ворон, забираясь мне на колени. – Во-первых, на первом курсе вам только расскажут о том, как взаимодействовать с фамильярами, и выдадут ту самую брошюрку, которую ты уже читала. Привлечение фамильяров к работе начинается ближе к третьему курсу, там же, где определяется специализация и архитекторы получают ключи. Во-вторых, магические фамильяры – а я у тебя магический – вообще могут жить своей жизнью и ни перед кем, кроме хозяина, не отчитываться. Может, я улетел погостить к любимой бабушке.

– Если ты магический, откуда у тебя бабушка? – Я почесала ему голову и приступила к почесыванию бороды.

– Какая разница, откуда бабушка! – возмутился пернатый, вытягивая шею. – Я же сказал «может».

– Если меня спросят, скажу, что ты гостишь у тещи, – хихикнула я.

– Не надо, – возмущенно протянул он. – У меня нет жены. Какая еще теща?

– Такая же, как бабушка. – Я подула ему в клюв, чмокнула в переносицу и призналась: – Птиц, мне будет плохо без тебя.

– Ну почему сразу плохо? – тихо ответил мой пока еще фамильяр. – Грустно, одиноко, но плохо-то почему?

– Потому что у меня больше никого нет, – вздохнула я. – Я постоянно об этом думаю. Как будто у меня вообще никого и ничего нет, кроме тебя. Как будто мы с тобой не в начале лета познакомились, а ты был со мной всегда, вообще с самого начала. И вот сейчас ты уйдешь… Как я себя должна буду чувствовать?

– Плохо, – печально согласился он и нарочито бодрым голосом добавил: – Но я же вернусь.

– Он улетел, но обещал вернуться, – усмехнулась я.

– Ты справишься, – уверенно сказал ворон. – Начнется учеба, у тебя появятся новые соседи, друзья… Знакомые так точно.

– Появятся, куда денутся, – грустно согласилась я.

Впрочем, на ум тут же пришла ситуация с Максом, и во мне заговорил прошлый негативный опыт. Эти мои новые соседи и друзья могут оказаться потомственными магами, которые поступать в академию готовились если не с детства, то последние несколько лет, и я на их фоне буду белой вороной. Еще мне вдруг стало страшно, что меня заклеймят понаехавшей, но мозг оперативно сообщил мне: Твардовская, все, кто живет в общаге, откуда-то приехали, так что по этому поводу успокойся. Я выдохнула, но тут же начала париться по поводу коротких волос: вдруг это все же и впрямь преступление в среде магов, как минимум начинающих.

– Не веришь? – точно прочел мои упаднические мысли ворон.

Я согласно кивнула.

– Все будет хорошо, – сказал он.

– Терпеть не могу это выражение, – ответила я. – Потому как что такое «все»? Что такое «хорошо»? Когда «будет»?

– Тихо-тихо, ну что ты. – Ворон погладил меня по колену лапой. – Я сейчас объясню тебе, как это вижу. «Все» означает все базовые составляющие жизни человека. «Хорошо» означает, что все они будут в спокойствии и гармонии между собой, ничего не будет свербеть, выпадать, раздражать и приносить проблемы, а, наоборот, станет радовать. А вот «будет» – это неопределенная категория. Конечно, говорящий верит, что все хорошо будет уже скоро, но будущее – это вообще самая странная вещь на свете, поскольку оно как бы есть, но его как бы и нет, ведь, когда оно наступает, то становится настоящим. То есть ждут-то все светлого будущего, а приходит оно под личиной настоящего, в здесь и сейчас. Отсюда, кстати, беда предсказательных систем…

– Вот ты философ, – протянула я. – А в чем беда систем?

– Именно в том, что, когда предсказанное будущее наступает, тот, кому его предсказали, не всегда понимает, что предсказание исполнилось, ведь он продолжает ждать будущего, а события разворачиваются в настоящем.

– Сложная какая-то концепция. – Я потрясла головой.

– Да простая она, как два пальца об асфальт, – фыркнул ворон. – Короче, если ты поймешь, что будущее всякий миг обращается в настоящее, жить станет проще.

– А тебе предсказывали будущее?

– Помилуй, Женя, я птица! Кому надо предсказывать будущее птице?! – театрально возмутился он и спешно перевел тему разговора: – Ты мне лучше вот что скажи: ты все время говоришь, что трусливая, но я что-то никак не возьму в толк, в чем твоя трусость. Ты осторожная, не всегда решительная, но не потому, что трусишь, а потому, что просчитываешь варианты и не очень доверяешь людям, но это не трусость. В чем трусость-то?

– Мне так всегда говорили, – я пожала плечами, – что я трусливая. С самого детства. «Ты – трусиха». Когда я не хотела идти играть с незнакомыми детьми, когда мне тяжело было встраиваться сразу в компании, когда надо было перед кучей незнакомых взрослых стихи читать…

– Ах, вот оно что… – протянул ворон.

– Еще мне говорили, что другая на моем месте давно бы выбила себе хорошее место, пока на той же педпрактике была, а я трусиха и язык все время куда-то себе засовываю, вместо того чтобы подсуетиться. В принципе, это правда.

– Жень, ты же понимаешь, что это не трусость?

– Нет, – честно ответила я. – Ну, то есть мне всегда, сколько я себя помню, говорили, что это именно трусость. Я трусливая, я всего боюсь.

– Трусость – это когда человек из страха не делает то, что должен, – со злобой отозвался мой пернатый. – Разумная осторожность трусостью не является, специфические качества личности трусостью не являются.

– Но я ведь боялась родителей! Боялась и боюсь социума! Значит, я трусиха!

– Нет, ты как раз выполняла свой долг и выживала в своем социуме, а незнакомых детей и людей я бы тоже боялся. И если твои социально значимые взрослые обладали другими свойствами характера, если они были экстравертами и, допустим, холериками, это не означало, что трусиха ты. Это означало, что у них провал в знаниях о мире и неумение понять своего ребенка. А то, что не выбила себе места… Так ты вроде и не хотела.

Я кивнула.

– Вот, – подытожил ворон. – В редакции, как я понимаю, ты бегать не стеснялась, незнакомых людей интервьюировать не боишься, а школа тебе была просто не нужна. Да, ты долго присматриваешься и привыкаешь к людям, но в итоге идешь к ним, делаешь, говоришь. Птицы, чтоб ты знала, вообще боятся всего нового, но никто не называет их трусливыми. Это просто свойство птичьей психики. Для птиц это норма. Ну а в мечтательности чего плохого, ответь мне, раз уж мы про это заговорили?

– Ну… – задумалась я. – Это непрактично.