Ловец кошмаров - Валентина Владимировна Белякова

– Эта каморка – центр?! Но здесь же ничего нет!

– Выбор между самыми дорогими людьми – это разве ничего?

– Так если любой выбор неверный, нам что, обратно идти? Или поселиться тут?! – Бездействие вызывало у меня панику и злость. Даже сильнее, чем препятствия на пути сюда.

– К центру всё изгибается, как у чёрной дыры…

– Не время изображать философа!

– Завались, Пал, я думать пытаюсь! Хочу дословно вспомнить намёки лжегрифона… Бухло, светомузыка и это самое… Плотный узел… Сокровище свисает в финальный слой безумия. Если финальный слой, так, может, нам туда?

Она указала прямо на пол посередине комнаты. Я присел на корточки и стал осторожно рыться руками в перчатках в толстом слое перепутанных жгутов и ремней.

– Думаешь, там что-то вроде люка? Пока всё достаточно плотное.

– Значит, проделаем люк сами!

Кара рухнула на колени, вонзила секатор в пористый пол и принялась кромсать Ловец с вдохновенным и остервенелым выражением лица. Я достал из рюкзака запасной ножик, коротко замахнулся и присоединился к ней. Оказалось, моя душа только этого и ждала: вся обида, ярость и страх выплёскивались в резких однообразных движениях.

Раскидывая обрывки верёвок, лент и ремешков, разрывая перчатки о коварно скрытые куски проволоки, мы и сами не заметили, как оказались в яме. Я почувствовал, что пол под моим телом становится мягче, податливее, но продолжил орудовать ножом. Вот уже двери скрылись из виду, своды наскоро вырытой ямы сомкнулись у нас над головами, и направления потеряли смысл. Теперь мы не прорывались вниз, а просто отмахивались от нитяной массы, пытавшейся спеленать, задушить и раздавить нас.

И тут пространство вокруг сделало невообразимый топологический финт, вывернулось внутрь и вне себя. Всё, что было прямо под носом, не давая глазу сфокусироваться, теперь расплывалось вдали. Нас больше ничего не держало.

Не успел я испытать весь ужас падения, как мы с Карой рухнули на упругую поверхность. Она имитировала дерево с волокнами, увеличенными во множество раз. Но если приглядеться, сразу становилось понятно, что это всего лишь подделка, наскоро сплетённая ткань не вполне реального бытия.

– Ты только глянь! – Кара оторвала меня от созерцания пола и помогла встать.

Я покрутил головой. Мы оказались на широкой «деревянной» дороге, чьи плавные изгибы с обеих сторон уходили в бесконечность. Через неправильные промежутки возвышались гигантские бутыли с загадочными жидкостями, пепельницы размером с детский бассейн и другие привычные предметы, увеличенные во много раз. С одной стороны дороги сияло безбрежное море разноцветных огней, переливавшихся, как на замедленной дискотеке. С другой стороны клубилась густая, почти осязаемая тьма. Огни могли бы показаться красивыми, но от них веяло чем-то болезненным, фальшивым, безумным. В проспиртованном воздухе бесконечно дребезжала тихая неблагозвучная нота, не имевшая определённого источника.

– Это… бар?

– Похоже на то. – Кара подошла к ближайшей бутылке, но отпрянула, когда тёмное искажённое отражение состроило ей рожу. – Чувствую себя тараканом на стойке.

Я хмыкнул, вспомнив, как в более счастливые дни (которые сейчас казались такими далёкими) за тараканами, редкими гостями в «Паучьем подвале», охотилась кошка Тарахтелка…

– МА-А-О-О-О!

Такой рёв издавал бы Левиафан, принадлежи он к семейству кошачьих.

– Мать моя… Только не говори, что… – Кара затравленно озиралась, ожидая, откуда придёт опасность.

Я тоже искал источник звука: сначала взглянул во тьму, потом в световое море.

– Со стороны огней, – коротко сказал я, завидев в нижней части необъятного пространства какое-то шевеление.

Не дав увидеть его, я оттащил Кару поближе к тёмному краю, и мы спрятались за бутылью с коричнево-золотистым напитком, похожим на виски. Прижались друг к другу, затаили дыхание. Главное – не смотреть на Это Самое. Оно, конечно же, не исчезнет от игнорирования, как монстр из-под кровати, и всё равно с лёгкостью нас сожрёт, но, если увидеть, потеряешь нечто большее, чем жизнь.

Я не религиозный человек. Но в тот момент молился. Молился всем богам, чтобы То, Что В Огнях, не дотянулось до «барной стойки». Но все боги либо меня не услышали, либо проигнорировали, либо некому было слышать. Отвратительно медленно То начало подниматься над краем.

Я решил, что, даже если выживу, Это будет преследовать меня в кошмарах до конца жизни, разрывая барабанные перепонки своим мёртвым криком:

– МА-А-А-О-О-О-Р-Р!!!

Смотреть нельзя было ни в коем случае. Но я посмотрел.

Абсурдно мёртвый голос, бесстыдно мёртвая пасть, безнадёжно мёртвые глаза… И всё же каким-то противоестественным образом Это жило и становилось реальнее с каждой секундой, бесконечно множа свою сущность.

От чёрной кошки Тарантеллы осталась только голова, и та была перевёрнута и увеличена до размеров скального утёса. Мутные жёлтые зенки бессмысленно таращились в разные стороны, истекая белёсым гноем. Зубы застыли в вечном оскале, потому что истлевшие, рваные губы больше не могли их прикрыть. Шерсть на морде слиплась колтунами, причём каждая шерстинка была с мою руку длиной.

На этом сходство с кошкой заканчивалось. Разве что вокруг жирной сегментированной шеи парил громадный обруч-ошейник со множеством глаз. Глаза бешено вращались во все стороны, но некоторые из них явно заметили нас и вперили огненный взор сквозь бутыль, за которой мы прятались.

Тело уходило за край стойки, и я не мог видеть его полностью, но откуда-то знал, что оно продолжается вниз на неизмеримую глубину. Туда, где хаос огней сливается с тьмой. Вместо шерсти тело было густо, словно лес, покрыто сотнями разнообразных конечностей: бородавчатые щупальца, паучьи лапы, механические щупы с клешнями на концах, человеческие руки со случайным количеством деформированных пальцев. Среди этой «чащи» то и дело разверзались длинные неровные «ущелья». То были пасти с хаотично натыканными клыками в мой рост каждый. Слюна пузырилась на жирных чёрно-серых губах, будто при бешенстве.

Не успел я хоть как-то осмыслить увиденное, как несколько щупалец потянулись к стоявшей у самого края бутыли, в момент оплели её и опрокинули в бездну. Одна из пастей приняла её в себя, захлопнулась с оглушительным лязгом зубов и треском стекла и открылась уже окровавленной. Щупальце-язык жадно слизывало осколки, а натыканные тут и там глаза вращались в экстазе. Это знало, что я смотрю.

Только сейчас я осознал, что Кара уже давно кричит: «Палочник! Палочни-ик!» – и дёргает за цепь на онемевшей руке. Я развернулся и побежал, высоко подпрыгивая на упругом материале стойки, огибая бутылки, спотыкаясь об окурки размером с полено и пивные крышки величиной с канализационные люки. Все движения замедлились и давались с трудом, как в кошмарном сне.

Но и Это не спешило. Методично, ровно, словно обратный отсчёт, раздавался хруст гигантских бутылок. Оно играло с нами перед тем,