Люцифер и семеро козлов - Андрей Лупахин

какофонию, способную довести Чайковского до сердечного приступа, он притих.

— О! Слыхал? — спросил «старшой», подойдя ближе к связанному пленнику. — Это священная Мясорубка Добра! У нас здесь такие по всему городу. Идёт себе по улицам какой-нибудь домовой, проголодавшись, злой, уставший, раз, взял и поел паштетику мясного за госсчёт, и стал добрее!

— Это кто ж такое название придумал… — Сеня вдохнул и задержал дыхание на несколько секунд, борясь с желанием организма как следует почистить желудок. — Хочешь сказать, вы тут все — домовые?

— А то! Причем бесхозные и свободные! — гордо заявил пузач. — Коммуну ИКИЛ основал патриарх Кузя, которого хозяин дома просто выгнал. Бесчестный Нафаня кинул его с пропиской… а ладно, наше пророчество тебя не касается! — «старшой» посмотрел на кота в клетке. — Так вот, — продолжил он, переводя взгляд на Сеню, — с пушистой животины спроса нет, в мясорубку на паштет и всего делов!

Стикс жалобно замяукал. Обладатель длиннющей бороды наклонился, придерживая пузо, и погладил котика, которому совершенно не хотелось становиться паштетом добра или как там называлось это зловещее блюдо.

— А вот люди к нам редко попадаются, — проговорил старшой, перестав гладить пушистую зверушку, и обратился к Сене: — Ты кто такой есть? На бомжа не похож, на пьянь не похож. Как ты нашим попался?

— Прежде, чем гостю вопросы задавать, ты бы его хоть развязал что-ли… — предложил Сеня.

— Ха-ха-ха-ха! — пузач от души засмеялся. — Ишь чего! Развязать, говоришь? Нет, ни за что! Ребята сказали, ты в подполье провалился в бабушкином доме, так?

— Может и так… слушай, а ты бы отпустил меня и этого котяру, а? Я тебя хорошо отблагодарю деньгами или… чем хочешь, тем и отблагодарю.

— Да ты что, обалдел? — пузач посмотрел на пленника как психиатр на душевнобольного, рассказывающего о путешествии на Сатурн в компании зелёных человечков. — Ты же человек! Ты — зло! Хуже вас только те домовые, которые живут с вами! Нет, нет, нет, никаких отпусти. Мы принесём тебя в жертву патриарху Кузьме или в крайнем случае пропустим через Мясорубку добра напару с твоим пушистым другом! — старшой наклонился к клетке. — Ничего личного, — сказал он, обратившись к коту, — нам тоже надо есть, брат мой меньший, извиняй!

Вряд ли меньший брат принял извинения старшого — бес громко заурчал, выражая недовольство столь непозволительным отношением к домашним животным, к тому же таким милым и пушистым. Карлик плюнул, злобно посмотрев на связанного Сеню.

— Посидишь тут пока, — проговорил он. — Через пару дней мы тебя определим.

Пузач покинул сарай, хлопнув дверью. С той стороны послышался звук движущегося засова. А с другой — раздался противный скрежет. Сеня пополз на коленях к окну и увидел домового, вращающего ручку Мясорубки Добра, из которой в яму стекал сочный фарш. Он представил, как попадет внутрь и превратится в пищу для обитателей подземного города. Карлик, управлявший машиной, встретившись с ним взглядом, словно прочитал его мысли и показал указательным пальцем на Сеню, потом на мясорубку, потом на яму с «паштетом».

— Ням-ням! — произнёс домовой, облизнувшись, и захохотал.

«Твою мать! Неужели я стану едой для этих зеленоглазых отморозков, пожирающих мертвечину? Нет, нет, нет! Должен же быть выход, должен…» — подумал Сеня, и спросил:

— Слышь, кот-обормот?

— Повежливее, Сенечка, — сказал бес, виляя хвостом.

— Ты уже почти еда. Самое страшное, что и я тоже. Мне такая участь совершенно не нравится. Как насчёт придумать грандиозный план побега?

— Уже! — кот оскалился. — Но позже. Ты наверняка заметил, сколько народа сейчас на улицах этого города? Дождёмся вечера… или дня… не знаю, когда у них тут спать принято…

— А дальше что?

— Дальше я, превратившись в маленькую птичку, выпорхну наружу через окно, а потом отодвину засов, превратившись обратно, а ты выйдешь наружу. А потом мы сбежим из этого проклятого города!

— Думаешь, я смогу затеряться среди этих карликов? — спросил Сеня с усмешкой.

— Эээ… ну, знаешь… нам с тобой сначала надо бы выбраться отсюда, а потом уже посмотрим, что к чему!

У беса пока не было ответа на вполне резонный вопрос. Вывести из города человека, который почти вдвое выше местных обитателей — задача, прямо скажем, трудновыполнимая. А как проскользнуть мимо постов, лавок, мастерских и кабаков? Конечно, можно было бы попытаться стать подобием тени, и осторожно перемещаясь от одного укрытия к другому, выбраться из царства карликов, грешащих каннибализмом, да только Сеня, увы, ни разу не Джеймс Бонд, и эта затея заранее обречена на провал с вероятностью в девяносто девять процентов.

Кто его знает, сколько времени пленники одичавших домовых просидели, раздумывая о своей дальнейшей участи и способах побега! Может час, может два. За окном время от времени скрежетала Мясорубка Добра. Вонь стояла неимоверная, хотя Сеня уже начал потихоньку привыкать к запаху гниющего фарша, а бес вообще не обращал внимания на особый «аромат» разложения.

Оба пленника вздрогнули от неожиданности, услышав скрип задвижки с той стороны. Дверь распахнула маленькая (в прямом смысле слова) леди ростом чуть меньше метра с кепкой. Волосы лилипутки были убраны в две косички. В каждой руке она держала по миске с паштетом, который вонял как дохлая собака, пролежавшая в канаве с неделю под палящим июльским солнцем. Зелёные глаза внимательно смотрели на связанного человека.

И тут, подвинув лилипутку с прохода, в сарай вошёл карлик — тот самый, который заткнул Сене рот своим колпаком. Он подошёл к пленнику, сжимая в руке нож, и одним ударом перерезал верёвку, связывающую руки. Ничего не сказав, карлик развернулся и ушёл проворчав:

— Заходь…

Лилипутка вошла в сарай, осторожно прикрыв дверь, и приблизилась к Сене, до которого только сейчас дошло, что за «деликатес» находится в миске.

— Не, не, не! — закричал он, размахивая руками. — Убери эти яства «ваши»! Оставь у двери, а лучше выброси нафиг, прошу!

— Почему? — удивленно спросила лилипутка. — Это же хорошая еда! Тех, кого собираются принести в жертву патриарху Кузе, всегда хорошо кормят. Вам надо поесть.

— Покорно благодарю, — Сеня зажал нос рукой. — Если это хорошая еда, то я — королева Елизавета, мать её…

— Ничего другого я вам предложить не могу, — сказала лилипутка, аккуратно поставив миски у двери. — Мы сами это едим. А есть другая еда, да?

— Ты даже не представляешь насколько другая. И еда, и небо, и свет, и вообще всё, всё, всё другое. Хочешь, покажу? — Сеня засмеялся в кулак, прикрывая нос.

— Кота надо покормить… — сказала лилипутка, проигнорировав вопрос пленника.

Стикс, лежавший в летке, встал. Внимательно