Мангазейский подьячий - Константин Константинович Костин

настолько предусмотрительна, что запасла в подземельях приличное количество еды. Я даже присвистнул, когда увидел эти ряды бочонков с хлебом, мясом, рыбой, яблоками, ягодами… Да, прошло уже двадцать лет, но еда хранилась под мощным Сохранным Словом и до порчи еще лет десять бы пролежала точно. Хотя мясо уже стало жестковато…

Сюр, конечно: посреди церкви, заваленной мертвыми стрельцами, сидит, привалившись к стене, молодой парнишка в кафтане и жует хлеб с мясом, запивая хмельным медом.

Так. Откат заглушили, пора бы и один вопросик решить…

«Вопросик» так и лежал на полу церкви, связанный по рукам и ногам. И что с этим «вопросиком» делать — я еще не решил…

Тетя Анфия, когда я собрал свою бригаду в углу и тихонько попросил совета, развела руками и сказала, что лично ей — все равно. Ровно так же пополам было и Клаве, она Морозову лично не знала и никаких чувств к ней не испытывала. Мурин, который вроде как должен был ненавидеть Морозовых ненавистью, наследованной отцом, пожал плечамии сказал, что боярин здесь — я, и что я решу, то он и сделает. Александр, напрягшийся было — одно дело, стрелять по напавшим на тебя и другое, хладнокровно решать жить связанной женщине или умереть — радостно воспользовался той же отмазкой. Аглашке было не до таких сложных вопросов — она смотрела на меня влюбленными глазами и, похоже, вообще не слышала, о чем я ее спросил. Дита предложила намазать боярыне нос медом и отпустить. На мой, согласитесь, логичный вопрос, который означал «Зачем?» а прозвучал как «А… э… на… уэ… а?», она ответила, что после этого боярыня будет всю жизнь жить в мучениях. Пытаясь понять, что это такое с ней сделали.

Я повернулся к молчащей Насте. Та стояла, прислонившись лопатками к стене, и задумчиво смотрела на Морозову. Единственная из всех нас, кто имел полное право на месть. Морозовы убили ее мать.

— Настя…?

Молчание. Напряженный взгляд, не отрывавшийся от Морозовой.

— Викеша… Я ведь хотела ее убить. Найти и убить. За маму… и вообще. Убить. Уничтожить. Порубить на куски, посыпать их солью и разбросать по полю. Мне даже снилось, как я ее убиваю. А сейчас… Я смотрю на нее…

Настя подняла на меня взгляд, полный слез:

— Я не могу. Она — гадина распоследняя, но не могу! Ну почемуууу?!

Мне уткнулись носом в грудь и зарыдали. Откуда-то сбоку возник Александр, недовольно пыхтящий, но не решающийся возразить против того, чтобы его… кхм… хозяин, да… успокаивал девушку, которая ему нравится. Осознав, как я при этом выгляжу — довольно мерзко, надо признать — я чуть не зарычал. И Александра я прекрасно понимаю, и Настю вот так просто оттолкнуть не могу, она мне тоже не чужая. И что делать — не знаю.

— Настя… — мой мастер-зеркальщик осторожно дотронулся до вздрагивающего от всхлипываний плеча. Настя настороженно замерла, — У меня отца убили. И дядю. И старшего брата. Тот англичашка, помнишь?

Настя тихо что-то прошептала мне в кафтан.

— Когда он на нас тогда напал — я… испугался. Вы, девочки, меня защитили, Викентий Георгиевич — защитил, а я… я побоялся выйти и встретиться с ним лицом к лицу.

— Ты потом меня защищал от стрельцов… — невнятно пробубнила Настя.

— Я и тогда боялся. Но после того случая я решил, что в следующий раз лучше умру, чем спрячусь за чужие спины. Так вот, Настя — если бы у меня в первый раз хватило смелости, я бы убил этого англичанина. За отца, за брата, за дядю. Но потом, когда его схватили и связали… Я бы тоже не смог его убить. Это неправильно — убивать безоружных и связанных. Сколько бы права на месть у тебя не было бы.

Настя помолчала, потом подняла на меня покрасневшие глаза:

— Викеша… Решай сам. Я не могу ей мстить. Сейчас — не могу.

Я мысленно взвыл.

* * *

Помните, в «Трех мушкетерах» была такая Миледи? Ее мушкетеры еще казнили в конце, за то, что, кажется, она отравила невесту Д’Артаньяна. Мне частенько попадали ср… споры в интернете на тему — могли они ее казнить или же права не имели. С одной стороны — вроде бы как крови она у них попила изрядно и оставь они ее в живых, продолжила бы это вампирское занятие. С другой же — вроде бы как самосуд, и вообще, как в том анекдоте: «Она же красивая!». А знаете, что самое главное?

Что я в жизни не думал, что мне придется оказаться на месте всех четверых мушкетеров разом!

* * *

— Викеша, стой! — потянула меня за рукав Клава, — Вели всем остальным слушаться только тебя.

— Зачем? — я шагнул в сторону боярыни и все мои мысли были заняты решением дилеммы, поэтому я откровенно не понял, зачем мне кому-то что-то велеть.

— Так всегда делают, когда два боярина сходятся. Чтобы тот, второй твоим людям ничего Повелеть не смог.

Логично. Я еще, помню, думал над тем, почему такого не происходит. Ну, когда один боярин тупо Велит людям другого подчиниться ему. Оказывается, все уже придумано до нас. Амулетов против боярского Повеления не существует, а вот такое вот Контрповеление, оказывается, есть. До этого я знал только то, почему бояре не могут кого угодно похолопить, просто приказав человеку подписать полную грамоту. Потому и не может, что человек должен в полной своей воле находиться, иначе печать, которая грамоту заверяет и документом делает, просто не ляжет, стечет на землю.

Так. Мой стройный и обнаженный Источник… блин, Викентий, тебе не стыдно?… ну, в общем, золотая статуя Источника стоит в подземелье в свой полный рост, а, значит, я могу полностью воспользоваться всеми возможностями звания боярина.

— Александр, Настя, Аглаша, Клава…

— Мне не надо.

Ах, да.

— …тетя Анфия, Дита…

— Мне тоже не надо.

— Надо! Кто уснул?!

— Ну ладно…

— Тьфу, сбила. Итак: Александр, Настя, Аглаша, Клава… тьфу ты!

— Да ты не называй по именам. Просто Повелей и все.

Просто Повелей, Просто Повелей… Это, может, у бояр, которые с детства видят, как Повеления проходят, все просто, а у меня сейчас — первый раз, между прочим. Итак, сосредоточиться…

И тут я понял, что сосредоточаться мне и не надо вовсе. Я просто вдруг понял, что сейчас я — могу. Могу сказать — и мне подчинятся. Могу