Воины света - Василий Анатольевич Криптонов

Вспомнилось, что рассказывала Кристина в тот день, когда раскрылись подробности родовой магии Полли. Платон, как оказалось, говорил сейчас о том же.

— Смерть Юсупова от рук врага с практически стопроцентной вероятностью означает смерть самого врага, — продолжил Платон. — Юсупов об этом, безусловно, знает. И может повести бой так, что вам ничего не останется, кроме как убить его.

— Не вижу смысла, — пробормотал я. — Ну ладно ещё, вся эта аристократическая словесная шелуха, которой я до сих пор не могу принять, хотя и понимаю. Если бы Юсупов победил — это бы имело смысл. Он бы отстоял честь своего рода. Но так… он ведь проиграет! И после его смерти все будут говорить: «Венедикт Юсупов проиграл молодому Константину Барятинскому». Даже если я погибну. В этом не будет его доблести…

— А если всем и каждому будет очевидно, что Юсупов подставился сам — лишь для того, чтобы устранить опасного соперника? — не сдавался Платон. — Тогда это будет свидетельствовать о невероятной силе его духа. Венедикт Юсупов станет иконой чёрных магов: человек, который не побоялся отдать жизнь ради достижения своих политических целей, ради возвращения в Ближний Круг.

— Н-да, — буркнул я. — А ведь похоже на правду…

— Рад, что вы задумались над ситуацией всерьёз, — кивнул Платон. — Теперь нужно решить, что нам с этим делать.

— У меня есть шансы пережить посмертный выброс энергии Юсупова?

— Теоретически, это возможно. Вы можете закрыться Щитом… Точно не Белым Зеркалом, с родовой магией оно не справится. Но — Щит, да и ваша собственная выносливость… В этом случае — да. Шансы есть.

— Но? — Я чувствовал по тону, что Платон чего-то не договаривает. — В чём подвох?

— Если всем будет очевидно, что Юсупов подставился, вы окажетесь убийцей героя в глазах всего императорского двора, ваше сиятельство. Юсупов вполне мог заложить на такой случай информационную бомбу, и множество газет разразится скандальными статьями. Ваша личная репутация и репутация вашего рода если и не будут уничтожены полностью, то очень серьёзно пошатнутся.

— Господи, как же меня достали эти танцы на льду… — Я откинулся на спинку скамьи, завёл руки за голову. — Репутация…

Чем больше я думал, тем всё более правдоподобным казался мне исход, о котором говорил Платон. Юсупова я основательно унизил тогда, в бассейне с рыбками. Благо, без свидетелей, но осадочек-то остался.

— Ну, значит, я не буду его убивать, — сказал я. — Вырублю. Этого хватит.

— Не мне вам рассказывать, капитан Чейн, что в бою бывают ситуации, когда либо убиваешь, либо умираешь, — жестко сказал Платон. — А уж если противник сам хочет умереть…

— Ну и что ты предлагаешь? — перебил я.

Платон как-то совсем нехарактерно для него пожевал губами. Огляделся и, наклонив голову, тихо сказал:

— Убийство.

— Но мы же только что…

— До поединка, — уточнил он. — Я предлагаю убрать Юсупова, пока он не ждёт нападения.

Я присвистнул:

— Прости, а ты точно белый маг?

— Всё в этом мире относительно, Константин Александрович, — грустно улыбнулся Платон. — И иногда дурной поступок — единственно правильный.

Я встал со скамьи, повернулся к Платону.

— Думать не смей об этом, ясно⁈

— Вы не можете запретить мне думать, ваше сиятельство.

— И делать тоже не смей!

— Делать — тоже не можете запретить. Я не ваш слуга, я — ваш учитель. И остаюсь в этой должности лишь по своему желанию. Точнее, оставался. До сего дня.

— Ты уходишь? — как-то растерялся я.

— Мне больше нечему вас учить. Хороший учитель отличается от плохого тем, что знает, когда уйти. Я бы предпочёл остаться вашим другом, но если это невозможно… Что ж, даже в таком случае я понимаю, что Российская Империя нуждается в вас, живом и здоровом, куда больше, чем во всём роде Юсуповых.

— Платон… — Я ушам не мог поверить. — Да ты сам-то себя слышишь⁈ Ты понимаешь, что происходит? Это ведь Тьма! Та самая Тьма, о которой мы говорили! Это она заставляет тебя…

— Помилосердствуйте, ваше сиятельство. — Платон тоже встал и одёрнул куртку. — Я умею отличать эмоции от доводов рассудка, поверьте. Мне уже давно не семнадцать лет.

Я пропустил подколку мимо ушей. Покачал головой.

