Нет, мы не ангелы… - lanpirot

глаз, так, что Лазарев едва не лишился сознания. — И этого с собой захватите! Я вижу, что он уже вполне дозрел…

.

Эпилог

Едва толстое стекло разлетелось на куски, Ильич резко поднялся с атласной подушечки и сел в разбитом саркофаге, с интересом осматривая окружающую обстановку. Его узнаваемый прищур остановился на седом усатом мужчине, что стоял рядом с саркофагом с молотком в руках.

— Запустил ты себя, Коба… — слегка картавя, произнесла ожившая мумия. — Неважно выглядишь.

— Отнюд, — мягко, но с твердым горским окончанием слов, возразил Сталин, — просто нэмного постарэл. Это для вас прошэдшие годы пролэтели как одын миг…

— И сколько же я спал, батенька? — поинтересовался Ильич, отряхивая свой фисташковый френч от мелких осколков стекла, что основательно засыпали траурное ложе. — И, разве нельзя было как-то аккуратнее, что ли? Так и порезаться можно!

— Вы нэ спали, Владимир Ильич, — Сталин протянул руку, помогая вождю выбраться из стеклянного гроба, варварски расколошмаченного его верным соратником по партии, — вы были мэртвы чэтырнадцат лет… И это, — он обвел рукой окружающую обстановку, — ваш личный Мавзолей. А насчет аккуратнэе — нэльзя! В это стэкло были «запаяны» магичэские спэцформулы и руны, позволяющие вашему брэнному тэлу накапливать энэргию…

— Очень занимательная история, ты не находишь, Иосиф? — Ильич перебил верного последователя, с хрустом топча мраморный пол и хрустя битым стеклом. Одновременно с эти он сводил и разводил руки, напрягал мышцы, словно занимался физзарядкой. Но его попытки «размять» задубевшие телеса ни к чему не привели, своего тела оживший мертвец так и не сумел почувствовать. — Очень странные ощущения… — задумчиво произнес вождь, ощупывая руками свою грудь. — Я ничего не чувствую, Коба! — Он негнущимися пальцами с трудом расстегнул несколько пуговиц на френче, явно намереваясь его снять.

— Нэ советую, Владимир Ильич, — предупредил Ленина Иосиф Виссарионович, — увиденное вам нэ очэн понравица…

— Что, совсем не понравится? — Пальцы Ленина нащупали под нательной рубашкой заштопанный анатомический разрез, тянущийся от ключиц и исчезающий где-то под брюками.

— Совсэм нэ понравица, — кивнул Сталин, откладывая молоток на усыпанное стеклом ложе саркофага.

— Ладно, оставим это на твоей совести, Иосиф, — согласился Ильич, застегивая пуговицы обратно, — разберемся с этой мелочью позже. Вот скажи мне, Коба, как ты дошел до жизни такой?

— В смысле? — не понял его Сталин. — Это риторичэский вопрос, Владимир Ильич?

— Нет, Иосиф, это чисто архипрактический вопрос! — воскликнул Ленин, прохаживаясь по траурному залу, заложив руки за спину. — И кто тебя надоумил сотворить со мной вот это всё? А, батенька? — Владимир Ильич развел руки в сторону, демонстрируя свои нетленные мощи. — И как же теперь вы изволите меня называть? Нетленный мертвец революции? Заспиртованный символ интернационала? Вечное пугало мирового империализма?

— Вы слишком утрируете, Владимир Ильич, — попытался возразить Иосиф Виссарионович. — Нам все-таки удалось вас воскресить…

— Да неужели? — ядовито прищурился Ильич, пристально глядя в глаза Иосифа. — Насколько я помню, на момент моего ухода… Нет, давай будем называть вещи своими именами! На момент моей смерти никто из людей не умел возвращать мертвецов с того света! Иначе, батенька, этого добра бы столько скопилось на нашей бренной земле, что не успевали бы отгребать в сторонку совковой лопатой! Это он тебя надоумил сотворить со мной такое?

— Это долгая история, Владимир Ильич… — попытался возразить воскресшему вождю Сталин.

— А мы, разве, куда-то спешим? — Ленин, стряхнув осколки стекла на мраморный пол Траурного зала, уселся на краешек постамента, на котором был установлен его саркофаг.

— Нэт, совсэм нэ спэшим, Владимир Ильич, — произнес Сталин, смело глядя в лицо воскресшего вождя. — Врэмя у нас еще имэеца…

— А сотворить с собой вот это самое, мой друг, — Ленин постучал себя сухоньким кулачком в грудь, — кишка оказалось тонка?

— Нэ тонка, — печально выдохнул Сталин. — Настоящэму рэволюционэру не вэдом страх! После смэрти, если бы таковая случилась и со мною, я лег бы рядом с вами, Владимир Ильич. К тому были созданы все предпосылки. Но, пока обошлось — я еще жив…

— Так как ты сумел сотворить со мной такую архизанятную штуку, Коба? — вновь поинтересовался Ильич. — А усыпальницу вы отгрохали с размахом! Мне нравится! — неожиданно похвалил он Иосифа Виссарионовича.

— Вы еще не видели её снаружи, — улыбнулся в усы Джугашвили. — На Красной Площади, из красного гранита и черного лабрадора. Монументальное сооружение!

— А как Наденька к этому отнеслась? — неожиданно спросил Ленин, вспомнив о супруге.

— Надежда Константиновна была резко против, — не стал кривить душой Иосиф Виссарионович. — Но ведь она была не в курсе настоящего положения дел… Но вы нужны были дэлу рэволюции, Владимир Ильич… Поэтому, имэнно я настоял на бальзамировании вашэго брэнного тела, попутно провэдя обряд привязывания к нэму души… — словно оправдываясь, немного суетливо произнес Сталин. — Я надэялся, что нам с товарищами удастся воскрэсить вас в будущем. И я вэсма рад, что не прогадал!

— А наши достижения? — Поглаживая куцую бородку-эспаньолку, произнес Ленин. — Я надеюсь, вы их окончательно не просрали без меня? Когда я… уходил, вы усиленно грызлись с товарищем Троцким, как кошка с собакой. Он, надеюсь, еще жив? Но, если меня воскресил именно ты, Коба, о Леве, как о политическом лидере страны, думаю, можно забыть?

— Вы проницатэльны как никогда, Владимир Ильич! Товарищ Троцкий надэлал после вашэй смэрти столько нэдальновидных ошибок, что ему пришлось спэшно покинуть нашу вэликую дэржаву. Он сэйчас на пэнсии, гдэ-то в мэксиканских пампасах… брокколи выращивает, — нервно хохотнул отец всех народов. — Да и Бог ему судья!

Не дослушав постаревшего соратника, Ленин бодро спрыгнул на пол с пьедестала.

— Хм… а ведь ничего не ломит и не болит! — с удивлением произнес он, приседая. — Я нахожу некоторые плюсы моего текущего состояния. — Как вам это удалось? — Вернулся он к интересуещей его теме «воскрешения». — Ведь я теперь, как мессия… Как сын Божий — Иисус Христос.

— Если не возражаете, я расскажу все по дороге, Владимир Ильич, — произнес Иосиф Виссарионович, открывая доступ к потайному рубильнику, один поворот которого заставил сдвинуться со своего места многотонную плиту пьедестала, скрывающую тайный ход в