Ледяное сердце - Людмила Семенова

— Спасибо, Юха, отличный ты парень, — отозвался Илья. — Это все, конечно, хорошо, но пора с этой компанией всерьез разобраться. Я готов поговорить с этим бесом с глазу на глаз, если у него хватит смелости. Только удивляюсь такому совпадению: чтобы мы с ребятами поехали именно туда, где околачивались эти двое и, возможно, отлавливали новых жертв!

— В этом нет ничего странного, Велхо: чутье порой ведет тебя помимо воли и здравого смысла, даже туда, где таится опасность. Но со временем ты научишься справляться и с этим, — сказала Накки, ободряюще улыбнулась и сжала его пальцы.

Глава 13. Ужин с Малефикой

Первые дни декабря принесли слабый снег, и на этом фоне ранний новогодний антураж в городе смотрелся еще более уныло и негармонично. Латиф с тревогой думал, что скоро нагрянут холода и придется искать новое пристанище, так как Гелена все больше капризничала. Из-за ее теплолюбивости печь постоянно жрала топливо и никакой генератор уже не мог выдержать нагрузок на обогреватели. Латиф, конечно, задействовал и собственную энергию, но просто не мог постоянно сидеть с ней рядом и понимал, что им неизбежно понадобится городская квартира. А там рукой подать и до всех соблазнов, от которых он пока более-менее ограждал супругу.

Окружающая мишура тоже угнетала своей фальшью, бессмысленным стремлением приукрасить процесс умирания природы. Убогие круглосуточные магазины были увешены снежинками из бумаги и дешевыми гирляндами, от которых несло какой-то химией, а в фешенебельных местах, вроде ресторана, в котором он сейчас сидел, возвышались елки, усыпанные синтетическим инеем. Латиф все не мог понять, почему люди так упорно отторгают естественный распорядок жизни, но в последние годы сам стал чувствовать нечто подобное. Нет, он не проникся людскими традициями, за которыми всегда так или иначе маячили торговые интересы, но вместо легкой насмешки они стали вызывать у него какую-то саднящую тоску.

Для виду он заказал бокал красного вина и уставился в окно, за которым уныло чернели силуэты деревьев на бульваре. На подоконнике мерцали искусственные свечи в бронзовых канделябрах, в ведерках со льдом остывало шампанское, из динамиков неслись эстрадные рождественские мотивы прошлого века.

Мимо то и дело шли посетительницы — попудрить носик над раковинами, стилизованными под малахит. Для таких романтический вечер был почти порталом в сказочный мир, они не искали приключений, как девицы в ночных барах, но исходящий горьковатый дух разочарования подсказывал, что увлечь их будет нетрудно. Только сам Латиф думал об этом без того азарта, который прежде был смыслом его охоты и жизни.

Наконец в дверях появилась та, которую он поджидал, — высокая статная женщина в темно-фиолетовом пальто и парчовом платке, прикрывающем волосы на восточный манер. Она сразу привлекла мужское внимание грациозностью, блеском подведенных черных глаз и кроваво-красной помадой, и только сухая кожа рук и шеи выдавала ее годы. Впрочем, ей всего пятьдесят, вспомнил Латиф, и она не прирожденная ведьма, — те-то запросто могут прожить и до ста. Ведьмаки, конечно, кряхтят меньше — законы человеческой природы распространяются и на них, и все же до старости остаются бодрыми и пронырливыми. Но многие ли из них сохраняют такой внешний лоск и крепкое здоровье, как у этой колдуньи, обучившейся очень своеобразным секретам красоты?

Снисходительно скинув пальто на руки гардеробщику, дама направилась к столику Латифа. Ее строгое платье из серебристо-черного шелка переливалось в свете ламп, подчеркивая изгибы прекрасно сохранившейся фигуры. Он отдал должное этикету, поднялся и пожал ее протянутую руку, затем дама села напротив него и сдержанно улыбнулась.

— Ну здравствуй, Абдуллатиф, — промолвила она.

— Здравствуй, Малефика[1], — ответил ифрит. На самом деле ее звали Хафиза, но как и большинство духов, Латиф предпочитал обращаться к сильным ведьмам по статусу, особенно к тем, которые к нему благоволили. И эту почтительную манеру властная марокканка до сих пор старалась толковать на свой вкус.

Со стороны они, конечно, производили недвусмысленное впечатление — стареющая дива обхаживает скучающего тридцатилетнего красавца, который готов снизойти до ее телес ради ужина в дорогом ресторане. Но Латиф не только был на порядок старше ее, но и никогда не делил с ней постель. Они были знакомы уже почти тридцать лет — Хафиза, уроженка Эль-Джадиды, училась, а затем долгое время работала в Питере, Латиф еще раньше обжился в этом городе, соблазнившись его странной, застывшей меж времен атмосферой. Но их связывала только дружба, давние тайны и то совершенно особое уважение демона, которое ведьма самодовольно расценивала как страх.

Этого он решительно не мог понять — что может быть престижнее, чем искренняя и добровольная преданность существа, которое при желании одним махом может отделить твою голову от тела? Но нет, людям, будь они хоть сто раз одарены, почему-то приятнее верить, что их боятся и ненавидят. Вот это понятно, это истинный знак качества, а уважение и верность в их мире, надо полагать, «для слабаков».

Хафиза пролистала меню, заказала шампанского и тигровые креветки в остром соусе, и Латиф взял то же самое. Они чуть соприкоснулись бокалами и ведьма решила сразу перейти к делу.

— Ну рассказывай, зачем ты меня вытащил в эти неприветливые места. Вряд ли это касается твоей богемной лавочки, так ведь?

— Да, Малефика, я даже не знаю, с чего начать. Но по крайней мере очень прошу освободить меня от Нурии: с ней уже невозможно работать. Вконец баба умом тронулась на почве несостоявшегося материнства.

— А лет двадцать назад ты был о ней иного мнения. Что же, время беспощадно к женщинам, как и ты, — усмехнулась Хафиза.

— Зато ты к ним очень жалостлива! Нет, я понимаю, что Нурия служила тебе много лет, но ты же можешь просто забрать ее в Марокко и устроить ей старость в уютном тихом месте. Не годится она уже для серьезных дел — и так-то последнее едва не сорвала. А на днях я поехал за ней, чтобы в город забрать, сказал ждать в условленном месте, — и что? Только я ее из виду упустил, как она уже к какому-то мальчишке пристала. Я ближе подошел, а мальчишка-то не из простых оказался! Понимаешь теперь, что Нурии лечиться пора, а не работать? Она уже ничего не различает: только учует, что детьми пахнет, и бежит, как голодная псина. По дороге у нее