Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

Отец сидит там, во дворце, совсем один. Осталась ли у него хоть одна собачка?

Зачем-то же он дал ей красный нож. «Используй против любого, кого знаешь». Может, он знал, что с ним что-то не так. Может, он так просил ему помочь. Может, если она к нему вернётся, с ним снова всё будет в порядке, и он извинится, и мама…

Когда будущей ночью он постучится к Саше в окно – она скажет: «Входи». Какая разница, что спальня наверху и отец бы не смог достать с земли. Какая разница, что он просвечивал. Какая разница.

Часть 2

Память Гюрзы: светлые сады

Интермедия I

Саша рассказывала долго. За окном успело совсем стемнеть, и Алиса принесла всем кофе. Такие странные чашки всё-таки – цветом как старая бумага, только Карине досталась с оранжевым сердечком. Каштан так задумался, как можно было бы всё украсить, что опомнился, только когда и ему сунули в руки полную чашку. Горячо.

– Спасибо, я не…

– Чего ты «не», Гюрза? Ой, тьфу, Каштан. Опять будешь ныть: отец, мол, запрещал?

Отец, отец, отец. Как связать этого блестящего – из историй, который обманул Карину, который утешал Сашу, который взял Алису к себе жить и которому будто всё всегда сходило с рук, – как связать этого беспечного и хмурого привычного? Который только и делал, что читал книги да отвечал на письма. И от каждого стука в окно – белки стучали или птицы – того отца передёргивало. Почему всё-таки он даже имени своего не говорил? И как так вышло, что Каштан не думал спрашивать?

Саша всё говорила: что они сбежали с матерью, что он, Каштан, их встретил по пути, уже когда они были с отцом… и что Каштан же рассказал, как спас её однажды. Но это он помнил! Это было в Садах – Каштан даже зажмурился. Нет, только не туда обратно, нет!

– Не вспоминай пока, – сказала Алиса. – Пей кофе, остывает. Вот же отец твой… Сам не мог пересказать.

Каринин кофе был тёмно-коричневый, Алисин тоже, Сашиного Каштан не видел, а вот ему достался светлый-светлый, как будто в белый капнули вот этого цвета зимней коры, а не наоборот.

– Пей, – сказала Алиса. – Да, с молоком. Пока ты ещё маленький. Последние минутки. Наслаждайся.

Она вообще любила мелочи – «дружок», «минутка». Любила будто убеждать себя и других, что ничего серьёзного и не случается. Но всё уже случилось! Он ведь жил в Садах когда-то, и она, то есть Алиса, там была, и…

– Я пойду, – сказала Карина шёпотом. Уже заматывалась в шарф.

– Куда это на ночь глядя?

– Да в интернат, куда же ещё. Ференц сказал, я знаю, где память Гюрзы. Ну так я одно место только тут и знаю такое, чтобы он тоже о нём помнил бы. Скатаюсь заберу.

– На чём?

– Да хоть на маршрутке, хоть на попутке… За свет меня кто хочешь подвезёт. Ну, за тот свет, который выдыхаешь. Я же хорошо научилась.

– За свет она собралась ездить, – Алиса сунула Карине мятую прямоугольную бумажку, – на попутке она… держи и не выдумывай!

– Откуда вообще у вас…

– Ой, где я только не жила, – Алиса отмахнулась. – Чтоб туда и обратно!

– Да кто мне что сделает? Теперь-то.

– М-да, – сказала Алиса, – теперь-то. Ладно, поезжай. Уже не маленькая. Можешь кое-что.

Отец и правда её целовал? А он, Каштан, правда заставил Сашу на это смотреть?..

Карина вошла в комнату одетая – в плаще, в шарфе – и сугроб с капюшона отряхнула на ковёр. Наверное, Каштан успел заснуть после того, как Саша досказала, потому что не помнил, как его укрыли очередной вязаной кофтой, и сколько времени прошло – не помнил тоже.

– В кабинет Слалом он засунул, – Карина всё ещё ругалась шёпотом, видно, не поняла, что Каштан уже не спит, – в самый стол её! Умница! Затейник! Вот прямо где коньяк! Шарила там, как…

– Ну ты же нашла, – сказала Алиса. – Ой, мамочки, а снегу сколько натащила…

– Ай, извините. Да, я принесла, и я не хочу, чтоб Гюрза это вспоминал. Чтоб это пил. Он заслужил пожить нормально.

– Что, пусть ребёнком остаётся? Ни тебя, ни меня, ни Ференца, ни Саши – ничегошеньки пусть не помнит? Ну да, в школу запишем… Карин, без Ференца игра не игра, а без игры…

– Да знаю я! – она так резко обтрясла теперь и с шарфа снег, что тот долетел до Каштана тоже. Фу, мокрый. И кислый ещё, если на губах… – Он снег попробовал! – Ну вот, она заметила. – Человек снег ест, как в младшей группе, а я ему…

– Его отец ему, не мы. И всё равно ведь всё уже случилось, что он помнит, что не помнит.

– Каштан, – сказала Карина, встав на колени рядом. – Каштан, отпей сперва немножко и попытайся вспомнить… Да хотя бы как мы попёрлись в Людвигов дворец.

– Нет, что за выражения…

– А что такого-то?..

– Нет, – сказала Алиса, – пускай он сперва вспомнит, что было до дворца. Вот сразу после того, как Саша исчезла. Пей давай, Каштан.

Это была всего-то бутылка синего стекла, маленькая, с ладонь. Каштан выкрутил пробку.

И отпил.

Глава 1

– Только посмейте, – сказала Алиса. – Только попробуй мне сказать, что это – её сюжет.

– Кто, – удивился Ференц, – это я, по-твоему, должен такое объявить? Ну ты думай, что говоришь-то, королева.

Иногда было трудно называть отца отцом – только Ференцем, по имени, как если бы тот стал просто персонажем или как если бы был очень далеко.

А он сейчас и был дальше далёкого, дальше даже, чем когда в первый раз явился познакомиться, и Гюрза и понятия не имел, что этот невысокий в чёрном и в серёжках – его отец.

В тот день Гюрза наспех заполнял дневник погоды: облака кучевые, ветер ровный… Да, в тот раз он рисовал облака, а ещё раньше приходилось вести дневник снов. Тут важно было правильно наврать, то есть в правильной пропорции наврать, потому что, если врать полностью, это замечали. Но и правду писать он не хотел ни за что, никогда. «Мне снилась мама». И слушать ещё их жалость? Пережидать, пока касаются щеки?

Итак, в то утро отец притворялся просто гостем и ждал, пока Гюрза допишет, стоял молча. Осматривал оранжерею. Рыжая орхидея, самая наглая, уже тихонько обвивалась вокруг его сапога. Сказать или не