Эр-Три - Адель Гельт

и попросил меня здесь приютить. Потому, что здесь всем абсолютно всем все равно, какой формы твои уши, растет ли на тебе шерсть и есть ли у тебя хвост. Или был, а теперь нету.

Хьюстон умолк. Молчал и я, чуть ли не впервые в жизни не зная, что сказать. На этом фоне стало слышно, что замолчал весь народ, уже занявший, по вечернему времени, все столики кафе.

Наконец, из-за соседнего столика внушительно воздвигся человек-гора. Пара шагов в сторону нашего столика – и я узнал, разумеется, моего доброго доктора, научившего меня говорить и понимать по-советски: это был индоктринолог с надежной и крепкой фамилией Железо.

- Ничего, - прогудел он, будто специально форсируя голос на две октавы вниз. - Ничего, - повторил он, аккуратно кладя огромную ладонь на плечо небольшого внешне, но такого огромного внутри, американского коммуниста. - Ты, товарищ Хьюстон, самый настоящий хуман. Правильный, наш, советский. А они, эти, - буквально выплюнул он слово, - демократы...

Огромный человек оглядел помещение кафе, и под взглядом его сами собой расправлялись плечи, горделиво вздымались головы и светлели усталые рабочие лица.

- Твари они, вот кто. Гребаные рогатые твари.

Глава 29. К нам едет Секретарь

Есть ли на свете кто-то страшнее непосредственного начальника?

Разумеется, есть: начальник вышестоящий.

Бытует мнение о том, что высокопоставленный руководитель, с которым лично у тебя, как правило, нет непосредственного контакта, обычно добрее, гуманнее и даже как-то более щедр, нежели твой прямой босс. Этот, который командует тобой лично, дескать, знает тебя как облупленного, не дает увильнуть от выполнения неинтересной и трудной работы и точно в курсе, когда, что и как спросить. Босс босса же...

Впрочем, это все фикция, ерунда, стереотип, который, разумеется, любой руководитель всегда поддержит: это неплохо в смысле самоутверждения, строго по схеме «король хороший, кардинал плохой». И лично у меня, и у большинства моих, работающих по найму, знакомых, явление самого старшего начальника всегда означало проблемы: въедливую проверку, сверхурочные работы или и вовсе увольнение в рамках совершенно законного сокращения штатов.

Основная причина системной ошибки, кроющейся в стереотипе «доброго короля», возникает в детстве индивида. Те из нас, у кого была в детстве семья (таковых, к счастью, большинство) отлично помнят разницу между суровым отцом и добрым дедушкой, и, разумеется, переносят эту предельно простую схему на взаимоотношения с начальством.

Беда в том, что простые схемы никогда не работают так, как от них того ожидаешь.

Я влез на опорную станину лежачего крана, нашел блок фиксации – треугольную сварную конструкцию, уже надетую на трос, но толком на нем не закрепленную – и принялся измерять нужные углы схождения плоскостей.

В обычной ситуации я, скорее всего, натравил бы и на этот блок, и на все остальные, заклятого простенькой программой цифродемона: тот бы сам все измерил, потом посчитал и выдал, в итоге, полную карту погрешностей сборки, возможно, даже и трехмерную.

Сейчас же приходилось сначала замерять длину и ширину плоскостей линейкой, потом – угол схождения пузырьковым, без йоты эфирных сил, угломером, записывать то, что получилось, подниматься в контору по надоевшей уже железной лестнице, и там, в конторе, сравнивать записи с эталоном. Время шло, работы – тоже, мы готовились вот-вот начать установку обвязки, без которой кусок льда вытащить из Ямы было бы делом совершенно невозможным.

Обвязка представляла собой сложную систему тросов, подведенных к набору блоков фиксации, а те, в свою очередь, должны были как можно плотнее прилегать к ледяным бокам подземного айсберга. Еще требовалось учесть коэффициент таяния, парения, возможного нарушения структуры поверхностного слоя льда и массу других параметров, но точное прилегание блоков было, покамест, важнейшим из них.

- Эй, там! На кране! - послышалось снизу. Этот крик я проигнорировал: мало кто, по итогам моей замечательной работы и не менее интересного досуга, позволял себе мне хамить. За качество работы меня уважали, из-за особенностей досуга откровенно побаивались. Сложно, знаете ли, совсем не опасаться мохнатого и зубастого дядю, совершенно не пьющего алкоголя («Вот ведь сила воли, а!» - шептались между собой никем не посвященные в детали рабочие), и проводящего добрую половину свободного времени, изо всех сил лупцуя тяжелый боксерский мешок.

- Эй, на кране! Товарищ с хвостом! - я обернулся, но исключительно на всякий случай, предположив, что кроме меня кран оседлал еще и товарищ Ким, и в виду имеется конкретно его хвост.

- Как вас... Профессор! - дальше делать независимый вид было нельзя: единственный – кроме меня – профессор, работающий на Проекте, носил фамилию Бабаев, находился сейчас в Москве и вряд ли полез бы на кран, на котором ему было совершенно нечего делать.

- Слушаю вас! - я проверил страховочный трос и опасно свесился с опорной балки крана. Верно выбранное направление свисания позволило мне немедленно вычислить крикуна: это был какой-то гоблин, мне незнакомый, но выглядящий крайне представительно.

- Профессор Амстел? - осведомился гоблин, явно подглядывая в какую-то бумажку, но и тут умудрившись сделать ошибку в моем патрониме.

- Амлетссон, если позволите. С кем имею честь?

- Государственная служба технического контроля! - слегка надувшись от чувства собственной важности, заявил гоблин. - Инспектор Гершензон! Я отстраняю Вас от работы до конца дня за нарушение режима и трудового распорядка!

Вот это было уже интересно. Какой-то совершенно незнакомый кадр, ни разу мне не начальник, ранее не виданный, не представленный и никак не подтвердивший ни личности свей, ни полномочий, оказывается, имеет право отстранить от работы целого меня!

Я наобум ткнул когтем в одну из кнопок рабочего пояса. Делать так – в смысле, не глядя – не стоило, поскольку кнопок было больше одной, и не все они включали постепенное разматывание троса. Однако, я понадеялся на моторный навык и собственное чутье, и, на этот раз, не прогадал.

Твердый грунт принял меня через две минуты. Почувствовав под ногами стабильную опору, а также убедившись в том, что трос размотался, отстегнулся и не вознесет меня ввысь на манер бойца североамериканского городского спецназа «Нетопырь», я немедленно перешел в наступление.

- Представьтесь! - потребовал я, непреклонно сложив руки на груди.

- Я представился! - взвизгнул, почему-то, гоблин. - Я назвал фамилию!

- Мало ли, кто и что назвал,