Источник - Дмитрий Александрович Билик

Глава 21

К моему невероятному удивлению, я прекрасно выспался, будто в мире не существовало вообще никаких забот: не шлялась непонятно где лихо, не надо было обезопасить Фекой, не требовалось уболтать Стыня, рубежники (живые и неживые) Земли не собирались найти меня чего бы им это ни стоило. Спал как младенец, укрытый шкурами на жесткой низкой кровати, пока домовой всю ночь поддерживал в доме тепло, а бес кряхтел и жаловался на жизнь. Наверное, это можно назвать определенным извращением, но мне начало нравиться, когда Григорий переносил все тяготы и лишений своей службы. Потому что делал он это совершенно не стойко. И не только из-за того, что не топтал сапоги в армии.

Самое удивительное, что утром я не обнаружил мое слабое немужественное звено в команде домашней нечисти. Митя вон сидел с флейтой, перебирая пальцами, но не играя — потому что я спал. Саня шурудил где-то под крышей, недовольно бурча себе под нос, что «руки бы оторвать тому, кто так прогоны делал», будто собирался жить здесь всю жизнь. А вот Гриши не наблюдалось.

Он разве что оставил странного виду кашу из крестсежей — совершенно безвкусную, за что ему огромное спасибо. Впрочем, после вчерашних пирожков я ожидал какого-то продолжения банкета. Правду говорят, что к хорошему быстро привыкаешь. Мне думалось, что бес попросту не особо и старался, «отбыв номер на кухне» и убежав по своим делам. Куда — этот вопрос, конечно, меня интересовал, но не так сильно как предстоящая встреча с правителями Великих Городов.

Я без всякого удовольствия поел каши. Даже не потому что хотел, просто нам с детства твердили, что утренний прием пищи — самый важный. Это на ужин можно харчить бутерброды из заплесневелого хлеба и сульстреминга, в смысле, отдать последний прием пищи врагу.

Затем я выбрал самый внушительный раздвижной набор из реек и разложил его на полу. Импровизированный колодец выходил размером чуть больше метра. Не так много, как хотелось бы, а с другой стороны, огромный проход хрен скроешь. А весь мой план заключался именно в эффекте неожиданности. Оставалось дело за… хотел бы сказать за малым, но какой тут Анфалар малый?

Мой друг пришел вместе с Лео. Видимо, огненный рубежник тоже изъявил желание посмотреть, что же там придумал Матвей. Да и, откровенно говоря, мы друг другу симпатизировали. Поэтому вместо сдержанного рукопожатия обнялись.

— Вот, — протянул мне глава Фекоя огромную бесформенную хламиду. — Мой человек полночи перешивал одежду по твоему заказу. Ушло очень много материала.

Говорил это Анфалар с некоторой долей осуждения. Это в нашем Выборге можно достать что угодно, тут же с хорошим вещами напряженка.

— Мой дорогой друг, для общего дела ничего не должно быть жалко. Если все получится, то я решу все твои проблемы разом. И твои, и крепости. Фекой превратится в город-сад, а позже его вообще переименуют в Нью-Васюки.

— Зачем? Фекой очень хорошее название, — возмутился правитель.

— Анфалар, не обращай внимания, — сказал Лео. — Это сложный чужанский юмор. Думаю, даже среди окружения Матвея не все бы оценили его шутку.

— Да и больно надо, — почти обиделся я. — Краски-то принесли?

— Принесли, — стал доставать со Слова небольшие горшки Анфалар. — Темные мы делаем из коры Мертвого дерева, светлые из мякоти…

— Анфалар, мне глубоко безразличен процесс производства, главное, чтобы они выполняли свою основную цель — красили.

Для начала я примерил хламиду на себя. Получилось именно то, что я и ожидал, нечто вроде балахона с большим капюшоном и просто огромной широкой юбкой. Внутри, как я и просил, пришили пояс с крючками, к которому с помощью тонких веревок удалось прикрепить реечки. Правда, изначально пришлось их наполовину раскрыть, чтобы оказаться внутри. Идти мне будет тяжеловато, да и быстро передвигать ногами не получится, зато никто не заметит такой уловки. Еще одни, но уже сложенные рамки, я обмотал веревкой и привязал внутри.

После всего этого я благополучно разделся и приступил к выпускной работе школы дизайна имени Матвея Зорина. А именно стал разрисовывать свою новую одежду. По ИЗО у меня всегда была четверка с натяжкой, которую ставили скорее за упорство, а не за выдающиеся достижения в художественной деятельности. Мои коровы больше походили на собак-переростков, собаки на больных муравьедов, а муравьеды… вот с муравьедами все было нормально, они получались неплохо. Наверное, потому, что тогда я даже не особо представлял, как эти сволочи выглядят, а вот название очень уж нравилось.

Благо, сегодня мне не надо было рисовать животных, я наносил на ткань разные символы, которые широко использовались в нашем мире: собаку из почты, смайлики из юникода, вопросы, восклицательные знаки, доллар, проценты, решетки. Когда фантазия закончилась, я начала лепить эмблемы соцсетей, затем перешел на марки машин. Примерно через полчаса у меня был не балахон, а произведение современного искусства — весь расписанный разными цветами. Да, я не Бэнкси, конечно, но для сельской местности, наверное, прокатит.

— Что это значит? — спросил Анфалар.

Лео молчал, загадочно улыбаясь. Видимо, вот эта моя шутка ему явно понравилась.

— А ты как думаешь? — уточнил я.

— Это заклинание? Или проклятие? Словесная форма защиты?

Я многозначительно молчал, уперев руки в боки, и слегка кивал, довольствуясь ответами друга.

— Это может быть всем сразу и ничем вообще, — наконец подал голос я. — Из разряда «иногда банан — это просто банан».

— А для чего тогда все это?

— У искусства не всегда должна быть цель, — важно ответил я. — Иногда это способ донести потаенный смысл или твое мироощущение в данный конкретный момент. Ладно, ладно, это все просто чтобы пустить пыль в глаза твоим правителям. Пусть они ломают голову.

— Разве нельзя без этого? — удивился Анфалар.

— Конечно нельзя. Если к тебе придет мужик в странной свободной одежде, похожей на юбку, что ты подумаешь?

— Что он служитель культа Халу или житель дальних земель.

— Когда закончу все, точно перееду жить сюда, — подмигнул я. — У наших чужан за подобное можно и статью за пропаганду схлопотать. Ладно, суть в том, что правители будут думать, что я не просто хрен с горы, а сложный хрен с горы. И станут относиться чуть уважительнее. Или хотя бы настороженно, а большего мне и не надо. Ладно, во сколько у нас там встреча?

— В полдень, — ответил