Ледяное сердце - Людмила Семенова

— А как избавиться от морока, если наложивший проклятие не пожелает его снять?

— Только с помощью богов Туонелы, но ее еще заслужить надо. Давай это оставим на крайний случай, — промолвила водяница. — И надеюсь, ты понимаешь, что о мороке, проклятии и погибели можешь говорить только с нами и стариком. При простых людях даже не заикайся ни о чем подобном. Пусть пока думают, что это побочный эффект «глобального потепления».

— А ты, я смотрю, в теме, — невольно улыбнулся Илья.

— Так я же говорила, что еще молода, с чего бы мне отставать? Да и забавно наблюдать, какие сказки люди сами себе сочиняют из века в век, а потом готовы глотки друг другу перегрызть, чтоб доказать, что своя сказка правдивее чужой…

Накки вздохнула и решительно поднялась с постели.

— Ну что ты сразу нос повесил? Оглянись: все живы, крыша над головой есть, пища и горячий чай тоже найдется. А пока мы живы, что-нибудь придумаем.

— Спасибо, — растерянно промолвил Илья. Он старался держаться, но холодные, взвешенные слова Накки, превратившие его подозрения в факты, больно полоснули по рассудку. Город замерзает и солнце завтра не выглянет, машины не потянутся от окраин к офисам и школам, выплевывая угрюмых взрослых и детей из теплых салонов в промозглый воздух зимнего понедельника. Люди не будут толкаться в обеденный перерыв в кафе и столовых, пить на ходу обжигающий кофе из пластиковых стаканов. Туман останется висеть над ними как склизкий студень, залепляя глаза, метель разнесет по дальним концам города близких и друзей, а сугробы тромбами заткнут кровеносную сеть дорог. Горожане начнут замерзать поочередно, согласно статусу, как в каютах на тонущем корабле, — бродяги, нелегальные работники, малоимущие обитатели халуп, а там и все остальные. Знаменитые на весь мир дворцы и соборы под куполом вечной зимы превратятся в домики из сверкающей бумаги в шарике из толстого стекла. Со стороны забавно наблюдать за плаванием снежинок-блесток и отражением цветных огоньков, но захочет ли кто-то оказаться внутри такого шара?

— Накки, — невольно выдохнул он, — ты же понимаешь, что если температура скатится еще ниже, начнется полный коллапс, это я тебе как рабочий говорю. На Крайнем Севере, где к такому привыкли, здания возводятся совсем по другим стандартам, а наши постройки просто не смогут защитить от такого перепада.

— И что ты предлагаешь? Твое дело сейчас успокоиться и с холодной головой снять проклятие, а не тратить силы на панику.

— Да пока я буду думать о проклятии и отлавливать этих ублюдков, начнут умирать старики, больные, дети! А с мамой что будет? А мои друзья, их семьи? Надо хотя бы их предупредить об опасности, чтобы они успели убраться из города!

— Прямо сейчас собрался предупреждать, на ночь глядя? Пугать полусонных людей? А я тебе скажу, что тогда будет: скоро начнется буран, заметет все дороги и они просто увязнут в снегу или разобьются! Вот это ты им поможешь! Я уж не говорю о том, что никакой поезд или самолет не пойдет в рейс в этом тумане. Просто поверь мне: сейчас для людей безопаснее оставаться здесь и быть в неведении, хотя бы наполовину. Так они всяко дольше проживут, чем если попытаются бежать. А если будут верить, что их дом надежен, что новый день придет, — тогда спасутся.

— Тебе легко говорить, — заметил Илья, недоверчиво покосившись на нее. — А если не спасутся, как я буду с этим жить? Хотя я, возможно, и сам проживу недолго: мы же все-таки люди…

Он представил, как толпа пытается втиснуться в автобус или поезд, толкаясь и давя друг друга, надрывая уставшие легкие и сердца в последнем усилии, — и понял, что в словах Накки несомненно был смысл, вся эта агония могла оказаться напрасной. Но другая его половина отчаянно отторгала все доводы рассудка, стремилась отвести близких от удара, вытолкнуть из опасной зоны, — и это противоречие ворочалось в горле, словно комок лезвий, отдавалось болью в сердце и подступало к еще сухим глазам. И даже в Накки он сейчас не чуял опоры: не оставляла мысль, что люди ей чужие, что духам не грозит гибель от стужи и потому она может рассуждать так обстоятельно и даже поэтично.

Он не знал, как эти мысли отразились на его лице, но девушка вдруг решительно сжала его руку и посмотрела в глаза.

— Илкка, — промолвила она совсем тихо и строго, — я с тобой. Не смей даже думать, что я тебя брошу. И о людях мы позаботимся, поверь! Будем их отогревать сколько сможем, благо нас никакие стены не удержат. Ты меня слышишь?

Она придвинулась ближе и повторила:

— Я с тобой.

Ее серые глаза, как показалось Илье, вдруг блеснули зеленоватым огоньком, словно травинка вмерзла в ледовый покров озера до будущей весны. Почувствовав тепло руки водяницы, он невольно расслабился, оттаял и зарылся лицом в складки ее сорочки.

— Прости, пожалуйста, — наконец произнес Илья. — Конечно, я ничего такого не думал, просто по-дурацки себя чувствую! Чуть не разревелся, стыд какой…

— Нашел чего стыдиться! Не говори глупостей и не взваливай на себя то, в чем ты не виноват. И так каждый день живешь под напряжением.

Финн взглянул на нее и даже нашел силы улыбнуться. Не то чтобы она вселила в него уверенность и бодрость, скорее он просто дико устал и накатившее безразличие стало спасением. Накки погладила его по голове и настойчиво повлекла на постель.

— Давай-ка спи, а я буду тебя охранять, — шутливо сказала она, поцеловав его в лоб.

— Подожди, а Ян?

— Не беспокойся, Хейкки его уложит. А тебе, прости за прямоту, сейчас надо отрубиться: в конце концов именно Яну нужен здоровый отец.

Илья безвольно дал стянуть с себя верхнюю одежду, укрылся пледом и уже проваливаясь в тяжелый сон, ощутил, как Накки осторожно легла рядом. «Я с тобой» — еще раз донесся до него шепот, но колдун уже не знал, явь это или грезы. Вскоре весь дом затих и лишь подсвечивался легким серебристым сиянием в окошках, среди черных деревьев, а за его стенами все ближе подступал, смыкался ледяным кольцом мороз.

Глава 19. Седьмой день

Минула всего неделя с тех пор, как прекратилось движение поездов, однако эти дни показались людям в гостинице мучительно длинными. Термометры уже показывали ниже тридцати пяти градусов, а таких температур город не видывал с позапрошлого века.

— А мы такую