Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

было не досадное воспоминание, не горькое даже, не привычный старый враг, а как будто доселе неизвестный. Будто сам масштаб сменился. Противника можно звать по имени – он доиграет кон и в промежутке удалится есть булку со сливками. Просто зло – нельзя.

– Отец, а может, у него сменился цвет?

– Да ну, так не бывает.

Не бывает. Ты можешь вести себя несообразно роли, как вот отец ведёт, платить за это приступами слабости. Ты можешь так и эдак не соответствовать игре. Ты можешь сменить роль, если получится. Но у тебя не сменится сторона, пока ты не подчинишься её главе, а Людвиг отцу точно не сдавался.

– Тогда что с ним такое? Ты ведь знаешь.

– Ой, а тебе зачем? Не собираешься же ты сам туда идти.

Отец шутил так. Отец представить себе не мог, что Гюрза хоть раз приблизится к дворцу, где провёл самые грустные в жизни годы и откуда отец его забрал в нарушение всех законов. Но при этом отцу не жало притащить Алису всё из того же дворца к ним домой!

– Да ну, – сказал отец, – ещё подружитесь. Ты не зависишь от неё теперь никак. Правда, она красивая?

Откуда мне-то знать. Тебе, может, красивая. И даже если я не стану говорить всё это вслух, ты всё равно сейчас прочтёшь мысль.

И так и случилось.

– Если б я знал, что ты так огорчишься.

Ты бы что тогда? Прятался лучше бы? Тайно с ней встречался?

– Прости, – сказал отец, – что-то я порчу всё, за что берусь. Но это плохо, что ребёнок там.

– Почему плохо? Не сожрёт же он её.

– Ну не сожрёт, – сказал отец, – а вдруг в стеклянный шар засунет? Человек с ума сошёл.

Но ведь такого нет, нету ведь в списке сюжетных ходов, даже в нынешнем обновлённом! Есть: жили-были король и королева, и не было у них детей. Есть: но сердце короля сковали обручем… Но этому-то кто и что сковал? Или это единственный в своём роде ход, прямо от игры, и на него нельзя не согласиться? Потому что иногда или ты делаешь то, что игра велит, или она тебя стирает. Убирает с поля. Выводит за скобки. Но ведь она ни разу никого не…

– Не думай, – сказал отец, – я прорвусь – не так, так эдак.

Вот это-то и смущает.

А отец повторил снова:

– Нет, нет, совсем не нравишься. Уж не влюбился ль ты? В Карину, я имею в виду.

Да ещё чего. Влюбиться – это сны о ней смотреть? Письма писать? А она спросит: «Ты больной?» – и будет права.

– Ты что, хотел меня с ней свести?

– С Кариной-то? Да нет, конечно. Хотел, чтоб тебе стало веселее. Не хотел, чтоб она оказалась где не надо. А знаешь что, пойди-ка ты в мой стол и возьми-ка там ястреба-другого.

Постойте, что?..

– Но ястребы – это же ведь на крайний случай!

– А мало ли – ты устроишь себе крайний. Мало ли – Людвиг явится, а я валяюсь тут. Давай, давай, мне самому спокойней, если ты будешь при ястребе. Потом назад положишь. Двух сразу возьми.

Ястребы у отца всегда лежали в нижнем ящике стола. Силуэты из чёрной скользкой ткани – птицы с раскинутыми крыльями. С последней большой битвы, с прошлого кона, их осталось мало, и никогда Гюрза не получал их в личное владение. Каждый ястреб был аккуратно свёрнут и перевязан верёвочкой. Может, взять только одного? Да нет же, с отца станется проверить. Ты ему врёшь, ты собираешься сбежать, а он тебе птиц предлагает. Хоть и одноразовых.

Глава 6

– Ну вот и всё, – сказала Алиса, – вот и хорошо.

Они стояли с той стороны ворот. Сегодня охраняли люди, а не нечисть, поэтому Алиса просто сказала:

– Что? Мы с детьми свежим воздухом подышим.

– Да, – сказал Гюрза, – пропустите нас.

Нечисть они бы так легко не уговорили: ни минотавров, ни волков – да никого. Пахло сыростью и розами – замок нет-нет да порывался обрасти шиповником. Алиса на тонкое платье накинула шаль, ажурную, тоже ничего не закрывающую. Может быть, ей хотелось мёрзнуть. Туман стоял – собственных туфель не видать.

Это ведь дело на полдня – найти девчонку, спасти девчонку и вернуться с ней обратно. Это ведь даже не Каринина школа, а знакомый мир. Почему тогда так тянет прощаться?

С беседками, где отцовские слуги пили пиво. С купальнями, где Франтишка, пока никого не было, то красилась, то писала письма маме. Их потом нужно отправлять в бутылках. С обеденным залом, который было бы гораздо лучше сделать песенным – такое там гуляло эхо. С гаргульей-поварихой. С отцовской старинной привычкой приходить будить горстью солнечных брызг в лицо.

– Ну, – сказала Алиса, – вот вам путь, держите, дети. Он сразу туда и обратно. Не теряйте.

Можно проходить проще – через темноту, и тогда ход легко открыть почти везде, но темноте ты платишь – силами, секретами, желаниями и много чем ещё. Самое глупое – когда у тебя что-то заберут, а ты не помнишь что.

Поэтому напрямую ходят редко и чаще всего – с этой стороны на ту.

А бывают ещё дороги-ленточки. Если кто-то, кто уже был в конечном пункте или очень хорошо помнит человека, к которому надо добраться, подарит такой путь – ты им легко пройдёшь, платить не надо. Только ленточек-то этих на всех ключевых персонажей раз-два и обчёлся.

Алиса протянула даже не ленту, а полоску кружева.

– Чтобы выдержало вас и Сашу, – пояснила. – Ну, кружево, переправь же их к калитке. Дальше вы двинетесь на ярмарку. Дальше к Саше. Там народу полно, вы затеряетесь, да ты же и глаза умеешь отводить.

Карина фыркнула. Она сегодня выкрасила губы голубым – чтоб проще было смешаться с толпой, видимо. Интересно, она тоже прощалась?

– Держи мою руку, – сказал в который уже раз, – и не отпускай.

И тут ворота начали медленно открываться.

Алиса попросила не затворять полностью: «Нам же ещё обратно возвращаться». Нам, ага. Тебе! Она лгала не то чтобы даже с изяществом, а с безразличием.

И тем не менее. Они и так не были закрыты, но тут распахивались, будто бы… Ну да. Часовые по обеим сторонам от проёма, а посредине отец. При параде, даже в плаще.

– И что, – спросил, – и куда? И для чего?

Он бы шатался, будь они одни. Да точно шатался бы. Пока впечатал в мокрую землю перед собой трость с набалдашником и так на неё и опёрся двумя