Предатель выбирает один раз - Саша Фишер

— Любимый, пообещай мне одну вещь, — сказала она, когда тяжелая дверь укрытия захлопнулась. — Ты больше никогда не заговоришь о том, что я должна отсюда уехать.

— Да, родная, обещаю тебе, — Штакельберг опустился на стул, тяжело отдуваясь и выступивший на лбу пот рукавом. Рядом с ней его разрывало на части от противоречивых чувств. Ему хотелось уберечь ее от всех опасностей мира, как величайшую драгоценность, и в то же время, когда он думал о том, что для этого придется расстаться, ему хотелось рыдать о горя. Ему казалось, что оставшись без нее, он не проживет и нескольких дней. Сойдет с ума или наложит на себя руки.

— Если тебе предстоит здесь погибнуть, я хочу разделить эту участь с тобой, — сказала она, пристально глядя своими темными глазами куда-то в самую бездну его души.

— Да, родная, — он тяжело опустился на пол рядом с ее стулом и обнял ее колени.

— Как прошел разговор с кайзером? — тонкие пальцы Сигилд перебирали редеющие влажные от пота волосы на голове толстяка.

— Его доктор сказал, что он занемог, так что никакого разговора не было, — не поднимая головы ответил Штакельбергер.

— Мой бедный, — Сигилд погладила его по плечу. — Тебе не кажется, что он намеренно избегает аудиенций, чтобы не передавать тебе заслуженный пост?

— В прошлый раз он и правда неважно выглядел, родная, — обнимая свою возлюбленную, Камрад кайзера не мог думать о чем-то плохом. — Плохой день сегодня был. Бесполезный. Потратил время на обсуждение каких-то бесполезных фантиков, с которыми носится Кальтенкорбл, и судьбу нового Фогельзанга. Понятия не имею, кто это такой...

— Нового Фогельзанга, ты сказал? — Сигилд склонилась и заглянула Штакельбергеру в лицо. — Что еще за новый Фогельзанг?

— Не знаю, родная, никогда его не видел, — толстяк приоткрыл глаза, улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться упавшей на его плечо пряди темных волос. — Вроде какой-то выродок какой-то сбежавшей девицы. С зашкаливаюим индексом идеала. И теперь Бригит носится с ним, как с хрустальной вазой. Кальтенкорбл отправил его в какую-то глушь с заданием-синекурой, чтобы он от случайной пули не погиб.

— А как зовут этого нового Фогельзанга? — лицо Сигилд стало напряженным. — Ты помнишь его имя?

— Какое-то дурацкое... Шратц или Шпатц, — Шпигельбергер крепче сжал руки на талии Сигилд.

— Шпатц? — Сигилд резко освободилась от его объятий и встала. — Но этого не может быть!

— Родная моя, что случилось? — от резкого прерывания контакта с возлюбленной толстяку было почти больно. Он тяжело оперся на стул и поднялся. — Ты его знаешь?

— Куда его отправили? — голос Сигилд стал пронзительным, как циркулярная пила. Ее слова совпали с глухим ударом взрыва. С потолка укрытия посыпалась штукатурка.

— В Шриенхоф, — ответил Штакельбергер. Лицо его застыло в бессмысленную маску, рот перекосился, на уголке губ повисла капелька слюны. — Регион Швабе, на самой границе Заубервальда.

— В Шриенхоф... — эхом повторила Сигилд.

— Если он чем-то тебя расстроил, я прикажу пустить по его следу убийц, и ты никогда о нем больше не услышишь, родная, — Штакельберг попытался снова ее обнять, но она отступила.

— Нет, — сказала она. — Нет!

Ее лицо стало хищным, тонкие губы растянулись в улыбке. Казалось, что в комнате стало холоднее, светильники замигали. В висках Штакельберга запульсировала привычная боль.

— Ты не должен вспоминать об этом разговоре, — тихий голос Сигилд звучал как будто внутри головы Штакельберга. — Ты не должен думать про этого Фогельзанга. Когда ты проснешься, ты вспомнишь только то, что мы провели восхитительную ночь в нашем тайном гнездышке. Такую, о которой ты мог только мечтать. А сейчас иди в кровать и сорви с себя одежду.