Проклятье, с*ка! Книга 4 - Антонио Морале

если честно. Хочется как в старые добрые — открывать двери кабинетов ногой и чувствовать себя хозяином. Да иногда в этом есть своя прелесть — побыть тем, кем ты не являешься на самом деле, прикинуться слабым или придурковатым. Но иногда это надоедает. Как сейчас. Как говаривал один мой знакомый — я слишком стар для всего этого дерьма.

Надоело прикидываться самым обычным пацаном, когда у тебя за плечами служба в полиции, хоть и не долгая, семья, две жены, и груз прошлых жизней, о которых, правда, я ничего не помню. Когда в твоём подчинении побывала не одна тысяча людей, один из крупнейших заводов и… Погоди! Это что за воспоминание? Раньше ничего такого в моей голове не было. Хм… Завод? Интересно, что за завод такой? И почему сейчас? Ладно, разберусь с этим потом, может вспомню что-то ещё…

И вот после всего этого, я снова в самом начале — обычный сопливый школьник. Ладно, не обычный, но выслушивать нотации и молча блымать глазками, когда тебя отсчитывают, это как-то не по мне. Скучно! Нет в этом никакого веселья, а веселиться мне не разрешает «мамочка»… Эх! Дать бы ей по заднице за это! Ясмин, Ясмин… Я тебе это ещё припомню!

Я тяжело вздохнул, отгоняя от себя мрачные и невесёлые мысли, прогоняя подальше это сраное меланхоличное настроение, развернулся и двинулся к выходу, собираясь уйти. Уже возле двери сознание зацепилось за какой-то посторонний, едва уловимый звук на грани слышимости, я снова обернулся, нахмурился, медленно прошёлся обратно от двери к ректорскому рабочему столу и оглядел кабинет ещё раз.

Откуда-то из-за стены донёсся тоненький то ли писк, то ли скрип, я подошёл ближе, приложил ухо к твёрдой шершавой поверхности, прислушался и медленно двинулся вперёд, в поисках источника шума. Через несколько секунд звуки стали отчётливее, я замер, ощупал поверхность и нажал на неприметный рычаг-кнопку. А ларчик то просто открывается, оказывается!

С тихим щелчком перед моим носом приоткрылась маленькая полутораметровая дверка, я поддел её кончиками пальцев и заглянул в тёмное пространство за ней. А вот и каморка Папы Карло. Забавно.

Распахнул дверь пошире, пригнулся, проскользнул внутрь и через мгновение оказался в соседней комнате. Точно такая же по размерам комната, как и первая, только более мрачная и без единого окошка. Верёвки, крючки под потолком, свечи… Не знал, что у нашего ректора есть тайное убежище, да ещё и такое.

Ямамото сидел в грубом деревянном кресле с высокой спинкой, закинув ноги на спину обнажённой девушки с исполосованной задницей, стоящей перед ним на четвереньках и служащей подставкой для ног. Деловито похлопывал прутом по своей ладони и любовался брюнеткой, привязанной у стены и зафиксированной в положении «руки вверх, жопой к наблюдателю».

Девушка стояла на цыпочках на дрожащих от напряжения ногах, демонстрируя красивую фигурку и кровавые полосы на спине, и тихонько всхлипывала. Самое интересное — обе девчонки были европейками. Не знал, что наш ректор любит бледнокожих, или наоборот, недолюбливает, судя по тому, что я здесь увидел. Как много я не знал о нашем ректоре, оказывается. Забавно.

— Господин ректор… — осторожно начал я разговор, оглядывая помещение, в котором раньше не бывал, и о существовании которого даже не догадывался.

— О! Максик! Ты уже пришёл… — Ямамото взглянул на самые обычные механические часы на своём запястье и покачал головой. — Что-то я заработался…

Максик… Что-то было не так в этом ректоре. Никогда он не называл меня по имени, никогда не фамильярничал и никогда я не видел его таким… таким… Без пиджака, без галстука, с закатанными по локоть рукавами белоснежной рубашки и с прутом в руках. А вот и розги. А я ведь знал! Чуяла моя задница, что будут розги! Но свою жо… спину я в обиду не дам. На это я точно не подписывался.

— Простите, господин ректор, мне казалось, вы меня вызвали.

— Да, точно. Совсем вылетело из головы. — Ямамото тяжело вздохнул, снимая ноги с «подставки», и потянулся к галстуку, лежащему на подлокотнике кресла. — Подождёшь меня там? — кивнул он в сторону двери. — У меня к тебе конфиденциальный разговор, не для посторонних ушей. Я сейчас закончу здесь и выйду к тебе.

— Не вопрос. — легко согласился я, ещё раз осмотрелся, покачал головой и пошёл в сторону выхода…

Я успел плеснуть себе коньяка из ректорского бара, развалился на гостевом диванчике и задумчиво уставился в потолок, взбалтывая «дубовый» напиток в бокале и вдыхая его аромат. Ректор объявился минут через пять — выбрался из своей каморки, поправил галстук на шее и одёрнул полы пиджака.

— Студентки? — кивнул я на медленно захлопнувшуюся за ним дверку его тайной комнатки.

— Кто? А, эти! Да, отрабатывают повинность, знаешь-ли. Молодёжь сейчас такая пошла… Слов совсем не понимают. — ректор осуждающе покачал головой. — Приходится доносить всё через боль. Не доходит через голову — дойдёт через жопу, как говаривал мой дед.

— А оголять груди студенток для этого обязательно?

— Не обязательно, это ты верно подметил. Но это уже для души. — развел хозяин кабинета руками. — Чтобы не перегореть на работе. А работа у нас сам знаешь какая — нервная и неблагодарная…

Да уж, я думал Ямамото смутится или начнёт оправдываться, но он был непробиваем, ещё и отвечал так небрежно… словно ничего такого не произошло. Занял привычное место за своим столом, сложил руки в замок перед собой, выразительно посмотрел на мои нагло закинутые на его диван ноги в обуви и бокал в моей руке, и хмыкнул.

— Я вижу, ты неплохо тут устроился, Максик.

— Забавно… — хмыкнул я в ответ, бросив на Ямамото беглый взгляд и вернувшись к своему занятию. — Ректор никогда не называл меня по имени, и уж тем более Максиком. Кацу, а как ты пробрался через его защиту?

— Догадался, да? — хмыкнул глава клана Мори, разговаривающий сейчас со мной через тушку ректора.

— Это было не сложно. Отпечаток твоей ауры, вот этот слизень в его голове — его же видно невооружённым взглядом. — немного слукавил я.

— Ну не скажи. Не все могут его засечь, я бы сказал — людей, способных на это, я могу пересчитать по пальцам правой руки. А в неактивном состоянии тем более.

— В неактивном состоянии?

— Да. Когда я отпускаю марионетку, слепок моей ауры