— Платон. У меня сейчас такое ощущение, что именно тебе семнадцать лет! Если ты реально настроился на такое дело — зачем меня ввёл в курс? Чтобы я тебя отговаривал?

— Полагал, вы разделите мои мысли. Как… как тот, кто вы есть на самом деле.

— Тот, кто я есть на самом деле, убивал либо в рамках самозащиты, либо тогда, когда точно знал, что передо мной — конченая мразь, — отрезал я. — А Юсупов, при всём моём к нему неуважении, мразь не конченая. Он — часть магической и политической силы, на которой стоит баланс и Российская Империя. У Юсупова, каким бы он ни был, есть голова на плечах. И хочет он, в общем-то, того же, чего и мы, только по-своему. Это — во-первых. А во-вторых, всё то, о чём мы здесь говорили — это всего лишь наши предположения. Будь у меня — того, кто я есть, — подобные подозрения, я бы в первую очередь озаботился разведкой, а не покушением на убийство.

— На разведку у нас нет времени.

— И это, по-твоему, причина для убийства из-за угла⁈ Платон! Да очнись ты, наконец! — Я щёлкнул пальцами у него перед лицом. — Подумай хотя бы с точки зрения той же политики. Кем ты заменишь Юсупова в Ближнем Кругу? Ты соображаешь, сколько всего этот человек держит за яйца? И сколько всего просто рассыплется, когда его не станет? Скажу тебе по секрету: даже я этого не представляю. Но одно то, что Юсупов умудрялся получать доходы с патентов, находясь в Ближнем Кругу, говорит о многом. Чтобы убрать фигуру такого масштаба, нужно иметь железобетонную уверенность в том, что кто-то подхватит все нити и удержит хотя бы большинство из них! А это — работа. Агентурная и оперативная работа на долгие годы. Которая, кстати, ведётся и без нас с тобой. За Юсуповым давно следит Тайная канцелярия.

Платон смотрел на меня с грустным равнодушием. Дождавшись, пока я замолчу, он спросил:

— Вы таким образом пытаетесь оправдать собственный страх, Константин Александрович?

Я молчал секунд десять. Потом тихо сказал:

— Уходи. После этих слов — просто уходи.

Поклонившись, Платон развернулся и быстрым шагом направился к выходу из парка.

* * *

Телефон зазвонил в половине первого ночи. Я был готов: спал на диване, посреди развороченной гостиной в Барятино. После битвы с Тьмой Реконструкции почти ничего не поддалось, а на очередной полноценный ремонт у Нины, которая обзавелась теперь собственной семьёй, не хватало времени, а у деда — моральных сил. Поэтому он и Надя переехали в городской особняк.Работники, занимающиеся ремонтом, в отсутствие хозяйского контроля никуда не спешили, и предсказать, как скоро работы будут закончены, не взялась бы, пожалуй, даже Мурашиха.

Я же перебрался из академии обратно в Барятино. На царящую на первом этаже разруху мне было плевать, повидал в жизни и не такое. Зато телефон в кабинете деда был исправен, и здесь, в Барятино, я мог принимать личные звонки в любое время. Эх, полцарства за коммуникатор! Хотя бы самый простенький… Ладно, насчёт полцарства — это я пошутил. Но всё-таки без определённых благ цивилизации живётся ой как непросто.

— Барятинский, — сказал я, подняв трубку.

— Ваше сиятельство, вышел он! Такси подъехало к дому в двух кварталах, как вы и предупреждали, — прошелестел голос.

— Принял. Ведите осторожно! Меня подберёте там, где договорились.

— Слушаю-с. Работаем-с.

Положив трубку, я громко и душевно выругался. После чего вышел из дома и открыл гараж. Сонный привратник, оставшийся здесь только из-за меня, осоловело хлопал глазами, но вопросов не задавал. Открыл ворота, и я, включив фары, вылетел в ночь.

Так, как во время этой поездки, я не матерился очень давно. Можно сказать, отвёл душу за весь год аристократического существования.

Ну, Платон… А я-то надеялся, что он угомонится. Ведь сидел же спокойно, никуда не рыпался! И вот, в последнюю ночь перед поединком…

В городе я бросил машину и встал у дороги, чувствуя себя маньяком. Вскоре вдали завиднелся свет фар. Я низко наклонил голову и прислонился к столбу, изображая пьяного.

Но, к счастью, всё шло по плану, и машина оказалась правильной.

— Мир вам, бандиты, — сказал я, плюхнувшись на заднее сиденье рядом с Федотом.

— Всё-то вы обижаете законопослушных граждан, Константин Александрович, — пригорюнился Федот.

— Да ладно тебе, гражданин. Не обижайся… Как он едет?

— Петлять изволят. Мои ребятки следят, со всей осторожностью-с.

— Отлично. Едем.