Седьмая сестра - Надежда Викторовна Ожигина

Но главное – Соф. Она светится. Улыбается, беззаботно щебечет, будто снова провалилась в период «до» – так она шутит с музыкальным уклоном. До Октябрьской революции и победы пролетариата. Она счастлива, и хочется застрелиться. Предварительно убив ее и его. И положив всю вокзальную публику очередью из пулемета максим как ненужных свидетелей. Так больно и стыдно за эти мысли, что горло саднит от воя, зажатого накрепко челюстями.

Нельзя срываться, капитан Самойлов. Ты – не бандит, ты – кромешник. Перед тобой – враг народа, испод, посмевший дерзко пялить глаза. Устранить его, всего-то делов!

Впрочем, когда черный франт повел Софи к выходу с вокзала и барским жестом подозвал авто… Я осознал в полной мере, что взять его будет непросто.

Черный ЗИС-101, сверкая глянцем, мягко подкатил к хозяину. Личный водитель вылетел, что пробка из взболтанной бутылки шампанского, чтобы открыть дверь перед дамой. Кстати, и шампанское там нашлось, в корзинке для пикника. Вкусно пахнуло сдобой от теплого, прямо из печки, багета, длинного, как любит Софи, с ароматной хрустящей корочкой. А значит, были в проклятой корзинке и сыр с плесенью, и икра. И какая-нибудь редкая ягода. Сволочь!

То, что мне давалось потом и кровью, все эти тонкости этикета и расшаркивания по ковру – под ее чудачества и привычки, – этот гад вытворял с такой легкостью, с какой уличный катала гоняет шары.

Чувствуется: одного с ней круга. Что ж, господин из Парижа, круги нынче уже не те! Извольте соответствовать новым реалиям!

Пока истекал кровавой слюной из-за прокушенного языка, ЗИС уехал, оставив меня в одиночестве. Но уже через час я знал, что имею дело с орденом Субаш, наводившим ужас на всю Москву.

Григорий Андреевич Воронцов. Это имя заставляет задуматься. Отключить все чувства, в том числе жажду мести. Выстроить идеальный план, холодный, как смертоносное лезвие, – устранения конкурента в частности и целого ордена при оптимальном раскладе. Я не дворянин, не музыкант, натура не утонченная. Зато упертый дворовый пес, волкодав эпохи террора. И за свое буду грызть клыками, драть когтями, упиваться кровью.

У Воронцова есть слабое место. Безусловная болевая точка.

У точки имеется конкретное имя. Тамара. Томочка. Тами.

Десятка, центр мишени.

Снимай с предохранителя, целься, пли!

Я едва не проехала Универ, перелистывая дневник Самойлова.

Вот так из-за ревнивого гада разрушились судьбы и сломались жизни. Его присутствие в моей башне все сильнее действовало на нервы. Как будто мало мне стука костей и клацанья челюстей по ночам! Осознавать, что в соседней комнате скрипит не злосчастный влюбленный, застрелившийся от неизбывного горя, а предатель, сволочь и крыса… Перебор, даже для моей души, всегда готовой оплакать гадских гадин вроде Элен.

Или все-таки я изменилась? Стала жестче, сильнее, спокойнее? Что говорится, сменила тональность?

Собираясь на Воробьевы горы, довольно долго топталась у зеркала, изучая себя так и эдак. Удивительное событие: мне понравилось! Это магия со-здания так подействовала? Мне добавили десятку к очарованию вместе с прокачкой других скиллов? Или развеялось влияние лярвы, наложившей заклятие «серой мыши»? Элен так хотелось, чтобы подругу не заметили, не полюбили, упаси Изнанка, не взяли замуж! Оставили лакомый кусочек в заначке, тот заветный сказочный леденец, что можно тайком облизывать.

От отвращения передернув плечами, я вслушалась в объявление:

– Следующая станция – «Проспект Вернадского». Осторожно, двери закрываются…

Подхватила шопер, кофр со скрипкой, дневник, ринулась к выходу, подвывая:

– Пропустите, простите, разрешите пройти!..

Пихнула в спину какого-то парня, выходившего из вагона последним. Тоже зачитался, студент. Он чуть обернулся, придержал двери, позволяя мне пронырнуть под рукой. Я выскочила на платформу и застыла, обмахиваясь дневником: рывок получился что надо, с таким спортивным энтузиазмом нормы ГТО покорять! Подумаешь, ужас – остановку проехать! Не последний же поезд, в конце концов. Вернулась бы, зачем рисковать, что скрипку прищемит дверьми.

Хотя в последние несколько дней метрополитен чудит. Добрый дядечка имени Ленина, увешанный орденами, обросший легендами и мрачными сказками, возится с потеряшкой, подсказывает пути. Монетка взлетела и повисла в воздухе, не может решить: орел или решка. Башней остаться и себя потерять? Силу утратить и сгинуть навеки? А вдруг упадет на ребро и покатится, будто яблочко наливное да по блюдечку с синей каемочкой…

Сегодня, разнообразия ради, меня вышвырнули из вагона. Ну и где ты, моя судьба?

– Оу, Скрипачка! – раздался голос, от которого сердце сначала заглохло, а потом с разгону долбанулось о ребра.

Я обернулась, на этот раз медленно, чтобы снова не пасть перед ним на колени. Все та же улыбка, как лучик солнца, пробивший свинцовые тучи. Все та же смешинка в темных глазах. Разве что волосы чуть отросли и сильнее оттеняли лицо, добавляя загадочности и утонченности. Клятая Изнанка, какие губы! Он что-то говорил, но простые слова улетали в пространство, не цепляя сознание: их подменили звуки бяньцина. Я наслаждалась нежной мелодией, даже пальцами шевелила в такт. На вид – дебилка дебилкой.

– Вы в порядке?

Разумеется, я в порядке. Надо почаще бывать в МГУ, эта территория полна сюрпризов! Я кивала, мычала, теребила футляр, разглядывая Китайца. В прошлый раз он представился несколько странно, и я мысленно звала его так: Китаец. Попросту, без затей. Но, став башней, исхитрилась забыть, что под грешным московским солнцем гуляет подобная красота!

Сегодня на нем лазурные джинсы, местами потертые до белизны, голубая футболка и светлый пиджак. Кремовый – вот совпадение. Элегантные кроссовки, на вид такие, что цену страшно представить, тоже светлые, без единого пятнышка. Словно переобулся в вагоне, специально, чтобы девушку поразить.

Я всмотрелась в книгу в руке. Что он там читал, прислоняясь к дверям? Мураками. «Кафка на пляже», с ума сойти! Причем русский перевод, не китайский!

Он заметил внимание к книге, протянул, с опаской, как дикому зверю. Подманивает? На «кис-кис» берет?

– Китаец, а читаете японского автора. – У меня наконец-то прорезался голос, да и разум вдруг подключился к сети, вот уж достижение века!

– Я знаю японский и люблю Мураками, – поделился новостью азиат, радуясь осознанным фразам. – В данном случае пытаюсь понять, как ваш непростой язык справляется с мировоззрением Азии. Пока у вас мало или нет переводов моих фаворитов в китайской прозе. Изучаю на примере Японии.

– Это про парня, что говорил с котами? – похвалилась я интеллектом. – А еще там была мелодия, открывшая проход в загадочный мир.

Я чуть было не ляпнула про мир «изнаночный», но вовремя спохватилась. Не хватало проколоться на втором свидании!

– У Мураками